Три героя

Как и в прошлые две ночи, Джордан направился в сторону озера, остановившись только тогда, когда добрался до дерева, под которым он и его друзья часто сидели в теплое время года. Не обращая внимания на мокрый снег, он опустился, пока не сел, прислонившись спиной к стволу, глядя на луну, освещающую ледяное озеро Фи, и гору Педрис, возвышающуюся вдалеке.

Это было прекрасно.

Это было безмятежно.

Это было именно то, что ему было нужно.

Но он также знал, что это ненадолго. И действительно, несколько минут покоя — это все, что ему было дано, прежде чем его мысли снова потемнели.

«Ты мой, Джордан Спаркер. Навсегда.»

Снова содрогнувшись от эха угрожающего голоса, Джордан не мог отделаться от страха, что принц меярин не просто заявил о своей воле, но и что Эйвен украл каждую грань его существа. Даже выслушав объяснения Алекс для Биара и Д.К. в их первую ночь после возвращения, Джордан все еще не мог поверить, что он свободен. Прошло три дня, а никаких признаков ментальной связи с меярином — или с Алекс — не было. И все же каждое мгновение бодрствования оставляло у Джордана ощущение удушья; оставляло его бояться, что что-то пошло не так, что он все еще привязан к невидимым нитям.

Но… Джордан также понял, что, вероятно, страдает от посттравматического стресса. Он знал, что то, что чувствовал, было нормальным… по крайней мере, теоретически. И хотя Биар пытался поговорить с ним об этом, хотя и осторожно, в течение полуночных часов после двух предыдущих ночных пробуждений с криками, проблема заключалась в том, что Джордан не хотел говорить об этом. Он не хотел делиться тем, через что ему пришлось пройти. Чему был свидетелем. Что сделал.

Только один человек, казалось, понимал, чего хочет Джордан, в чем он нуждается, даже лучше, чем он сам знал. И как по маслу через несколько минут он услышал мягкий хруст ботинок по мерзлой земле, единственный звук, возвещающий о ее прибытии.

Не произнеся ни единого слова, Д.К. свернулась калачиком рядом с Джорданом на снегу и положила голову ему на плечо, зарываясь глубже в него, когда он обнял ее. Вдвоем они просидели так несколько часов, оба смотрели на залитое лунным светом ледяное озеро, не произнося ни слова.

Это было прекрасно.

Это было безмятежно.

Это было именно то, что ему было нужно.

С каждой минутой неприятное чувство внутри Джордана начало исчезать, мягкость Д.К., прижатой к нему, согревала онемение в теле, пока он снова не смог чувствовать, внутри и снаружи.

Только когда солнце начало озарять на горизонт, они вдвоем встали и направились обратно в общежитие, снова в свои комнаты.

Возможно, прошли часы, но они не обменялись ни единым словом. Потому что, как и Джордан, Д.К. каким-то образом поняла: ни на одном языке нет слов, которые могли бы залечить шрамы на его душе.

Прошло еще три ночи, две из которых Биар грубо тряс Джордана, заставляя друга осознать крики, от которых у него саднило в горле, а в другую Джордан просыпался молча, весь в луже собственного пота и дрожа так сильно, что у него болели кости. Все три ночи уводили его в покой ледяного озера, и, без сомнения, Д.К. встречала его там вскоре после его прибытия. Они никогда не говорили о проведенных вместе часах… даже днем, когда его кошмары были просто тенями, оттесненными жизненной силой.

Джордан не был уверен, почему Д.К. продолжала бдить вместе с ним на берегу озера. Он оценил это в первые несколько ночей, но теперь, спустя почти неделю, чувство вины терзало его совесть. И не только чувство вины… еще и стыд. Чем больше проходило времени, тем больше он должен был совершенствоваться. Но это было не так. Он как будто застрял во времени.

Д.К. никогда ничего не говорила. Никогда даже не смотрела на него так, будто хотела затронуть эту тему. В классе и вне его она обращалась с ним так же, как всегда. Д. К. закатывала глаза на его попытки пошутить и вела себя так, как будто не знала, как сильно он пытался выглядеть так, будто ничего не изменилось. Она никогда не обращала внимания на его нехарактерно уменьшившийся аппетит, вместо этого накладывая еду ему на тарелку под предлогом того, что она «больше не может есть». Она попросила его помочь ей с домашним заданием по химии, «забыв», что Биар был одним из учеников класса Эпсилон, и она даже умоляла Джордана показать ей, как попасть в движущуюся мишень, с которой у нее были проблемы в стрельбе из лука. Ни разу она не заговорила об их совместном ночном одиночестве. Она была просто… там ради него. Как безмолвный ангел-хранитель.

И он понятия не имел, что с этим делать. Тем более, что он был не единственным, кто это заметил.

— Итак, ты и Дикс, — сказал Биар в середине недели после того, как Д.К. и Алекс отправились на урок верховой езды, а мальчики неторопливо шли по обледенелой тропинке к полям для стрельбы из лука. — Вы уже что-то особенное?

Джордан выдавил из своего горла беззаботный звук, даже если все, что он чувствовал, это тяжесть, давившую ему на грудь.

— «Особенное»? Сколько нам, двенадцать?

В ответ Биар легонько ткнул его локтем в ребра.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Его ухмылка растянулась по всему лицу, в темных глазах было чистое озорство. — В ту первую ночь, когда ты вернулся, я подумал, что нам придется попросить Флетчера хирургически удалить вас друг от друга. — Он усмехнулся. — Шутка Алекс о том, что тебе нужен компаньон, не казалась слишком далекой от истины.

Джордан вспомнил поцелуй, который он импульсивно запечатлел на виске Д.К., услышав дразнящие слова Алекс, подумал о том, как он тихо рассмеялся, когда Д.К. покраснела и опустила подбородок, прижимаясь к нему от смущения. От одного воспоминания по его телу разлилось тепло. Но чтобы вынести это, он быстро покачал головой, не позволяя своему разуму блуждать дальше по этому запретному пути.

— Нет, мы не «особенные», — ответил он.

Удивленное молчание встретило его заявление, его слова прозвучали резче, чем он намеревался.

Кашлянув, Биар сделал неверный вывод и сказал:

— Не волнуйся, приятель. Я уверен, что это только вопрос времени. — Затем он дружески обнял Джордан за шею и закончил: — Может, я и обаятельный, но тебе не хватает собственных движений. Всем ясно, что вы двое созданы друг для друга. Она придет в себя.

Ни во время их разговора, ни позже Джордан не поправлял друга. Он даже не думал об этом. Потому что, как и Д.К., Биар относился к Джордану точно так же, как и всегда, — и именно так Джордан хотел, чтобы это продолжалось. Возможно, он не сможет остановить вопящие кошмары — пока — но будь он проклят, если покажет, насколько у него помутилось в голове от всего, что произошло.

Потому что правда заключалась в том, что независимо от того, сколько людей думали, что Джордан и Д.К. «созданы друг для друга», они никогда не станут ничем большим, чем друзьями. Не обращая внимания на вопиющие различия между их статусом — черт возьми, она была долбаной принцессой Медоры, — но это было нечто большее. Было ли им семнадцать или семьдесят, у них не будет совместного будущего. И он слишком сильно заботился о ней, чтобы причинить боль, когда она, в конце концов, узнает правду: что все, кого Джордан когда-либо любил, было отнято у него.

Он ни за что на свете не хотел рисковать тем, что Д.К. станет побочным ущербом для бесконечной трагедии, которой была его жизнь. Он сделает все возможное, чтобы защитить ее, даже если для этого придется держать ее на расстоянии вытянутой руки.