Страница 2 из 71
Кравцов положил в кашу масло, посолил ее, заварил чай и вышел из камбуза в тот самый момент, когда Уилл поднялся на палубу. Кравцов вяло отсалютовал ему рукой, Уилл кивнул, стянул с головы белую резиновую шапочку, согнал ладонями воду с загорелого тела и сказал:
— Сегодня очень теплая вода.
— Кто бы мог подумать, — буркнул Кравцов.
Они завтракали под навесом. Уилл словно бы и не заметил гречневой каши. Он надрезал булку, зарядил ее толстым ломтем ветчины и налил себе в стакан чага и рома.
— Напрасно вы не едите кашу, — сказал Кравцов.
— Спасибо. В другой раз, — спокойно ответил Уилл. — Как вы спали?
— Плохо. Меня мучили кошмары.
— Не читайте на ночь журналов на испанском.
— Лучше заниматься испанским, чем лепить из пластилина отвратительных гномов.
— Да, — сказал Уилл, отхлебывая чай с ромом. — Мне пока не удается вылепить вас. Может быть, потому, что я по совсем ясно представляю себе вашу духовную сущность.
— Духовная сущность? — Кравцов, ухмыльнувшись, посмотрел на короткий седоватый ежик Уилла. — Хотите, расскажу сказку? Заяц спросил у оленя: «Зачем ты носишь на голове такую тяжесть?» — «Как зачем? — отвечает олень. — Для красоты, конечно. Терпеть не могу тех, кто ходит с пустой головой». Заяц обиделся и говорит: «Зато у меня богатый внутренний мир».
— Теперь я расскажу, — сказал Уилл, окутываясь дымом. — Один ирландец попал в лапы к медведю. «Вы хотите меня съесть?» — спросил он. Медведь сказал: «Да, я вас съем». Ирландец говорит: «Но как вы будете есть меня без вилки?» Медведь был очень самолюбив, не хотел признаться, что не знает, что такое вилка. Думал, думал и говорит: «Да, вы правы». И отпустил ирландца.
— Это все?
— Да, это все. Кравцов хмыкнул.
— Слабина каната — пятнадцать миллиметров, — сказал он, помолчав.
Уилл выколотил пепел из трубки и сплюнул в ящик с песком.
— Полезем вниз, парень. — С этими словами он встал и неторопливо направился к вышке.
Кравцов поплелся за ним, глядя на его крепкие волосатые ноги и аккуратную складку на светло-зеленых шортах.
Они отвалили тяжелую крышку люка в палубе и спустились под пол буровой вышки. Здесь было темно и душно. Кравцов включил свет.
Перед ними был верхний край обсадной колонны, увенчанный набором превентеров,[1] сквозь которые уходила вверх бурильная труба.
Уилл постоял в раздумье, потом залез на верхний фланец, вытащил линейку и замерил расстояние до подроторных брусьев.
— Ну, что вы обнаружили? — спросил Кравцов.
Уилл спрыгнул вниз, снова осмотрел превентеры, забормотал себе под нос:
— Ну и что? — Кравцов начал терять терпение.
— А то, что я сам устанавливал эти превентеры шесть лет назад. И будь я проклят, если обсадная колонна не поднялась на добрых шесть дюймов!
— Вы твердо помните, как было, Уилл?
Уилл промолчал. Он не отвечал на такие вопросы.
2
Шесть лет назад по решению очередного МГГ — Международного геофизического года — здесь, в океанской впадине, было начато бурение сверхглубокой скважины для изучения состава Земли. Все страны-участницы внесли свой вклад в сооружение плавучего основания. Четыре бригады бурильщиков, отобранных международной комиссией, обосновались на плоту. Все они были опытными морскими нефтяниками, но бурить на глубину пятьдесят километров приходилось впервые. Правда, океанская впадина экономила свыше десяти километров, но и сорок километров — не шутка.
Буровому инструменту впервые предстояло войти в подкорковую оболочку Земли — загадочную мантию. Здесь, под океанским дном, слой Мохоровичича — зона изменения свойств — ближе всего подходил к поверхности планеты.
