Страница 21 из 22
Решение суда чести МГБ было приостановлено «для разбора дела Секретариатом ЦК». А пунктом 4-м постановления министрам запрещалось «…впредь… организовывать суды чести над работниками министерств без санкции Политбюро ЦК».
Думаю, таким образом Сталин рассчитывал устранить опасность превращения Судов чести в инструмент министерской расправы с неугодными и неудобными — недаром же министры не могли избираться в состав судов.
С другой стороны, видно, что он не имел в виду превратить их в некий поточный инструмент массовых моральных репрессий.
Еще один суд прошел 6 июля 1949 года — при Совете Министров СССР. Рассматривалось неблагополучное положение в Министерстве пищевой промышленности СССР. Перед судом предстали 47-летний министр В. П. Зотов и его 53-летний заместитель Н. И. Пронин. Оба были серьезно понижены. Заведующий секретариатом заместителя председателя Совмина СССР А. Н. Косыгина А. К. Горчаков 9 июля среди других текущих дел по Совмину сообщал «шефу» о состоявшемся суде и, в частности, писал:
«Тов. Зотов вел себя солидно, мало оправдывался и признавал свою плохую работу, приведшую к созданию условий в органах Министерства для массового воровства продукции.
Тов. Пронин многое путал, пытался вывертываться и по каждому обвинению пытался оправдываться… В результате такого виляния и вывертывания часто вызывал смех в зале…
На Суде присутствовали все министры и руководители центральных учреждений. Кроме того, присутствовало 600 человек работников пищевой промышленности союзных республик и 200 человек работников пищевой промышленности г. Москвы».
Спрашивается — нужны были министрам такие публичные «чистки»? Собственно, если бы министры, именно министры, которые по статуту Суда не могли входить в число судей, активно, делом поддержали бы идею судов, то в министерствах и ведомствах Москвы могла бы установиться атмосфера, противоположная той, которая уже начала складываться. То есть — принципиальная и здоровая, вместо деляческой и затхлой. Ведь тогда в центральных органах если не большинство работников, то здоровое, активное меньшинство их находились на своих местах и работали честно. Здоровый смех в заде суда над министром Зотовым и его замом Прониным это доказывал лишний раз…
Конечно, в Москве и на верхних этажах власти находились люди, к идее судов чести лояльные. Так известный (и очень толковый) советский журналист Николай Григорьевич Пальгунов, в 1948 году 50-летний ответственный руководитель ТАСС, а до войны — корреспондент ТАСС в Иране, Франции, Финляндии, выступая в ТАСС по случаю создания там суда чести, приветствовал новые веяния, призванные, кроме прочего, воспитывать чувство национального достоинства. В те годы был даже снят фильм «Суд чести»…
Но в целом сталинскую и ждановскую идею Судов чести «спустили на тормозах». Стоит ли этому удивляться? Тем более что в ЦК ВКП(б) Суд чести, насколько я понял, не собирался ни разу, что тоже в комментариях вряд ли нуждается. И то, что министрам Суды чести по душе не пришлись, может быть, более убедительно, чем что-либо другое, говорило о том, что в «служилой» Москве конца 40-х годов далеко не все было благополучно.
Суды чести не привились и сошли «на нет». Однако можно было не сомневаться, что московская служилая элита эту сталинскую инициативу забыть не могла. И она росту любви элиты к Сталину — любви искренней, а не казенной, — конечно же, не способствовала.
Нехорошая зарубка осталась на памяти у многих.
СИТУАЦИЯ с элитой тревожила. «Сбоили» даже испытанные, казалось бы, кадры — например, Молотов. Он уже в 1945 году оказался не на высоте в ряде ситуаций, связанных с жесткой информационной политикой Сталина по отношению к иностранным корреспондентам. Сталин тогда сделал Молотову письменный выговор и был прав. В СССР в то время хватало и бездомных, и голодающих, и большинство западных журналистов хотели бы писать о них, расписывая нелады в стране, которая только что выдюжила тяжелейшую войну. Об успехах этой страны в послевоенном восстановлении западные газетчики были склонны сообщать сквозь зубы.
