Путь к колодцу

–––––––––––––––––«»––––––––––––––––––––––

– А идти-то далеко? – поинтересовался я, когда вышли мы из избушки, она, мельком взглянув, ускорила шаг:

– А это от нас зависит, от тебя. Как готов будешь, так и придем. Разговор может уже и начался давно… – загадочно взглянув, добавила она.

Странно, как и всё здесь. – думал я – Расстояние зависит от меня, от того, как готов буду… А к чему готов я буду, знает ли это кто-нибудь?

– А к чему я готов должен быть?

Остановившись, необычайно внимательно посмотрела она на меня:

– Сам то почувствуешь. А может и нет…– вздохнула тяжело, поворачиваясь: – На то и Мудрец, что непостижима нам его воля и законы, им данные, и ни когда не узнать нам этого…– подумав, с сомнением добавила: – Разве Братья знают волю его…

Меня словно током прошило до самых пят. Братья, это была единственная связь между мирами. Тем – родным, до слёз близким, и этим – какой-то гротескной насмешкой над реальностью.

– А Братья, кто они? – поинтересовался, нарочито безразлично.

– Люди, как и ты…Ведут они тебя здесь, не дают погибнуть. Хранят тебя…– произнесла обыденно, будто сказку внуку неразумному разъясняя. Я остановился от неожиданности:

Она повернулась, пожав плечами:

– А чего и замечать, конечно, не заметишь, просто, когда шарахаешься ты в тёмной комнате, от воображаемых чудовищ. Братья тебе чего ни будь «мякенькое» подстилают, что бы ни зашибся насмерть…

Понял я, что и здесь всё связано со сложной аналогий её о чудовищах в тёмной комнате моего подсознания.

– Как тебе объяснить? – подосадовала она моей непонятливости: – Ведь нельзя понимать всё буквально, я о комнате тебе рассказала, что бы объяснить доходчивее происходящее, а в реальности всё несравненно сложнее. Настолько сложнее, что и вообразить не возможно, а значить и увидеть ни кому не дано, – окромя Мудреца да Братьев, конечно. – вздохнула, отворачиваясь.

А Анатолий Иванович как же? – подивился я непонятному её объяснению. Она мельком снисходительно улыбнулась:

– А ты как думаешь? Ты особенный, что ли? Ему своя «комната» и шарахается он там тебя не хуже! – и продолжила озабочено: – Идёмко, идём…

А я застыл, пытаясь осмыслить себя в роли подопытной крысы, для которой таинственные и всемогущественные Братья построили лабиринт. И лазит теперь крыса по нему, тыкаясь со всего разгона носом в тупики.

Да что же это происходит? – думал я: – Каким способом им всё это удаётся, да и вообще, что это гипноз, мираж, наркотический бред..?

Я остановился и начал в исступлении хлестать себя по щекам. Амвросиевна, повернувшись, терпеливо, с пониманием, наблюдала за моими ухищрениями отличить реальность от сна, потом сказала, успокаивая:

– Зря стараешься, не сон это. И каждый синяк вынесешь ты в свой мир. Если удастся тебе выбраться..? – добавила с сомнением. Я прекратил самоистязания, настороженныйпоследним её замечанием:

– Так что, могу и не выйти отсюда?

– Запросто.

– А как же Братья?– с надеждой поинтересовался я.

– Они помогают тебе, Но что это значить?

– Странный вопрос – конечно же, помогают вернуться! – подумав, я добавил: – Всё остальное уже не помощь, а вредительство.

Не сразу ответила мне Амвросиевна, и странен был её ответ:

–Как знать? Как знать? Если б знать – когда помощь оборачивается бедой, а когда беда превращается в помощь?

– Амвросиевна, опять философия? – шутливо возмутился я, прозрачная красота берёзовой рощи, через которую мы проходили по едва заметной тропе в высокой траве, настраивала меня на иной лад, иные мысли: – Проще, проще жить надо. Оглянитесь вокруг – красота-то, какая! – засмеялся я, она остановилась, внимательно с сожалением посмотрела на меня: – Проще свиньи живут, но тебе почему-то не очень понравилось у них в свинарнике жить..? На болоте-то? И красоты там не примечал особой..?

