Смерть дикаря

«Одесса.

Любезный кузен!

Несколько дней назад я писал графине Артовой, уведомляя ее о прибытии курьера.

Теперь сообщаю вам, что этот курьер отправился обратно третьего дня утром, с бумагами, в которых вы так нуждаетесь. Может быть, он будет в Париже раньше моего письма, тогда вы потрудитесь уведомить меня о его прибытии».

Письмо это было подписано полковником де Шато-Мальи.

— Я пошлю это письмо герцогу де Салландрера, — думал герцог, — оно прибавит ему терпения.

Он положил письмо в конверт и, написав герцогу де Салландрера, отослал бумаги с Цампой к нему, приказав подождать ответа.

Вантюр, явившийся к герцогу после отъезда Цампы, был нанят и тотчас же вступил в исполнение своих кучерских обязанностей.

Через час после этого вернулся Цампа и привез герцогу де Шато-Мальи письмо от герцога де Салландрера.

В этом письме герцог приглашал его пожаловать сегодня на семейный обед, прибавляя к этому, что «ему нужно переговорить с ним о многом, а главное, о бумагах, которые должны скоро прийти из Одессы».

После этого Рокамболь отправился к сэру Вильямсу, который в нескольких словах дал ему совет, как держать себя относительно герцога де Салландрера и его дочери, и приказал ему предложить герцогу от имени Фабьена купить у последнего замок, находящийся всего в нескольких шагах от рудников Л. во Франш-Конте, которые хотел купить герцог де Салландрера.

От сэра Вильямса Рокамболь отправился к Фабьену и, сознавшись ему в своих видах на Концепчьону, упросил его продать герцогу де Салландрера его замок Го-Па, находящийся всего в некотором расстоянии от рудников Л.

Фабьен согласился и уполномочил Рокамболя вести переговоры об этом деле.

— Ну, так до свидания, — сказал Рокамболь, — я сейчас же отправляюсь к герцогу как доверенное лицо от тебя.

— Большого успеха, — пожелал ему Фабьен.

Мы не будем следовать за Рокамболем к герцогу де Салландрера, а лучше пойдем за ним двенадцать часов спустя в мастерскую Концепчьоны, куда провел его, по обыкновению, негр. Концепчьона ждала его с невыразимой тоской, а на лице мнимого маркиза выражалась какая-то печальная торжественность.

— Все кончено, — прошептал он, — если вы только не исполните моего совета.

Затем он взял ее за руку и спросил:

— Вы любите меня?

— О, как вы можете спрашивать меня об этом!

— Верите вы мне?

— Верю! Верю!

— Вы должны будете иметь мужество…

— Я буду иметь его.

— Вы должны говорить с вашим отцом.

— Извольте. Я согласна на все.

Затем Рокамболь потребовал от нее, чтобы она сказала герцогу де Салландрера, что она имеет основание предполагать, что герцог де Шато-Мальи обманывает его с помощью графини Артовой и что все это есть не что иное, как выдумки последней.

— Но как же я докажу это? — спросила Концепчьона.

— Вы упросите вашего отца, чтобы он спрятался в вашей уборной, и, когда придет герцог де Шато-Мальи, пригласите его в свою мастерскую и обратитесь к нему с вопросом, как к честному человеку, и скажете ему, что вы не любите его и что ваше сердце принадлежит другому. Добавьте к этому, что знаете про его любовь, которая настолько сильна, что вы можете предполагать, что для достижения вашей руки он даже решился придумать историю о своем таинственном происхождении.

— О, как же я могу сказать это…

— Очень просто. Это необходимо. Он, конечно, смутится от этих слов, и этого будет вполне достаточно, чтобы ваш батюшка усомнился. Вы исполните это?

— Да, — прошептала Концепчьона. Затем Рокамболь переменил разговор.

— Вам, вероятно, известно, — сказал он, — что я виделся сегодня с вашим батюшкой? Зять мой виконт д'Асмолль хочет продать ему свой замок.

— Знаю, папа говорил об этом, он даже желает съездить туда.

— В таком случае устройте, чтобы и вас взяли туда.

— Зачем?

— Не знаю, но у меня есть предчувствие, что это принесет нам счастье.

— Хорошо, я непременно поеду туда.

