Страница 19 из 35
- Боже, Гювон, - я потрепала мальчика по макушке. – Какой ты еще маленький! Ты так мало чего видел в своей жизни. Конечно, есть девушки намного красивее меня. Все, - я перевела разговор в прежнее русло, - возвращаясь к рассказу о Гаяне. Девушка чудилась Ярославу, пробегающей в роще, манящей своим белым, льняным, развивающим платьем с красным расшитым поясом и слышалась в тиши звонким переливистым смехом. Белокурая красавица покорила сердце воеводы и этим разрушила свою жизнь.
Ярослав хотел простой жизни обычных людей. Как вы уже наверно догадались, сделав неправильный выбор, он потерял все, что имело для него смысл. Гаяна с ребенком под сердцем была убита налетчиками, когда спустя время, не зная своего места, проклятые разбойники снова решили пополнить свою казну. Тогда уже, Ярослав понял, что старцы были правы – как бы он не был силен, его бездействие дало свои плоды – он не смог уберечь возлюбленную и своего неродившегося ребенка от смерти. Дальше, конечно, им руководила месть. Он возглавил свое войско, организовал множество походов на города налетчиков. Сам, он, ведомый злостью и отчаянием, не прославился душкой – города купались в крови, те кому удалось спастись – бежали без оглядки, бросая все и даже больше. Закончилось все тем, что Ярослав вовсе завоевал все эти земли, присоединил их к землям его народа, сжег деревни и города, и основал страну, которая теперь зовется Арсанией. Долгое время еще границы Древней Арсании были закрыты. Страна продавала двум ближайшим соседям мех соболей, олово, различные предметы украшений. Не впускали никаких представителей других государств и с заблудшими бедолагами разговор был короткий, - я провела большим пальцем по линии шеи, кивая головой для достоверности. – Да, голову с плеч. С тех пор прошло много сотен лет – Арсания стала современным, развитым государством, которое открыто для путешественников и купцов из других стран. Имеет широкие политические связи, торгует множеством всего, а то я только про искусство сказала. И ископаемые, и продукты, и ткани, предметы мебели. Ну, в общем, вот так. Со всеми в дружественных отношениях, ну или более-менее в дружественных.
В общем, я не знаю, как далеко Арсания отсюда, но не думаю, что это малоизвестное государство. Возможно, кто-то, кто занимается внешней политикой, или путешественники, или послы – кто-то, да точно слышал о ней. Если вы не переделали ее название на свой лад, конечно…
Я посмотрела, наконец, на Сонхуна. Он что-то записывал все время. Всю легенду об Ярославе и Гаяне он слушал не сводя с меня глаз. От Гювона я ожидала чего-то такого, чего хотеть от ребенка. Но Сонхун – он сказок не слышал в детстве, что ли? Конечно, я сама с удовольствием задержала свое внимание на легенде – любила ее с детства. Знала много песен, особенно любила печальные и грустные, которые будто пела Гаяна от своего лица возлюбленному, зная, что вскоре расстанутся навсегда. Почему-то всегда очень живо представляла эту историю и искренне сочувствовала их разрушенному счастью. Вообще, мама сама рассказывала мне эту историю, но скорее, с назидательной целью – я должна была быть защитой и опорой своему народу, будучи в тылу, в другом государстве, помогая своему будущему супругу действовать не то, чтобы в интересах, но как минимум, не во вред своей родной стране. Я прекрасно понимала, что это еще и предостережение, чтоб я не влюблялась и не рассчитывала на то, что смогу жить так, как захочу. Что у меня – миссия по гарантии мира между Арсанией и Славией в ближайшем будущем и желательно на несколько поколений. И никакого прекрасного счастья в шалаше у меня быть не может, если из-за моего бездействия или же, наоборот, определенных действий, разразится война или каким-то другим образом мой народ будет страдать. Возможно, я в глубине души хотела побыть Гаяной и хоть совсем немного пожить своей, маленькой, но счастливой жизнью? Хотя бы в легендах и песнях.
- Есения, - кажется, я задумалась, Сонхун внимательно смотрел на меня. – Расскажи, как долго ты плыла на корабле и, может помнишь, через какие страны? Какие-нибудь особенные приметы?
Я растерялась. Плыла я в трюме. В маленьком, вонючем, темном и отвратительном трюме, поделенном на несколько клеток для содержания рабов. Отсутствие свежего воздуха, запах блевотины и испражнений кружил голову и помогал отключаться. Грязные, волосатые руки тюремщиков-бандитов хватали через решетки за волосы, лицо или руки. Я отодвигалась и забивалась в угол, но клетка была совсем маленькая и расстояние не сильно позволяло спрятаться. Они не осмеливались трогать нас – скорее всего, это могло повлиять на цену, которую они собирались выручить за белокожих девушек. Но это не мешало этим мразям каждый раз, проходя мимо, мерзко глазеть, говорить пошлые гадости и обязательно дотронуться хоть до кончиков волос. Мир снова стал темным, запахи и звуки исчезли, а лавка подо мной зашаталась, будто корабль по волнам. Воздух, казалось, заканчивался и мне никак не удавалось сделать нормальный вдох. Паника затягивала меня в прошлое - будто я снова оказалась там и вся эта история с Сонхуном и Аджосси просто сон или бред от лихорадки. Лишь знакомый, встревоженный голос на задворках сознания звал меня упорно и настойчиво. Я хваталась за эти бархатные нотки и пыталась выползти из липкого ощущения ужаса.
Огромные, круглые, перепуганные глаза Сонхуна были так близко, что мне стало не по себе.
- Эй, что ты делаешь?
