Путь к колодцу

– Ах, ты мой шкодливый козлик…козличёночек…– ворковала при этом.

– Бэ..э..э..э! Бэ…э…э! – бекал он в ответ и норовил, шутя боднуть её своим рогом, торчащим из кучерявых тронутых сединой волос:

– А? Какова – Козочка! – глянул гордо он на меня, а Козочка захихикала, прижимаясь плотнее к нему.

– Ты, Женя, подсаживайся к нам. – рокотал он, сдерживая бас: – А ну, Козочка, плесни нам… – и, полный удивления, глянул на Козочку: – Ты чё, только один стакан принесла? – в голосе его звучала неподдельная обида. А Козочка, отвернувшись, капризно надула губки.

– Ладно. – успокоился он: – Жека и из горла хватит. Да, Жека? – обратился он ко мне, заговорчески подмигивая: – Ни чего, не отчаивайся, и у тебя скоро такая будет. Козочка подругу позовёт… Да, Козочка? – склонился он к ней.

– Хм! Конечно! – Козочка, вывернувшись, в свою очередь настолько мастерски подмигнула мне, что можно было не сомневаться, свои рога Породистый носит вполне заслужено. Но я только вздохнул в ответ на их намёки… Слов нет – Козочка, конечно, славная… Но…

– Знаю, знаю твою беду. – нахмурился Породистый: – Но ты не переживай. Я и сам в своё время… – намекая на что-то, выразительно покосился он на приникшую к нему Козочку, но та, едва заметной снисходительно-презрительной гримасой, дала мне понять, что это для неё не тайна.

– забудется. Время и … – улыбаясь, погладил он, красноречиво выгибающуюся, под его ладонью Козочку. И тут же небрежно сбросив с коленей, сверкнувшую глазищами Козочку, вновь принимая, кажущуюся ему величественной позу, вновь начал вещать, поглядывая, как Козочка наливает ему в щербатый,покрытыйотпечатками грязных пальцев, стакан матово-мутную жидкость из такой же грязной бутылки. Приторный запах сивушных масел не оставил сомнения в её содержимом, самогон явно был самого низкого качества.

– Понимаешь, Женя, – при этих его словах, мгновенно, неизвестно откуда, возле него оказалось несколько угодливо изогнутых стенографистов, мусоля усердно языками огрызки чернильных карандашей, царапали они ими слова Породистого в свои грязные измятые блокноты.

– Трагедия гиганта мысли заключается в непонимании, – продолжал Породистый, слегка касаясь в замедленном плавном жесте кончиками пальцев своего виска, как бы приглаживая волосы назад: – В непонимании всего величия его замыслов низкой толпой. В том, что он…– выдержав драматическую паузу, продолжил он: – Именно он, понимает и выражает желание самой толпы, лучше, чем она сама… – снисходительно улыбнулся: – Парадокс? Ни сколько! – Именно в этом и заключается величие гения!

В помещении уже было не протолкнуться, открыв рты и забыв обо всём, застыли черти, внимая его откровениям. Затолкав меня куда-то в угол и придавив к холодному угловатому неподатливому металлу какой-то машины.

В лёгком жесте он вырвал к себе из толпы на помост маленького грязного чертёнка, который суетливо пытался спрятать длинное шило в прозрачном пластиковом пакете.

– Ведь знаю я, именно такие мальцы,– Породистый одной рукой поглаживая мелкие кудряшки на голове чертёнка, другой поднёс ко рту стакан, наполненный Козочкой, и сделал несколько шумных глотков, в наступившей при этом тишине было отчётливо слышно, как толпа завистливо сглотнула слюну вслед за ним. Крякнув, он смахнул выступившую слезу и понюхал собственный кулак: – Именно они… –просипел он, закашлявшись и отчаянно вращая выпученными глазами.

– Воды! – истошно заорал кто-то из толпы, и тут же все подхватили этот вопль: – Воды!

Породистому тут же из толпы услужливо подали флягу, и он жадно припал к её горлышку, забулькав: – Благодарю вас порода! А ведь именно такие мальцы, доживут до того счастливого момента, когда будет, наконец, достигнута наша, но сформулированная именно мною… –он обвёл враз посуровевшим взглядом толпу: – Мною! Вековечную нашу мечту – осушено и засажено бураками это болото… – нагнетая напряжение, он выдержал достаточно долгую паузу: – И сколько первоклассно первача будет при этом получено…

Стоны и жадное кряхтение раздалось в толпе в ответ на его обещания, эхом отзываясь под куполом помещения. Голос Породистого приобрёл решительность и твёрдость, утратив мечтательную задумчивость доверительной беседы, как-то незаметно избавился он и от чертёнка.

