Страница 12 из 23
— Мерзавец! — буркнул Ноэ, но принц сейчас же дернул его за рукав: не в их интересах было разоблачать Ренодэна и тем ослаблять ненависть Фаринетты к Рене — ненависть, которая могла быть крупнейшим козырем в их игре!
— И тогда он прямо сказал мне, что это дело рук Рене! — продолжала Фаринетта. — Ведь до признания Гаскариля палачу ничего не говорили. А вдруг Гаскариль в последнюю минуту раздумает? Поэтому сам Рене должен был сказать Кабошу от имени королевы, чтобы Гаскариля пощадили. Он не сделал этого! И я в присутствии всего Двора Чудес поклялась, что жестоко отомщу негодяю Рене за смерть своего возлюбленного, а товарищи поклялись помогать моей мести каждый раз, когда я этого потребую. Но я хотела собственноручно наказать мерзавца. И вот…
— И вот это тебе не удалось! — сказал принц. — Очевидно, рана этого Флорентийца оказалась неопасной, и он спокойно отправился к себе домой!
— А! — зарычала Фаринетта. — Ну, так я пойду туда и там прикончу его!
Но принц схватил ее за руку и, удержав на месте, сказал ей:
— Послушай, красавица! Мы оба тоже жаждем отомстить Рене, так как и нам он тоже причинил много зла. Поэтому я хочу удержать тебя от поступка, который не может быть удачным. В дом к Рене ты не попадешь, а если и подстережешь его вторично, то теперь он уже знает тебя и сумеет принять свои меры. И ты не только не отомстишь ему, но еще сама пострадаешь ни за грош! Нет, милая, откажись от кинжала; это слишком грубое и недостаточное оружие в данном случае!
— А вы придумали что-нибудь лучшее? — злорадно спросила Фаринетта.
— Может быть, — ответил принц, — и если ты согласишься повиноваться мне…
Фаринетта внимательно посмотрела на принца, после чего сказала с наивным обожанием:
— Вы красивы и молоды, ну а красивые молодые люди редко бывают лицемерными. А вы не лжете мне?
— Клянусь, нет! — ответил принц.
— Ну что же, — после недолгого колебания сказала нищая, — я готова поверить вам и сделаю все, что вы прикажете мне!
— Вот и отлично! — воскликнул принц. — А теперь пойдем за нами: мы постараемся подсмотреть сквозь щелочку ставен лавочки Рене, не там ли он!
Они отправились к мосту Святого Михаила и еще издали увидали, что сквозь ставни виднеется свет. Подойдя к самой лавочке и заглянув в щелку, они увидели, что Рене, бледный как смерть, лежит на кровати Годольфина, а Паола старательно промывает ему рану, нанесенную Фаринеттой.
— Что это за женщина? — спросила Фаринетта.
— Это его дочь Паола, — ответил Генрих.
— А! Теперь я знаю… — сдержанным шепотом прорычала нищая, — теперь я знаю, чем больнее всего отомстить этому негодяю!
XI
Ударяя Рене кинжалом, Фаринетта в ярости размахнулась с такой силой, что Флорентинец рухнул как пласт на землю. Он пролежал некоторое время недвижимо, не понимая, что, собственно, случилось с ним и как могла женщина решиться нанести ему удар кинжалом. Уж не приснилось ли ему все это? Но кровь, бежавшая из раны, доказывала реальность всего происшедшего, и тогда Рене вдруг почувствовал безумный страх — страх умереть, словно собака, на улице. Он собрал все свои силы, встал и, пошатываясь, направился домой. Не раз случалось ему падать, но он снова вставал и упорно шел все дальше и дальше. Так добрался он до моста Святого Михаила. У дверей своей лавочки он лишился чувств и успел только крикнуть, падая на землю. На этот крик выбежали Паола и Годольфин; они подняли Рене и внесли его в лавочку.
Через несколько минут парфюмер пришел в себя.
— Боже мой, отец! — воскликнула тогда Паола. — Что случилось?
— Какая-то незнакомая женщина ударила меня кинжалом, когда я подавал ей милостыню! — ответил Рене.
— Женщина? — пробормотала Паола. — Как это странно!
Рене приказал зажечь две свечки и подать ему стальное зеркало, висевшее в лавочке над конторкой. С помощью этого зеркала он исследовал свою рану и затем сказал: — Кинжал скользнул вбок; порезаны только верхние покровы, но ни один важный сосуд не задет. Поди в мою лабораторию, — обратился он к Годольфину, — и принеси с этажерки бутылку с жидкостью темно — зеленого цвета, а ты, Паола, найди корпию и приготовь перевязку!