Парень облегченно выдохнул со вздохом, прикрыв глаза.
- Боже, ты пришла в себя. Все хорошо, все хорошо уже.
- Я что? Я отключилась? – ну да, капитан Очевидность, я лежала на лавочке. В голове всплыл недавний приступ паники и я почувствовала, как кровь прилила к каждой клетке моего лица. Как незрело и по-детски я отрубилась! Ну ничего ведь не случилось, зачем я устроила это представление. Стыд и срам, вам, Есения! Я прикрыла лицо руками. Кажется, Сонхун иначе воспринял мои действия.
- Есения, я никогда больше не буду спрашивать тебя про то, как ты плыла сюда. Это очень грустные воспоминания для тебя, наверно. – Сонхун нервничал и винил себя в моей отключке? Он думал, я на него сержусь? – Только не теряй больше сознания, хорошо? На, попей воды!
И не давая мне даже шанса, парень аккуратно приподнял мне голову и поднес к губам чашечку, которую принес с кувшином перепуганный Гювон. Я выпила все. Забота Сонхуна трогала меня до глубины души, но это надо было остановить. Я приподнялась и села.
- Сонхун… - я еще толком не начала ничего говорить, а он уже перебил меня, успокаивая.
- Нет, ты пережила ужасное потрясение, наверняка, разлучилась с кем-то близким и вообще, еле выжила. Я не должен был тебя спрашивать. Прости, пожалуйста.
- Сонхун! Послушай пожалуйста, не перебивай меня. – Я замедлила темп и прикрыла глаза, уговаривая и себя в том числе. - Мне нужно сказать это. Я не хочу когда-нибудь вообще возвращаться к этому вопросу и должна сделать это. Пойдем, пройдемся к морю. Гювон, думаю, тебе сейчас лучше поиграть с Хару… - мальчик, с любопытством наблюдающий за нашим диалогом, недовольно выпятил нижнюю губку, но послушно развернулся и поплелся в сторону щенка, лакающего воду из глиняной миски.
Я встала с лавочки, медленно направилась к выходу со двора, ожидая, пока Сонхун нагонит меня. На песке я сняла обувь с понами, оставив все прям там и босиком пошла к кромке моря. Подняла юбку, завязала ее на поясе и подвернув штаны до колен, зашла в воду. Сонхун остался стоять на береге, позади меня, ожидая моего монолога. Я уставилась в морской горизонт, наблюдая, как, то там, то этам, образуются белые волны-барашки на неспокойном море. Наконец, нужные слова подобрались.
- Вообще-то, рассказывать особо нечего. Может быть для тебя это будет привычная ситуация, судя по тому, как у нас появился Гювон, конечно, но для меня она несколько все же выходящая из ряда вон. Так уж получилось, что я попала в руки к работорговцам-пиратам, которые плавали путями, известными только им одним. Не удивлюсь, если они элементарно кости бросали, в какую сторону плыть и как долго останавливаться в вонючих бухтах, полных дешевой выпивки и девок. Плавали мы всего около двух месяцев. К сожалению, я не могу сказать, в каких странах мы были, какие были встречающиеся люди или какие наречия у них были, потому что все это время я сидела в клетке размером с человеческий рост в вышину и длину в трюме пиратского корабля. Я понятия не имею, как выглядел этот корабль, как я там оказалась и если уже судить справедливо, то как выбралась – помню тоже с трудом. Знаю, что матрос, который отпирал мою тюрьму был толстым, высоким, бородатым и беззубым мужиком, от которого вечно воняло потом, выпивкой и рыбой. Он просто молча пялился, но хотя бы не трогал. Капитан пиратов был старым, с рыхлым лицом, плешивой рыжей бородой, сгнившими передними зубами и жутким дыханием. Поверх месячной, если не больше, немытости он лил сладкие парфюмы и этот чарующий букет моментом пробуждал приступы мигрени. Он любил бесстыдно рассматривать своими выцветшими глазами, ухмыляясь и рассказывая, что бы он сделал со мной, но не станет, потому что не хочет терять такие деньжищи. Его руки были худыми, но сильными и крепкими. То, что они были крепкие, я поняла, когда попыталась двинуть ему по роже, а он схватил меня за горло и душил, пока я не потеряла сознание. Еще неделю я хрипела и кашляла, а он любил сидеть напротив моей клетки, смотреть на меня и смеяться. Делать мне больно доставляло для него какое-то особое удовольствие. Иногда он щипал меня до кровоподтеков, иногда хватал больно за волосы, задирая голову так сильно, что я буквально падала на спину. Самое ужасное было стоять и не шевелиться, когда он говорил мерзким, хриплым шепотом на ухо, дышал, обдавая гнилостным воздухом своего нутра, мне в шею, лицо, губы… Наверно, ему было приятно видеть свою власть. Или осознавать мою слабость. Ну и само собой, ему было весело издеваться над моей персоной, зная кто я. – Мой тихий голос не дрогнул, когда слезы одна за другой покатились по щекам. Я не стала поднимать руки и вытирать их. Я продолжала стоять спиной к парню и он не видел моих слез, а значит не знал, как сильно меня сломало это страшное путешествие. Я решила завершить рассказ, внутренне упрекая себя, что и так много наговорила. Все мои беды касаются только меня, зачем я выливаю свои горести на кого-то другого?... - Скучать не по кому из команды я не буду. И если быть уж честной, то кораблекрушение – это лучшее, что случилось со мной за последние полгода. Боюсь, что не случись этого, я бы была сейчас в рабстве у какого-то богатого старого извращенца, к которому меня долго и упорно везли, будто на заказ. И вряд ли бы находилась сейчас в своем уме.