– А лес, весь лес, будет пережжен на древесный уголь, и через его будут отфильтрованы, я уверяю вас, друзья, – обвёл он одухотворённым взглядом толпу: – Будут отфильтрованы! Сивушные масла, которые так мешают нам жить. – этот последний тезис его был произнесён настолько доверительно, что повсеместно в толпе послышались приглушённые стенания и плач. А Породистый вновь наяривал:

– И если бы не проблемы обороны, насколько раньше б грянул, сей светлый миг торжества моей мысли! Но не можем мы позволить себе расслабиться – враг хитёр и коварен! Любой из нас должен в совершенстве владеть военным делом, и в любой момент быть способным дать отпор наглым проискам врага и предателей! – при этих словах он резко ткнул пальцем в, стоящего под ним с раззявленной пастью, здоровенного Чертища, приказал: – А ты, готов к обороне?

В тот же миг Чертище, скривив зверски туповатую рожу свою, дико взвизгнул, заскрежетал зубами и рывком оглянулся, упершись взглядом в ближайшую кучу оружия. В два прыжка, опрокидывая и расшвыривая всех на своём пути, достиг он её, выхватил из кучи пулемёт, начал всё вокруг поливать смертоносным свинцам. Озаряя помещение вспышками выстрелов, Чертище метался, резко отпрыгивая назад и мгновенно разворачиваясь. Он, перебрасывая грохочущий пулемёт с руки на руку, демонстрировал высочайшее мастерство, стреляя из любой руки, из любого положения…

К таким демонстрациям смертоносного искусства здесь видно уже привыкли, потому что не успел ещё Породистый ткнуть пальцем, а толпа уже привычно валилась на пол в грязь, и я вмести со всеми, подчиняясь общему порыву. Мозг мой давно отказался что-то здесь понимать и удивляться, я даже не пытался постичь логику происходящего, каждое событие порождало совершенно неожиданное следствие, за которым следовало ещё более невообразимое продолжение. Вероятно, так себя чувствовал первобытный человек, дикарь живущий по запретам-табу, он даже не пытается связывать события причинно-следственными связями, он не видит ни причины, ни следствия, а просто исполняет все табу.

В помещение же события разворачивались своим чередом, несмотря на предусмотрительность, упавшей на пол толпы, первые же выстрелы исторгли множество стонов и предсмертных хрипов. Огненные точки трассирующих пуль самым причудливым образом пронизывали пространство, рекошитируя от бронированных стен.

Породистый дал ему возможность вдоволь потешиться, не менее трёх, четырёх двухсотпятидесятипатронных лент пропустил, взмокший от усердия Чертище, через раскалённый пулемёт, прежде чем с помоста донеслось:

– Хватит! Орёл! А ну, поди сюда, я тебе лично всё рыло грязью обляпаю!

Чертище, отбросив дымящийся пулемёт, на карачках, подобострастно хихикая, подполз к помосту, где Породистый снисходительно оскалившись, зачерпнув с полу жижи, небрежно ляпнул тому в рожу. Толпа завистливо взвыла.

– А теперь прочь, скоты! – заорал Породистый истошно, дико перекосив морду. Толпа с таким энтузиазмом кинулась исполнять его приказ, что раздавили не менее десятка чертей только в одном проходе. Каждый из них разыгрывал роль старательного исполнителя и выталкивал окружающих и пинками, и подзатыльнами, зрелище было не для слабонервных. Но зал очистили довольно быстро, утащив и несчастных, пострадавших во время всех этих демонстраций.

–А! Каково, Жека? Какую речугу толкнул! А мысль-то, мыслища!– забегал он по залу, потирая довольно руки и хихикая: – И удумал же? Ну, даю, ну и сукин сын! А если и вправду осушить? – хлопнул он, задумавшись кулаком по ладони: – Абсурд конечно! Но порода млеет! – и громко загоготал: – Но каков я! Ой, не могу! – смеясь, перекатывался он по помосту с боку на бок и дрыгал в воздухе ногами: – Болото осушить! Ой, держите меня! Ой, не могу!