Князь Лавин

Его крылья хлопнули под порывом ветра, и жертва обернулась, – точнее, подняла вверх узкую длинную морду с углями красных светящихся глаз. Это был гхи и каким-то неведомым чутьем, – наверное, тем, каким грифы чуют приближающуюся смерть идущего по пустыне путника, – Илуге отчетливо понял, что он ранен и слабеет. Подъем в гору ослаблял чудовище еще больше, и Илуге снова взмыл вверх, готовясь напасть на следующем круге.

Гхи вдруг остановился на краю небольшой площадки, одна из сторон которой обрывалась в пропасть, а другая вздымалась почти отвесно вверх иззубренным краем. Илуге напряг мышцы своего непривычного тела, ловя ветер, готовясь к броску. Гхи поднялся во весь рост, закинул вверх свою звериную морду… и захохотал – зло, торжествующе.

Ты слишком далеко зашел, варвар.

Тени сгущались вокруг него, вырастая из темноты. Одна, другая, третья. Илуге увидел, как гхи собираются вокруг своего вожака. Их были здесь десятки, сотни. Став рядом, они выпрямляли свои сутулые, заросшие шерстью спины и так же закидывали вверх узкие морды с горящими углями глаз. Следя за ним. Ожидая.

Очертя голову он сделал рывок, земля понеслась на него, мелькнули разинутые, истекающие слюной пасти…Его когти выдрали клок из загривка гхи, но десятки челюстей разом щелкнули, пытаясь достать его. Илуге почувствовал, что одно его крыло хрустнуло, обвисая, и с усилием сделал рывок вверх, в ставший вдруг непослушным и вязким воздух.

Смертный не может убить гхи.

Теперь он больше думал о том, как не упасть. Правая половина тела наливалась свинцовой тяжестью. Ему не выиграть этой схватки. Стоит ли принять смерть в неравном бою – или вернуться, набравшись новых сил и новых знаний об этих чудовищах?

"Я вернусь и убью тебя все равно", – Илуге подумал это про себя, но не сомневался, что чудовище внизу услышит.

Гхи снова расхохотался своим рычащим смехом.

– О да, ты вернешься, варвар. Потому что глупый жрец по прихоти князя пробудил к жизни гулей. Потому что я, Горхон, когда-то глава школы Оман, а теперь предводитель гхи, владею тем куском свитков Желтого Монаха, который вам нужен. Это я забрал их из комнаты твоей матери, опередив ищеек князя, перед тем, как умереть для мира живых. Но, прежде чем ты вернешься, варвар, ты отречешься от трона в пользу моего сына.

– …?!

– Моего сына и твоего брата, варвар. Или я убью тебя еще раньше. Время не имеет значения для мертвецов. Мой сын будет править Ургахом. Это будет достойная плата за мою смерть от руки князя из-за твоей матери. Из-за глупой слабости, которая сделала меня таким.

– Ты убил моего отца. Кем бы ты ни был, я убью тебя или то, что от тебя осталось.

– Смерть может быть не только забвением, варвар. Возвращайся к Ицхаль. Скажи ей. Я или мои гхи убьем тебя, если ты не выполнишь мою волю. Рано или поздно. Скажи ей… что мне не хотелось бы огорчать ее без нужды.

В воздухе хлопнули на ветру белые крылья. Илуге увидел, как вокруг, словно в далекий и пронзительный момент падения Шамдо, появляются, описывая круги, огромные белые птицы. Однако теперь он чувствовал их, – чувствовал их мощь и печаль, чувствовал их наслаждение лежать в ладонях ветра, и темное, незнакомое желание, почуяв смерть, устремиться ей навстречу.

Оставь его, раненый брат, оставь этого мертвеца. Он – не охотник, и не добыча. Он – не пища, и не наслаждение. Зачем тебе этот кусок мертвой плоти, могущий превратить тебя в мертвую плоть? Летим с нами. Мы унесем тебя туда, где солнце горит на вершинах бирюзовым огнем, где солнце венчает Падмаджипал сверкающей короной, где нет ни страстей, ни желаний, ни боли, ни усталости. Где есть только ветер, и забвение, и сияющая пустота.