Для проходки скважины были применены новейшие достижения мировой техники. Металлические обсадные трубы из особо прочного сплава не опускались до забоя; они проходили сквозь толщу океанской воды и углублялись в донный грунт всего на несколько километров. Дальше стенки скважины не укреплялись металлом: термоплазменный способ бурения, сжигавший породу до газообразного состояния, одновременно оплавлял стенки и делал их прочными, герметичными, предохраняя от обвалов и наглухо перекрывая встречные водоносные пласты.
Сквозь этот колодец уходили в неизведанную глубину бурильные трубы. Они не соединялись, как обычно, резьбовыми замками. Высокочастотный сварочный автомат сваривал их между собой почти мгновенно во время спуска колонны. А при подъеме трубы разрезались на стыках автоматическим плазменным резаком.
Если бы вся скважина бурилась термоплазменным способом, то проходка была бы закончена сравнительно быстро, «с одного захода». Но целью было не само бурение, а последовательное взятие образцов породы из всех встреченных пластов. Поэтому приходилось то и дело переходить на старинное вращательное бурение с промывкой забоя утяжеленным глинистым раствором: только медлительное колонковое долото могло выгрызть алмазными зубами керн — образец породы в неискаженном природном состоянии, с ясно различимым углом падения пласта, с сохранением естественной пористости, насыщения и множеством других важных для геологов показателей.
Подчас приходилось прибегать не только к электробурам и турбобурам, но и к роторному бурению, вращая всю огромную колонну труб. Пользоваться ротором на таких глубинах удавалось только потому, что бурильные трубы были изготовлены из нового, специально разработанного легкого и прочного сплава.
Святилищем плота был «керносклад» — помещение, где на нумерованных стеллажах, в полукруглых лотках лежали керны — длинные цилиндрические столбики породы, выбуренные колонковым долотом. Хранилище занимало добрую половину средней палубы плота. Там же помещалась лаборатория для исследования образцов: некоторые сведения надо было получать немедленно, сразу после подъема керна на поверхность. Потом образцы консервировались до дальнейших исследований — заливались раствором, быстро полимеризовавшимся в прозрачную пластмассу.
Много раз подымалась бурильная колонна, и геологи медленно читали — буква за буквой — удивительную повесть недр и ломали головы над ее загадками.
На сорок втором километре бурение внезапно застопорилось. Там, внизу, стотысячеградусная плазма — электронно-ядерный газ — бушевала, билась о забой. Стрелки приборов ушли вправо до упоров, ничего не помогало: плазменная бурильная головка, не знавшая до сих пор преград, встретила на своем пути неодолимое препятствие.
Решили поднять трубы и осмотреть головку, но трубы не поддавались: что-то непонятное держало их в скважине.
Именно тогда один из буровых мастеров, бакинец Али-Овсад Рагимов, сказал фразу, ставшую впоследствии знаменитой:
— Ни туда, ни сюда не хочет, совсем как карабахский ишак.
Несколько недель бились бурильщики, пытаясь сломить сопротивление породы или поднять гигантскую колонну труб. Лучшие геологи мира спорили в кают-компании плавучего острова о непонятном явлении. Тщетно. Скважина, уходившая в немыслимую глубь, не собиралась выдавать людям свою тайну.
И тогда президиум МГГ решил прекратить работы. Круглый плот опустел. Стих разноязычный говор, не приставали к причалу транспорты с гематитом, глиной и поверхностно-активными веществами для бурильного раствора. Улетели ученые. Опустел керносклад — образцы вывезли для окончательных исследований.
Геологическая комиссия МГГ держала на плоту трехмесячные вахты. Вначале вахта состояла из двух буровых бригад. Но шли годы, и вахта постепенно сократилась до двух человек — инженеров по бурению.
Так продолжалось почти шесть лет. Каждое утро вахтенные инженеры запускали лебедку, пытаясь поднять трубы. Каждое утро проверяли натяжение талевых канатов. И неизменно в вахтенном журнале появлялась запись — на всех языках она всегда означала одно: «Трубы не идут».
1
Мощная задвижка для герметизации всякой скважины или кольцевого пространства между бурильными и обсадными трубами на случай выброса подземных газов.