Рокамболь ушел от Концепчьоны вполне счастливый, одно только отсутствие Вантюра беспокоило его.

Через несколько минут после ухода Рокамболя в кабинет к герцогу де Салландрера вошла Концепчьона.

Она была бледнее обыкновенного, но во взгляде ее проглядывала необыкновенная решимость.

— Здравствуй, мое дитя, — сказал герцог, — ты пришла вполне кстати, так как я только что хотел послать за тобой.

— Я вам нужна?

— Да.

— И мне нужно поговорить с вами, — заметила, садясь, Концепчьона.

— Боже! Какой у тебя торжественный вид! — прошептал герцог, любуясь своей дочерью.

— Да, мне нужно очень серьезно переговорить с вами, папа.

— А! У тебя такой посланнический тон. Концепчьона села.

— Ну-с, позвольте мне узнать, папа, зачем вы желали видеть меня?

— Я хочу поговорить с тобой, мое милое дитя, о замужестве.

Концепчьона вздрогнула.

— И я тоже, папа, хотела поговорить с вами об этом же.

— Я хотел сообщить тебе, что пригласил к обеду герцога де Шато-Мальи.

— А я только что было хотела просить вас об этом. Герцог несколько удивился.

— Я люблю вас больше всего на этом свете, папа, — продолжала Концепчьона, — и всегда буду покорна вашей воле.

Молодая девушка произнесла эти слова с таким волнением, что невольно тронула герцога.

— Боже мой, — прошептал он, — что значат эти слова?

— Батюшка! — продолжала Концепчьона. — Вы истинный дворянин, и мысль ваша передать свое имя человеку, который бы был достоин носить его, — слишком благородна, чтобы я могла делать замечания. Но если Шато-Мальи не докажет вам своего происхождения…

— Он непременно докажет! — перебил герцог. — Прочти вот это письмо, — добавил он и подал дочери письмо русского полковника де Шато-Мальи.

Концепчьона прочитала его и холодно возвратила отцу.

— Это так ясно, — заметил герцог.

— Батюшка!.. Если же Шато-Мальи действительно потомок Салландреров, если бумаги, которые он предъявит, достоверны…

— Ты, кажется, сомневаешься? — Да, папа.

— Ты сходишь с ума.

— Может быть.

— Или и герцог сумасшедший!

— Батюшка, — прошептала Концепчьона горячо, — герцог де Шато-Мальи нагло лжет!

Дон Паец отшатнулся, как бы пораженный этими словами.

— Я не знаю, помешалась ли я. но я знаю только, что графиня Артова — эта потерянная женщина — придумала просто историю бумаг.

— Подобная низость!..

— Я, может быть, докажу ее.

— Ты, Концепчьона?!

— Я, батюшка. Не знаю, предъявит ли Шато-Мальи эти бумаги, но я положительно убеждена, что они фальшивые. Батюшка! На коленях умоляю вас, будьте справедливы!

И Концепчьона опустилась на колени, но герцог мгновенно поднял ее.

— Говори, дитя мое, — сказал он в порыве глубокой нежности, — разве я не твой отец и разве я не люблю тебя?

— Ну, так слушайте же меня, батюшка! У меня есть одна тайна, которую я не могу открыть вам потому, что она не принадлежит мне, но я умоляю вас верить моим словам: герцог де Шато-Мальи бессовестно лжет из одного только честолюбия.

— Следовательно, — продолжал дон Паец, — ты ненавидишь того человека, которого я избрал тебе в мужья?

— Да, если подозрение мое справедливо, нет, если меня обманули. И в таком случае я буду его женою, если вы этого только желаете, папа.

Слова дочери совершенно изменили образ мыслей герцога де Салландрера.

Он на минуту поколебался в своих убеждениях рассказом баронессы Сен-Максенс и странным стечением обстоятельств, когда не получил письма графини Артовой, и в то же время узнал от Шато-Мальи, что рукопись его родственника сгорела. Но теперь перед ним лежало письмо русского полковника, на конверте был штемпель Одессы — и он снова глубоко верил словам герцога де Шато-Мальи.

— Будь осторожна, Концепчьона! — сказал он. — Герцог де Шато-Мальи везде пользуется репутацией честного человека.

— Репутации не всегда бывают справедливы, папа. Голос Концепчьоны звучал так твердо и убедительно, что герцог вскричал: