Путь к колодцу

Я протянул руку к мягко светящемся в зеркальном полумраке ниши разноцветным граненым флаконам со всевозможными шампунями. И плеснул из нескольких, особенно не вглядываясь, и тёплая белая пена сразу покрыла поверхность воды. Тонкие непривычные запахи опьянили меня, погружая в зыбкий мир дремоты. Я лежал, и не было у меня сил пошевелиться, вероятно, я даже заснул, на мгновенье. Когда же проснулся, то почувствовалнеобычайную бодрость. Что позволило мне быстренько привести себя в порядок, побрившись и одевшись в прекрасный костюм из расположенной рядом гардеробной, к своему комбинезону я и прикоснуться, не рискнул.

Став перед зеркалом, я с некоторым удивлением вгляделся в представительного джентльмена, с усталым, немного растерянным взглядом. Костюм, взятый мною на скорую руку в гардеробной, первый из множества, оказался удивительно в пору и отвечал самым привередливым моим запросам, чем не мог похвастать ни один из моих домашних костюмов.

Оглядев комнату с чувством непонятного сожаления, вышел я в коридор, но попал, к собственному удивлению, уже не к статуэтке легионера на стыке коридоров, а на лестницу, плавно спускающуюся в уютный зал, усланный шкурами различных животных. Высокий в готическом стиле камин, мягкие кресла перед ним, полированная медь каминной решётки, головы хищных зверей в последнем злобном оскале застывшие на стенах вперемешку с гравюрами на охотничью тематику.

Спустившись в зал, я, утопая в пушистых мехах, обошёл его, разглядывая гравюры и различное охотничье снаряжение, развешенное на стенах. Смакуя ощущение владельца всего этого великолепия, уселся я в глубокое вольтеровское кресло у столика с курительными принадлежностями и закурил сигару, удивив самого себя, ни когда не имел я привычки к курению.

Сидел я, расслабившись после ванной, рассматривая лестницу, по которой спустился в зал, галерею на уровне второго этажа, нависшую над лестницей и коридором, уводящем в таинственный сумрак неизвестности, ожидание встречи с которым радостным ознобом ожигало меня.

И вдруг, в сумраке коридора, в неуловимом движении, насторожившем меня, начали проявляться чьи-то смутные черты, как будто чей-то образ складывался, обрастая подробностями, формируясь и тут же распадаясь, как узоры в калейдоскопе… Я напрягся, со страхом вглядываясь и пытаясь распознать. Скорее в моей памяти, чем в действительности, эти, первоначально разрозненные детали, объединялись в неясные, но приятные успокаивающие образы, сразу же рассыпающиеся неузнанными. Вдруг, сложившись, сначала, неожиданно, во что-то мгновенно растаявшее, непонятое и не узнанное, но почти ударившееневероятным совершенством своим, что передёрнуло меня ожигающей тоскливой болью непоправимой утраты. Эти непонятные колебания эфира плавно сложились в туманныё образ Амвросиевны.

Образ её, всё увеличиваясь, выплыл в зал, застыв передо мною. Приложив палец к губам, в немом призыве к молчанию, оглянувшись настороженно, начала:

– Слушая, Иван, и запоминай,– глухим таинственным шёпотом говорила она, вновь называя меня Иваном: – Это испытание тебе ниспосылается, и от тебя зависит – жить тебе или умереть…

Напряжённо вцепившись в подлокотники кресла, внимал я её словам, забыв обо всём, как китайский болванчик, кивая каждому её слову.

– То, что сейчас происходит с тобой, – это и есть разговор с Мудрецом, – сделав многозначительное ударение на слове сейчас, внимательно вглядывалась она в меня: – Ибо слова – звук, волнующий слух и лишь слегка задевающий память, а жизнь – это память поступков, когда ребёнок раз ожёгшись, на всю жизнь запоминает сущность огня. – горестно всмотрелась онав меня: – Непутёвая твоя головушка, близок час испытаний, и запомни – ни что не случайно здесь… – покачалас сожалением она головой: – Думай, думай, вспоминай всякий раз разговор наш, вспоминай все, что уже произошло с тобой…

Страх, морозом продрал мне спину, пронизав тела словно током:

– Бабушка, так как же..? – заныл вдруг плаксиво я, не выдержав напряжения: – Что же делать мне?

– Тише, дурья твоя башка! – цыкнула на меня Амвросиевна: – Что явилась я тебе – грех большой… Да простит уж меня Мудрец…– тяжело вздохнув, покачала задумчиво головой: – Не по силам пока задача перед тобой, не разрешить тебе её без подсказки не понять… Подскажу ужо… – настороженно оглянувшись, склонилась ко мне: – Слушай и запоминай: дом дворец этот, как и парк вокруг – это всё богатство возможностей твоих и способностей. Досталось тебе это всё богатство на славу поставленное и прекрасно украшенное… Если до сих пор ни когда не мог ты увидать и понять, не видя и не предполагая о своём богатстве, то сейчас Мудрец раскрывает всё это перед тобою в самом понятном и доступном для тебя виде, представляет он тебе возможность и власть предоставляет тебе – организовать их и развить! Преумножить! – взглянув под ноги, себе тихо закончила: – Помни о тех, кто обитает здесь и думай, Иван, думай! – закончила грозно, вскинув на меня решительный взгляд, уплывая плавно в глубину тёмного коридора. Я вскочил, бросаясь за нею, протягивая руки:

–Погоди! Постой! Я спросить хочу!

Но померкла уже бледная точка её образа звездой во мраке…

И остался я снова сам у входа в сумрачный коридор, чувствуя себя маленьким ребенком, брошенным в дремучем лесу. Слова, сказанные Амвросиевной, потрясли меня, но не понял я речей её – богатство моё… Способности мои…Только страх зародили они во мне, – ужас предстоящего испытания…

И вновь шёл я и шёл бесконечными изгибающими коридорами, проходя через сверкающие залы, всякий раз удивляющие меня изысканностью безупречного вкуса в своей отделке. Огромные торжественные бело-, розово-, чёрно-мраморные лестницыплавно низвергали меня в такие жебело-, розово-, чёрно-мраморные залы, на зеркальных полах которых чувствовал я себя ничтожным насекомым под более чем стометровой высотой наполненных светом их куполов.

Способен ли человеческий язык описать увиденное мною, каких только цветов и оттенков мрамора и гранита, лабрадорита, габбро там не было… Зимние сады поражали буйством цветущей и плодоносящей тропической зелени. Залы поражали торжественной строгостью своей геометрии, игрой света среди колоннад и пилонов в невообразимой выси своих куполов, многоголосьем эха, вызванного моими шагами…

А с чем можно сравнить уют и покой небольших каминных залов и жилых комнат… А библиотеки и кабинеты – высоченные стеллажи драгоценного полированного дерева со стрельчатыми переплётами застеклённых дверок, уставленные толстыми томами в кожаных переплётах. Тускло поблескивало золотое тиснение надписей на их корешках, обещая приобщение к вечному, к непреходящей мудрости человеческой мысли…

Я прошёл, казалось бы, помещения, красоту которых превзойти не возможно, но каждый следующий шаг приводил меня, завораживая взор, к ещё более невообразимой красоте, и дивился я многообразию прекрасного, его ни с чем не сравнимостью – каждая деталь, каждое помещение было прекрасно по своему, привлекая взгляд и порождая восторг… И каждая предшествующая деталь красотой и неповторимым совершенством своим готовило воображение моё к встрече с последующим, – развивая моё понимание красоты в беспрерывном ощущении открытия, овладевшем мною.

Я не мог выделить ни единой повторяющейся детали, всё было различным и демонстрировало невероятную гармоничность переходов одного к другому, одного в другое…

Чудесные мраморные и хрустальные фонтаны, с разноцветными пёстрыми рыбками, дивящими глаз видом своим и цветом, в мягко светящихся чашах, призывно журчали струями воды. Окружённые радугой с такой необычайной чистотой световой гаммы, что слепила она, как луч прожектора.