Необычайно пытлив был её взгляд, прямо в сердце уколол он меня, напомнив, почему-то, ужас ночного кошмара.

Пока я, как загипнотизированный, застыв, с удивлением смотрел на неё, она повернулась, и всё так же неторопливо пошла среди белоствольных берёз, среди высоких трав, расцвеченных разноцветными искорками полевых цветов, скрываясь в густых зарослях березняка. Двинулся и я следом за ней, пытаясь разобраться в непонятном чувстве, вызванном во мне взглядом Амвросиевны, словами её. Как будто не ко мне они были обращены, а к кому-то, кто запрятался где-то в глубине меня, моей психики, и теперь я становлюсь невольным свидетелем непонятного их единоборства. Когда Амвросиевна словами своими наносит ему непонятные удары, а он корчится, в бессилии дёргает меня, порождая тревогу и страх…

Прибавив шагу, в попытке догнать скрывшуюся в густых зарослях Амвросиевну, я вдруг вышел, обогнув кустарник, на выложенную сложным узором из разноцветной рифленой плитки аккуратную дорожку. Удивлённый я обернулся и понял, что я уже не в берёзовом лесу…

Глава 14

Вокруг, насколько хватал глаз, среди пологих невысоких холмов с нескольких скал, круто вздымающих свои плоские поросшие лесомвершины, расстилался прекрасно ухоженный ландшафтный парк.

Почему-то сразу я понял, что это парк, была ли виной тому эта дорожка, поразившая сразу меня тщательностью своей отделки, уникальностьюформыкаждой плитки, подгонкой их друг к другу. Ни одна плитка не повторяла другую ни формой, ни цветом, но подобраны и уложены были удивительно гармонично, и цветом и формой дополняя друг, друга.

Удивительная естественность, недостижимая в естественном лесу царила здесь, как это ни странно звучит, наверное. Рощи из гармонирующих по высоте, по цвету зелени деревьев, сочетались, плавно переходя друг в друга, образуя сообщества свойственные, вероятно, определённым климатическим зонам, уникальным уголкам планеты.

Вздымали косматые вершины на огромную высоту грандиозные секвойи в окружении пихт и кедров, а вот, уже легким серебристо-зелёным облачком, зависли прозрачные кроны стометровых эвкалиптов, наполняющих воздух благоуханьем, и бесконечное многообразие тропической зелени… Непостижимым для меня оставалось возможность их совместного существования, невероятного труда, вероятно, требовало это от неведомых садовников.

А быстрые ручьи, звонко струящиеся среди огромных замшелых валунов во влажном сумраке, между которыми цвели невиданные орхидеи, описывать причудливую красоту которых невозможно. А тёмные глубины тихих заводей, в зеркальной поверхности которых отражается совершенство лотосов…

Да разве возможно передать словами чарующую гармонию, царящую здесь – трепетно-доверчивый взгляд пугливых серн из тенистых зарослей, величественный бег благородного оленя… А птицы? Розовые фламинго и чёрные лебеди, венценосные журавли… Я совершенно не разбираюсь в орнитологии и биологии, но думаю, не всякий знаток смог бы определить и назвать животных и птиц, вольно живущих в этом парке.

Но, не смотря на обилие их и разнообразие, потрясало чувство вкуса и меры создателей этого дива. Не казался парк перенаселённым и, не казалось чрезмерным, богатство форм его, – куда бы, ни бросил взгляд, нигде не было видно эклектического нагромождения баобабов и кипарисов в окружении елей и лиственниц. Только однароща попадала в поле зрения, и строго соответствовали растения её друг другу и соответственной климатической зоне. Но, достаточно было сделать несколько шагов, и уже иной мир открывался взору, поражая доверчивой незащищённостью…

А вот Амвросиевны я, разумеется, догнать так и не смог.

– Вот и началось, – с испугом подумал я – Что готовит мне это приклю-чение?