Страница 82 из 91
ГЛАВА 30
Мне снился сон. Очень странный сон, жуткий, пугающий, почти настоящий кошмар. Перед внутренним взором встаёт лицо Арэна — безжизненное, спокойное. К чему бы это? Смерть… В Таро она символизирует перерождение, обновление, а в сонниках бабушки говорилось, что это вообще к свадьбе. Что за бред? Поворачиваюсь на бок, решаю, что позже разберусь с этим, а может вообще забуду. Не открывая глаз, пытаюсь на ощупь дотянуться до часов на тумбочке, но не нахожу их. Постель какая-то другая, мягче, и пахнет иначе. Я потягиваюсь и наконец открываю глаза, сажусь на постели.
Сначала ослеплённая, щурюсь, пытаясь сфокусироваться на окружающем. Голова такая тяжёлая, а зрение никак не хочет фокусироваться. Я моргаю несколько раз, смотря перед собой, и ко мне приходит осознание: я в спальне Арэна. И это значит, что вчерашние события произошли на самом деле. Я тихо стону и падаю обратно на кровать, закрывая лицо руками. Мысли и чувства накатывают моментально — от ужаса до недоумения, от облегчения до внутреннего шока.
Почти сразу дверь спальни открывается, и спокойный голос Арэна разрывает тишину.
— Проснулась?
Как вовремя. Вопрос риторический, поэтому я молча убираю одну руку от лица и приоткрываю один глаз. Он стоит в дверном проёме, с наполовину расстёгнутой рубашкой, в свободных тёмных штанах, с волосами, собранными в небрежный пучок, и с кружкой чая. Делая глоток, мужчина внимательно смотрит на меня и ждёт ответа. Но я молчу.
Не дождавшись, ректор подходит ближе, ставит кружку на прикроватную тумбочку и садится на край кровати рядом, также не проронив ни слова. Взгляд его тёмных глаз почему-то не кажется тяжёлым. Скорее изучающим, как будто он пытается понять моё состояние. А я и сама не понимаю, сознание спутанное, туманное. Наверное, зелье было слишком сильным.
Я снова закрываю лицо руками, не зная, что делать. Наброситься на него с вопросами прямо сейчас? Убежать? Сделать вид, что ничего не было? Все варианты кажутся неправильными, неуместными.
Он первый нарушает молчание, нежно берёт меня за руку, убирая её от моего лица.
— Как ты себя чувствуешь?
Замираю от неожиданного прикосновения, но потом убираю и вторую руку, наконец открывая глаза.
— Не знаю.
Мой голос звучит тихо, даже неловко. Понятия не имею, как я должна реагировать, учитывая все обстоятельства. Мой взгляд скользит по его лицу, и я замечаю, что ожог никуда не исчез — даже если это иллюзия. Понимая, что молчание затянулось, говорю:
— Это я должна спрашивать, как ты себя чувствуешь.
Арэн уклончиво качает головой и вздыхает. Его пальцы нежно поглаживают мою кожу, словно пытаясь успокоить — неясно только, меня или его самого. В его лице так и читается усталость, но и какое-то внутреннее спокойствие, сила.
— А почему… Почему ты не развеешь иллюзию? Я же видела тебя без ожога.
Любопытство всё-таки берёт надо мной верх, и я решаюсь спросить. Даже если неуместно, даже если он не ответит. Хотя о какой неуместности сейчас вообще может идти речь, если я лежу в его кровати, в его рубашке?
— Потому что… — он замолкает, подбирая слова, — я сам уже не помню, как выгляжу без него. Точнее, не помню себя обычным, без шрамов. Это стало моим новым отражением.
Закусываю губу, раздумывая о сказанном. Не привык видеть себя обычным? Сколько же лет он поддерживал иллюзию: пять? десять? двадцать? К тому же, какой в этом смысл, хотя бы наедине с собой? Из мер предосторожности? Почему нужно притворяться кем-то другим, кем ты не являешься? Я тут же мысленно одёргиваю себя — я не знаю его прошлого. Это его выбор, не мой, и я не имею права судить.
Моё замешательство не остаётся незамеченным. Арэн тихо говорит:
— Может, позавтракаем? — ректор наклоняется ближе и убирает несколько прядей с моего лица. — Потом поговорим.
Я качаю головой и беру его за руку.