Илуге почувствовал, что его тело становится все тяжелее, все непослушнее. Он попытался было изменить направление полета, но ветер вдруг смял его, превратил в беспомощный кувыркающийся комок, стремительно летевший вниз. Он еще почувствовал, как его со всех сторон подхватили белые крылья, услышал разочарованный вой гхи и, прежде чем тьма сомкнулась вокруг него, услышал еще:

Я буду ждать тебя.

Глава 16. Императрица

Сегодня Господин Шафрана улыбнулся ей. Снова. От этой улыбки ей становилось липко и холодно. Она знала, что ее незначительное участие в этом деле что-то изменило неуловимо – и значительно. Буквально на следующий день после того памятного дня, когда она, замирая от ужаса, проводила своего мужа в Шафрановый Покой, весь двор пришел в движение. Господин Той, военный министр и судья практически не покидали императорских покоев. Ы-ни третий день наблюдала за длинной вереницей людей, по одному проходивших по прохладным мраморным плитам в хорошо знакомую ей галерею. У всех выходивших был странный и какой-то будто слегка пьяный вид.

На второй день была объявлена беспрецедентная воинская повинность, – каждый второй взрослый мужчина и десятая часть всякой торговой прибыли. И это в ту пору, когда урожай еще не собран с полей!

На третий день отсутствие господина Цао стало очень и очень заметным, по двору поползли слухи один причудливее другого. Говорили, что Цао мертв. Говорили, что он бежал, будучи изобличен в заговоре против Шафранового Господина. Говорили, что он отравлен императрицей-матерью и в беспамятном состоянии увезен в отдаленный горный монастырь. Короче, вечно мутное болото, каким являлся обычно императорский двор, было чем-то или кем-то неожиданно и основательно взбаламучено. Люди, попадавшиеся ей в последнее время, – все, кроме тех, кто заседал сейчас в Шафрановых Покоях, – испускали кислый противный запах страха. Ы-ни ловила себя на том, что сама подавляет приступы беспричинного животного ужаса, хотя, по зрелому размышлению, бояться ей теперь было совершенно нечего. Более того: император теперь оказал ей честь ежедневно присутствовать при его утреннем туалете. И сейчас он улыбался ей.

– Моя маленькая госпожа чем-то расстроена? – мягко спросил он. На какое-то неуловимое мгновение Ы-ни вдруг почувствовала его неожиданное и пугающее сходство с собственным мужем: где-то там, в глубине его красивых глаз цвета корицы.

Она была хорошо воспитана. Она непринужденно засмеялась, очаровательно порозовев.

– Как я могу быть расстроена в тот момент, когда имею великую возможность лицезреть Солнце Срединной?

Два дня назад умерла госпожа У-цы. Слуги нашли ее мертвой, с посиневшим лицом. Дворцовый медик установил, что смерть была внезапной, однако причину так и не назвал и удалился, озабоченно качая головой. Невзирая на то, что Ы-ни не всегда соглашалась с матерью касательно ведения своих дел, он проплакала целый вечер, вспоминая свою простую и приятную жизнь в Нижнем Утуне, под неусыпной заботой любящих родителей. Отец бы не выдал ее замуж за судью, если бы она сама этого не захотела. А она захотела. Захотела попасть в столицу, захотела вращаться при дворе. Захотела находиться при особе императора. Все ее честолюбивые желания исполнились, как по волшебству, – однако отчего же она не испытывает радости? Да и императору разве есть дело до ее матери?

Шуань Ю, утомившись после утреннего приема, изъявил желание посетить свой зверинец. Этот зверинец построил в свое время еще дед Шуань-Ю. Некоторые из его обитателей обитали в нем еще с тех времен.

День выдался жарким, и прикосновение легкого ветерка к лицу было очень приятным. Зверинец занимал значительный кусок земли с северной стороны обширного внутреннего двора. Животные сидели в бронзовых клетках, глядя на посетителей сонными равнодушными глазами. Однако сейчас от их царственного рановдушия не осталось и следа. Весь зверинец буквально взбесился, едва император и его свита приблизились на достаточное расстояние. Львы рычали, слоны пронзительно трубили, а неведомые звери из южных земель ревели оглушительно и странно. Тщетно перепуганные служители пытались унять своих питомцев, – те только приходили в еще большее неистовство. Некоторые из клеток угрожающе скрипели.