Тогда Молотов повинился, но вскоре опять произошел «сбой». 2 декабря 1946 года Общее собрание Академии наук СССР избрало Вячеслава Михайловича в «почетные академики». Заметим, что избирать в академики Сталина — в условиях его якобы тотального культа — никто никогда и не мыслил.
Молотов в это время был в Нью-Йорке и прислал в Академию, её президенту СИ. Вавилову, большую прочувствованную телеграмму. Общее собрание Академии встретило её аплодисментами, 4 декабря ее опубликовала «Правда», но взахлеб аплодировали не все. Сталин из Сочи, где он «отдыхал» (в кавычках потому, что это всего лишь означало облегченный режим работы), 5 декабря по прочтении «Правды» направил свежеиспеченному академику следующую шифровку:
«МОСКВА, ЦК ВКП(б) тов. МОЛОТОВУ
Лично
Я был поражен твоей телеграммой в адрес Вавилова и Бруевича по поводу твоего избрания почетным членом Академии наук. Неужели ты в самом деле переживаешь восторг в связи с избранием в почетные члены? Что значит подпись «Ваш Молотов»? Я не думал, что ты можешь так расчувствоваться в связи с таким второстепенным делом… Мне кажется, что тебе как государственному деятелю высшего типа следовало бы иметь больше заботы о собственном достоинстве. Вероятно, ты будешь недоволен этой телеграммой, но я не могу поступить иначе, так как считаю себя обязанным сказать тебе правду, как я ее понимаю.
Сталин был абсолютно прав — знакомство с текстом телеграммы Молотова в этом убеждает однозначно. Телеграмма же Сталина лишь усиливает чувство уважения к нему у любого человека чести! Причем восхищает даже выбор Сталиным своей условной подписи. Ведь она, впервые появившись в шифрованной переписке Сталина и Молотова в 1945 году, тактично намекала в 1946 году тому, кого Сталин когда-то именовал в письмах «Молотштейн», что это — не выволочка главы государства, а всего лишь дружеский упрек, И Молотов, надо сказать, это понял, ответив из Нью-Йорка, куда ему переслали шифровку из Москвы, так:
«СОЧИ. ДРУЖКОВУ
Твою телеграмму насчет моего ответа Академии наук получил. Вижу, что сделал глупость. Избрание меня в почетные члены отнюдь не приводит меня в восторг. Я чувствовал бы себя лучше, если бы не было этого избрания.
За телеграмму спасибо. 5.ХII.46 г.
Доктора наук В. Есаков и Е. Левина считают ответ Молотова «самоуничижительным», но так реакцию Молотова могут расценивать лишь люди, плохо представляющие себе, что это такое — осознание ошибки у умного человека, обладающего чувством собственного достоинства. Молотов действительно совершил глупость и признавал это искренне.
Но радости от этого он, конечно, не испытывал. И какое-то раздражение против Кобы — вот, мол, всегда он прав, и крыть нечем! — у него, скорее всего, осталось.
Возникали сложности и с такими крупными фигурами, как секретарь ЦК А. А. Кузнецов и председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский… И тот и другой все более чувствовали себя непогрешимыми властителями судеб, и особенно это проявлялось у высокомерного Вознесенского. Обрисовывались контуры того, что потом было названо «ленинградское дело».
Но вначале — немного о Вознесенском…
По причинам, о которых будет сказано чуть ниже, 5 марта 1949 года Политбюро приняло постановление об утверждении постановления Совмина СССР «О Госплане СССР». Согласно ему Вознесенский освобождался от обязанностей Председателя Госплана и на его место назначался Сабуров. А 7 марта Политбюро вывело Вознесенского из состава Политбюро и удовлетворило его «просьбу» «о предоставлении ему месячного отпуска для лечения в Барвихе».
Но «отпуск» затянулся.
17 августа Вознесенский пишет Сталину письмо, где просит адресата «дать… работу, какую найдете возможной» и признается: «Очень тяжело быть в стороне от работы партии и товарищей».