Страница 32 из 70
Глава 4–1. Белое пятно на серой стене
Шум неприятно режет по уху и отдаёт болью в затылке.
Ён точно помнит, как они выходили из «Холодной Луны» под бодрые заверения Со Вы о том, как он горд помогать такому великому человеку. Затем они вдвоём шли и шли, пока Майстер Диль не сказал:
— А здесь, пожалуй, тебе пора передохнуть.
За мгновение тьма перед глазами превратилась во тьму сознания. Только над головой пронёсся лёгкий, в тот же миг растаявший в душном и пыльном ветре, звон.
Радует, что пусть и по каким-то неясным причинам, Ён нужен ему живым. И огорчает, что Дилю не особо-то и важно, насколько сильно его заложник пострадает. Об этом и говорит боль в затылке. Славный получился удар, нечего сказать.
— Борд, — шепчет он, но очень уж невнятно. — Борд…
Борд молчит.
Ён машинально пытается дотронуться до неё, однако тело отказывается выполнять его команды. Мозг вроде как очнулся — слышит и понимает, что творится вокруг. А оно, словно и не его, спит себе и подчиняться не собирается.
Ён смутно припоминает, что на Борд прицепили глушилку. Возможно ли, что она до сих пор работает и не даёт координаторам узнать о месте его нахождения?
То, что Диль вырубил его, наводит на мысль: псих попросту решил не рисковать и не раскрывать секретного входа в Серый дом. Подумаешь, ослеп! Можно же запомнить сколько примерно шли и в какую сторону заворачивали. Ён успел показать свою сноровку, пока пытался оторваться от преследований. Внезапно потеряв зрение, он умудрился добраться до нужного этажа, найти станцию и сесть на поезд. Совсем чуть-чуть не хватило, чтобы сбежать. Это Ён себя так утешает. А ещё чувствует, что лёгкость в голове от отключённой Борд улетучилась. Дело, стало быть, не в глушилке.
Вот оно как! От осознания того, где он находится, по телу ползёт склизкий холод, но Ён по-прежнему не способен даже вздрогнуть, чтобы согнать с себя неприятное ощущение.
Диль не врал насчёт своих планов. Серые стены изолированы. Из этого следует, что Борд больше не связана с сетью, потому и не работает. Это в свою очередь значит, что Ён отрезан от мира. И нужно не горевать по своей несчастной судьбинушке и раскалывающейся голове, а скорее соображать, как вернуться в город.
— А он на удивление здоров, — говорит кто-то над ним. Мужчина щупает его живот, затем кожи касается ледяной металл. — За исключением пары шишек. Не испорчен химией. Вижу остатки недавних химикатов, но в небольших количествах. Если их вывести, можно сказать, что его органы кристально чисты.
— Богатенький кусочек? — спрашивает Диль.
Его голос ближе и ближе. Сопровождаемый тихим звоном, он звучит словно из потустороннего мира.
— Ага, — усмехается «врач». — Видно, что большую часть жизнь городского кормили как будто специально на убой.
— Много с него информации можно получить? — осторожно уточняет Диль.
— Если удастся распродать всё, то лет на пять безбедного существования хватит. На информацию уровня Б не тянет. Была бы группа крови пореже! — досадует он, убирая сканер от Ёна.
Так чего же эти неучи ходят? Последнюю волю Гао, которая стоит, по скромным подсчётам Ёна, не меньше десятка информаций уровня А? А на эти средства, между прочим, можно без забот и тягот построить новый город. Не такой вместительный, как тот, в котором живёт Ён, но всё же. Правда, при этом никто и никогда не узнает, в чём же заключалась воля Великого Гао. Информация, доступная всем — та, которую знает любой, кого ни спроси, — ценности не имеет.
Или эти дураки удумали распродать его, Ёна, по частям, тогда они получат информацию, в тысячи раз меньшую по значимости и, как и сказал «врач», пошикуют пару месяцев и только?
