Берег. Честь и долг

Задумавшись, я набрала травы в соусе из другой пиалы. Если раньше я сдержалась и не пустила слезу по поводу своей тяжкой доли, то сейчас слезы сами полились, горло обожгло, во рту все запылало. Я выпустила ложку из рук, та упала на лавку, схватилась за горло и задышала, впуская воздух в горло. Все стало еще хуже! Холодный воздух колол рот и горло. Дядька решил меня отравить? Боже, ему-то какая радость от моей смерти? Может, он каннибал? Паника накрыла меня с головой, я прощалась с жизнью – задыхаясь и умирая от жжения во рту. Отрезвила меня запихнутая в рот ложка с кашей. Мужичок что-то ворчал и объяснял, показывая своим ртом, что надо жевать и есть. Пододвинул чашу с супом и чуть не влил мне его, снова заталкивая кашу. Я только успевала жевать и глотать, жевать и глотать, жевать и глотать… И где-то там, я поймала себя на мысли, что просто сижу и открываю рот для следующей ложки, а дяденька кормит меня, приговаривая своим спокойным голосом, будто я и правда понимаю, о чем он говорит. И ничего больше не жжется и не горит. Так, легкий оттенок жара остался во рту – не больше. Я показала пальцем на ту чашу с убивающей травой и спросила, надеясь, что он поймет о чем я.

- Что это? – Видимо, он понял или уловил мою интонацию, но ответил, улыбаясь.

- Кимчи.

- Кимчи? – Дяденька закивал головой, уже посмеиваясь.

- Кимчи-Кимчи!

- Что это? – Я показала на кашу.

- Пап. – Всего лишь? Это легко. Я повторила, показывая пальцем.

- Пап. Кимчи. М? – Дедуля закивал головой в ответ и также продублировал за мной. Теперь пора переходить на новый этап. Я показала поочередно на кашу, сказав «пап», на острую траву, «кимчи» и на себя, сказав «Есения». Дедушка улыбнулся и повторил мою игру.

- Пап. Кимчи. Есения, - и указал на себя – Аджосси Ким Хэ-Гюн. – Я зависла. Это было слишком непонятно. Так не честно, я же коротко назвала себя! Я отрицательно помотала головой, давая понять, что ничего не поняла. Дедуля усмехнулся и повторил.

- Пап. Кимчи. Есения. Аджосси Ким Хэгюн. А-джо-сси. – разделил еще раз первое слово на слоги. Я подумала, что можно обойтись этим словом и повторила за ним уже без «пап», «кимчи» и себя.

- Аджосси. – Он закивал головой и повторил мое имя в ответ.

Поигравши еще немного в слова и повторяя пройденное, чтоб хоть как-то коммуницировать в будущем, дедуля спохватился, что я подрагиваю. По правде, холодно мне было уже очень давно. С самого начала. Но горячая еда, убивающее кимчи и интерес – как-то отвлекали от мокрого и холодного ощущения одежды, облепившей мое тело. Сейчас, эффект кимчи закончился, и я бесконтрольно вздрагивала, хотя солнце поднималось и воздух становился немного теплее. Аджосси убежал в дом, а через пару минул вернулся со стопочкой серой одежды, демонстрируя ее мне и приглашая войти.

Дом также для меня был необычным и совершенно непривычным. Потому что, войдя, я сразу оказалась в комнате. Никаких прихожих или столовой. Просто сразу спальня. Вот, простенький шкафчик, тумбочки на ножках, низкий столик, в углу стопки чего-то аккуратно сложенного. Все очень аскетично, просто и аккуратно. Аджосси показал, что одежду надо надеть и ушел, прикрыв за собой дверь. Бумажную дверь. Я перевела взгляд на окно и поняла. Что оно тоже бумажное! Я подскочила к нему, не веря своим глазам, провела пальцами. Да, вместо стекла была натянута бумага, а поверх нее, узорчатая крупная решеточка из дерева. Смотрелось это очень интересно, крайне странно, и при всей абсурдности – это было еще и достаточно красиво. Вернувшись к одежде, я с удовольствие избавилась от мокрых лохмотьев, служивших последние даже не знаю сколько, мне платьем. Одежда, выданная дедушкой, была мужская, не новая, конечно, из достаточно грубой, простой ткани, но она была чистая и опрятная.