Паола промыла рану отца, наложила сверху корпию, смоченную принесенным Годольфином составом, перевязала руку, и Рене немного забылся. Его забытье перешло в сон, и, когда он снова открыл веки, был уже полный день.
Паола и Годольфин сидели у его изголовья.
— Как ты себя чувствуешь, папочка? — ласково спросила дочь. — Не переменить ли перевязки?
— Перемени! — ответил Рене.
Паола сняла перевязку и промыла рану с опытностью присяжного хирурга.
— Так! — сказал парфюмер, снова осмотрев рану в поданное ему зеркало. — Кровь остановилась, и рана скоро зарубцуется. Вообще я отделался настолько легко, что могу сегодня же отправиться в Лувр!
— Неужели ты опять уйдешь? — с досадой сказала Паола.
— А ты этого не хочешь? Почему?
— Во-первых, я боюсь, как бы рана опять не открылась; во-вторых, я уже давно жду случая поговорить с тобой… по секрету! — договорила она, кидая взгляд на Годольфина.
— Ну что же! — ответил парфюмер. — Годольфин, отправляйся в Лувр и добейся свидания с королевой Екатериной. Ты скажешь ей, что я прошу дать тебе коробку для перчаток, которую она получила недавно от своего племянника, герцога Медичи.
Годольфин вышел.
Тогда Рене сказал:
— Теперь говори, дочка!
Паола уселась около кровати и сказала:
— Помнишь ли, папочка, как ты нашел меня на площади Сен — Жермен-дЮксерруа в ужасном состоянии? Ты обещал тогда отомстить за меня, но… до сих пор не сдержал обещания.
— Я сдержу это обещание скорее, чем ты думаешь, — сказал Рене, — но для этого ты должна поступить так, как я скажу!
— Говори, отец!
— Я должен предупредить тебя: то, что я скажу сейчас, может показаться тебе чудовищным, невозможным, но поверь, что так нужно для торжества мести.
— Говори, отец, я готова на все!
— Ну так слушай! Сегодня же вечером ты вернешься в Шайльо, в тот самый дом, куда укрыл тебя твой Ноэ. Вернувшись туда, ты напишешь ему или дашь знать на словах, чтобы он приехал, и тогда упадешь ему на грудь, сказав: «Амори! Спаси меня от моего отца! Я люблю тебя!» Ноэ будет тронут твоим раскаянием и любовью, а так как ты изобразишь перед ним преследуемую женщину, то он постарается освободить тебя от моей тирании и поместит тебя в более безопасное место, чем Шайльо. Ну а какое место покажется ему безопаснее, чем отель Босежур, где живет ныне королева Жанна?
— Ну, и что же затем? — спросила Паола.
В этот момент послышался шум шагов Годольфина.
— Я доскажу тебе потом, дочь моя! — сказал Рене и обратился к входившему Годольфину с вопросом: — Ну, принес? Отлично! Теперь одень меня!
Годольфин одел Рене.
Парфюмер встал без особых страданий и обратился к дочери и своему помощнику:
— Теперь идите со мной в лабораторию! Опираясь на плечо Паолы и поддерживаемый под руку Годольфином, Рене поднялся в лабораторию.
Там он уселся в кресло и сказал Годольфину:
— Возьми вот ту склянку и брось ее на пол!
— Но ведь она разобьется!
— Вот это именно мне и нужно!
Годольфин стукнул склянку об пол, и она разбилась в мельчайшие дребезги. Тогда Рене открыл коробку с перчатками и достал оттуда первую попавшуюся ему пару. Годольфин принес ему клей и кисточку, Рене взял кисть, макнул ее в клей и затем опустил в стеклянные осколки. Затем он ввел кисточку во внутренность одной из перчаток и сказал Паоле:
— А теперь достань вон оттуда с полки маленькую стеклянную коробочку… вот эту самую! Отлично! Теперь осторожно возьми ложечкой немного порошка, содержащегося в ней, и насыпь его в перчатку! Вы оба должны стать моими соучастниками!
— Вашими соучастниками? — вскрикнул Годольфин.
— Да! Осколки стекла приклеются к перчатке и расцарапают руку при надевании. Таким образом порошок, представляющий собой очень тонкий яд, войдет в кровь!