— Нет, — поспешно отвечаю. — Я сойду с ума, если мы не поговорим прямо сейчас. Я не смогу есть, слушая, почему ты вчера…
Договорить не получилось — перед глазами вновь всплыла картина, как я вонзаю в его грудь кинжал. Сразу же зажмуриваюсь и отворачиваюсь, пытаясь прогнать мысли. Рука Арэна чуть крепче сжимает мою, и, поколебавшись, он всё-таки соглашается.
— Что ты хочешь знать?
— Всё, — отвечаю, не поворачиваясь. — Начиная с того, что произошло вчера, и до… до твоего бессмертия.
Молчание. Всё это даётся ему так же тяжело, как и мне, если не в разы тяжелее. Слышно, как он вздыхает, как проводит рукой по волосам, колеблется. Я поворачиваюсь обратно и замечаю, как маг хмурится и встаёт. Отходит в сторону и начинает говорить так, словно рассказывает старую историю.
— Я узнал о своих способностях, когда мне было тринадцать, — начинает он глухо, почти печально. — Совершенно случайно, на самом деле. Просто ушёл в лес собирать ягоды, и там на меня напал зверь… что-то вроде волка, только крупнее и свирепее. Он гнал меня по лесу, пока не искусал ноги и не прокусил шею. Я пытался отбиваться, но в то время почти не владел магией, поэтому только кричал и пытался уползти.
Арэн делает паузу, смотря в окно. Снаружи снова пошёл снег.
— Он начал раздирать меня, и я потерял сознание от боли. Когда очнулся, оказался голым и грязным, трава вокруг была сожжена. Зверя нигде не было. Вернулся домой уже под вечер, потому что постыдился идти голым через деревню. Рассказал всё матери, а она — отцу.
Мужчина останавливается и оборачивается через плечо. Его лицо не выражает эмоций, но я чувствую напряжение, словно он собирается сказать что-то важное.
— Они тогда не сказали мне правду, — продолжает он, — но я потом узнал: я феникс. Или, скорее, что-то вроде него. Я не умираю… не совсем. Каждый раз, когда моя жизнь на грани, я восстанавливаюсь, воскресаю. Но с каждым разом теряю что-то… часть своей души, себя.
Феникс? Бессмертие? Он говорит это так, будто это проклятие, а не дар. Мои мысли путаются, стараясь уложить услышанное в голове. Я же читала про них, вот совсем недавно. «Фениксы — одна из вымерших рас, последний раз наблюдавшаяся около пятисот лет назад. В своей человеческой ипостаси они были могущественными огненными магами, способными перерождаться и жить чрезвычайно долго.» Теперь всё медленно становится на свои места…
— Феникс… — эхом повторяю я, делая паузу. — Теряешь часть себя… Что это значит?
Арэн опускает голову и возвращается к кровати, присаживаясь на её край. Тянется к моей руке, вновь мягко касаясь, переплетает наши пальцы. Я не сопротивляюсь, скорее легко иду на контакт, сжимая его руку. Сейчас он кажется таким… открытым для меня.
— С каждым разом… я теряю часть своих воспоминаний, своих эмоций. Иногда это просто мелочи, иногда — что-то важное. Я могу забыть людей, моменты, чувства. Это как плата за то, чтобы вернуться.
Каково это — терять себя по частям? Жить, зная, что с каждым возрождением становишься немного меньше, чем был? Даже не могу представить этот ужас. В груди сжимается что-то тёплое и болезненное. Хочется сказать что-то ободряющее, но слова застревают в горле. Вопросов становится всё больше, но я не знаю, какие из них задавать, чтобы не ранить его.
— Как ты узнал? — спрашиваю наконец.
— Я увидел, как сгорает отец, тогда и состоялся разговор. Мы — древний род, дар или проклятие передаются через поколения. — Арэн поднимает голову и смотрит на меня, в глазах мелькает грусть. — Но я первый, кто узнал об этом на собственном опыте так рано. Остальные… обычно им проводили посвящение.
Я шумно вздыхаю, переводя взгляд на потолок. Пугает ли меня этот факт? Нет. Удивляет? Определённо. Самое страшное из сказанного — это то, что он каждый раз теряет воспоминания и частичку своей души. Мог ли он забыть о… Нет. Не хочу думать об этом сейчас.