Сначала я надела комплект нижней одежды. Наверно, вместо нижнего белья. Он был из белого, более приятного материала, чем верхний слой одежд. Рубаха, одевавшаяся как халат и мешковатые штаны были у меня серого цвета. Сверху я надела темно-серую накидку. Она была длины до середины бедра и практически без рукавов – лишь немного спускалась с плеч. Остались белые повязки-пояски и мешочки. Я покрутила все это и так и не поняла, что с ними делать.

На улице сидел дедушка. Я протянула ему оставшееся добро и с мольбой о помощи посмотрела на него. Взглянув на меня, аджосси усмехнулся и затараторил, тряся мешочками.

- Посон! Посон!

- Ага, посон, а делать-то что с ними?

Аджосси протянул свою ногу и указал на нее руками. Ну конечно! Это надо было натягивать на ноги… Усевшись прям на помосточек у дверей, я обулась в эти посоны. Аджосси подошел ко мне, присел и замотал ленточками посоны, предварительно заправив их в штаны. Я встала и покрутилась перед ним, демонстрируя, правильно ли надела все. Аджосси похлопал в ладоши и закивал головой. Потом он вынес мне гребень для волос. О волосах мне вообще не хотелось думать. Что с ними могло случиться за почти три месяца моих блужданий по свету? Вряд ли что-то хорошее. Да и сейчас, после купания в морской, соленой воде… Я со вздохом приняла гребень и стала драть спутанные лохмы. Когда-то русые, струящиеся водопадами волосы были моей радостью и гордостью. Сейчас это было крайне жалкое зрелище. Обрывки воспоминаний, как служанки укладывали мои длинные локоны в причудливые прически; вплетали живые цветы или жемчужные бусы, шпильки с драгоценными камнями; мама подбирала семейные драгоценности, которые бы подчеркивали мою красоту – большие, голубые глаза, тонкий прямой нос, слегка припухлые бледные губы. Мама говорила, что у меня «холодной красоты лицо, будто сама Зима вдохнула в меня своей очаровывающей красоты». Эх, сейчас я наверняка выглядела жалко.

Спустя какое-то время, волосы хоть и стали поддаваться порядку, но особенного продвижения не было заметно, аджосси позвал меня за дом. Подойдя, я увидела, что у него стоит чан с дымящейся водой. Дедушка подозвал меня, став над деревянным тазом, наклонив голову и массируя руками свои волосы. Видимо, он приглашал меня помыть голову. Такого способа мытья я никогда не пробовала, но не стала отказываться. Скорее, я даже мечтать о мытье головы не могла!

Я смазывала волосы какими-то смесями, держала их, смывала теплой водой, снова наносила, массировала и опять смывала… Мне показалось, что этот процесс занял целую жизнь, но после всего я провела руками по волосам от макушки и до кончиков, и волосы оказались распутанными и чистыми. Аджосси творил какие-то чудеса. Его помощь и забота начинали возрождать во мне веру в людей.

2 Глава

День прошел. Солнце катилось к закату. Аджосси куда-то ушел.

Я сидела недалеко от того места, где меня нашел дяденька и думала о своей жизни. Возможность побыть в одиночестве и при этом, на свободе, меня немного выбила из колеи. Весь страшный путь сюда, я не проронила и слезинки, но и сейчас, когда я не голодная, чистая, в сухой и комфортной одежде - меня хоть и накрыла волна жалости к себе, но я как будто не могла до конца осознать, что теперь мне ничего не угрожает. Мне было одиноко, страшно, грустно, горько. Я скучала по родителям, по брату и сестре, по бабушкам и тетушкам. От мысли, что я больше никогда их не увижу, ком подобрался к горлу, но слезы никак не могли прорваться. Особенной горечи придавала мысль, что я была жива – но никак не могла дать родным знать о себе. Я даже не знала где я нахожусь, но было очевидно одно, это очень и очень далеко от моего дома. От моей страны. Потому как, немного изучая географию, оказалось, что я даже понятия не имела о существовании такого государства, в котором очутилась. К нам приезжали купцы и торговцы из других стран, мы общались с представителями других государств. Но никогда мы не видели таких людей, как этот дедушка. Не слышали такого языка и кроме «пап» ничего не встречали на своих землях. Хотя, я даже не уверена, что у нас эта каша так и называлась, а не как-нибудь по-другому. Размышления о моем новом месте обитания, где все совершенно иначе, чем я привыкла, меня увлекли. Мне было интересно попробовать еще разной еды, посмотреть на людей, жилье, одежду. Все здесь было другим! Интересным и необычным.