Люди вне города ни капли не образованны. Если они и умеют считать, то для того чтобы анализировать тот же рынок информации, навыков у них точно нет. Кто их научит? Если кто-то сведущий и попадёт в серые стены, то наверняка будет держать знания при себе, чтобы иметь хоть какое-то преимущество среди обитающих здесь отбросов.
Так предполагает Ён, но Диль вдруг говорит:
— Продадим его после того, как закончим с делом. Вся информация, полученная с него, достанется тебе. За долгие и уборные годы работы со мной. Мне-то она будет ни к чему.
— Вот это щедрость! — с воодушевлением отвечает тот. — А я то думаю, чего такого здоровенького принёс! Обычно если кого и тащишь сюда, так почти готовый фарш, от которого толку никакого и нет. — И подумав, добавляет: — Только если тебе не понадобится, то мне от неё толку ещё меньше.
Ён умудряется приоткрыть глаза. Расплывчатые силуэты медленно приобретают очертания. Комната небольшая, но светлая. Потёртый стол припадает на одну ножку, кренится на бок, однако удерживает на себе кипы исписанных вручную листов, грязную чашку и огромную стеклянную пепельницу, переполненную окурками. В углу, под окном, стоит шкаф со стеклянными дверками, полки которого прогибаются под склянками. Рядом с кушеткой, где лежит Ён, делят своё место тумбочка с набором хирургических инструментов и экран рентгена. Вещи уже повидали виды, однако аккуратно расставлены без намёка на единую пылинку.
Ён едва поворачивает голову и замечает, что врач стоит у подножья кушетки. Он пристально смотрит, пряча лицо за медицинской маской. Ждёт, что их «гость» предпримет? Действительно, с тех пор, как Ён открыл глаза, никто в комнате не произнёс ни звука.
В принципе, Ён согласился бы и на то, чтобы никого рядом с ним не оказалось. По крайней мере, пока он не начнёт нормально двигаться и говорить. Вероятно, если повернуть голову ещё, тогда перед испытующим взором предстанет и сам Майстер Диль. Но Ён не торопится. «Убивает всех, кто его видел», — прокручивает он в мыслях слова Борд, пока наблюдает за тем, как врач снимает перчатки и бросает их в урну. Надо же, если они действительно находятся в серых стенах, то люди и помещения здесь выглядят куда более продвинуто, чем рисовал у себя в воображении Ён.
Майстер Диль с ловкостью тени проскальзывает к врачу, и Ён закрывает глаза. В горле резко пересыхает, и он еле сдерживается, чтобы не выдать свою встревоженность кашлем.
— Очнулся или нет? — напрягается Диль.
— Для тебя, видимо, нет, — откровенно смеётся над ним врач.
— Это как? — Диля его забавы не веселят. Даже наоборот, голос становится тяжелее. — Закрыл глаза, и я вроде как пропал? — Какое-то время он молчит. Вероятно, получает бессловесный ответ от своего товарища, поскольку затем говорит: — Правда? Что за адский сад? — Он, наверно, имеет в виду «детский», и Ён даже с ним согласен. — Всё равно что прятаться от чудовищ под одеялом, — добавляет тот. — Чего старается, всё равно долго не пропьянит!
Врач не заостряет внимания — привык, однако Ён порывается на каждом неправильном слове поправить неуча. Надо же, над ним издеваются невежи, вроде этих. Одно дело, когда его окружают светлые люди, во много раз превосходящие его. Он как второй ребёнок ничего не может возразить тем, кто по рождению является первенцем. Но когда тебя жучат те, кто ничего из себя не представляет — самые низы в иерархии современного общества, — разве может это не раздражать? Разве нужно с этим мириться? У них нет никакого права говорить что-то Ёну. В отличие от них, он не по воле общественности попал в стены Серого дома. Пока что не по её воле. И вместо того, чтобы разлёживаться здесь, ему бы впору искать настоящего виновного, чтобы очистить своё имя и вернуться к нормальной жизни.
— Что за дурачок! — Диль сердито цокает языком. — Я? Почему я должен выйти? — Врач шепчет что-то, что Ён разобрать не в силах. — В мамок играть будем? Сейчас тряхну его разочек — и делов!