Творец слез

Ригель не ответил. Он смотрел на Анну глазами, которым уже нечего было скрывать, потому что теперь, когда он отпускал Нику, ему больше не нужно притворяться.

Во взгляде Анны промелькнуло замешательство.

– Ригель?

– Я больше не могу здесь оставаться. – Он выплюнул эти слова, словно они были очень горькие на вкус.

Анна замерла на месте.

– Извини, – удалось ей прошептать через минуту, – что ты сказал?

– Именно это: я больше не могу здесь оставаться, я должен уйти.

Ригель подумал, что ему предстоит тяжелый разговор и болезненный. Его сердце отказывалось расставаться с ней.

– Это… шутка? – Натянутая улыбка Анны превратилась в гримасу. – Игра, о которой я не знаю?

Ригель молча смотрел на нее, потому что знал: его глаза выражают понятную без слов твердую решимость. И Анна не могла не видеть, что он настроен серьезно. С ее лица исчез утренний румянец.

– Ригель, что ты такое говоришь? – Анна была обескуражена. – Все-таки ты меня разыгрываешь. Я не… – Она с надеждой искала в его глазах веселую искорку, которая все поставила бы на свои места, но надежда, натолкнувшись на жесткий взгляд, сменилась растерянностью. – Я думала, что тебе у нас хорошо, ты счастлив. Зачем ты мне это говоришь? Мы что-нибудь не так сделали? Норман и я… – Она сделала паузу, прежде чем прошептать: – Это из-за болезни? Если…

– Болезнь тут ни при чем! – раздраженно перебил Ригель, как всегда, резко отреагировав на чувствительную для него тему. – Это мой выбор.

Анна смотрела на него с болью, и Ригель выдержал ее взгляд.

– Отмени мое усыновление!

– Нет, ты не можешь просить об этом всерьез…

– Я никогда в жизни не был так серьезен. Отмени. Сделай это сегодня.

Анна покачала головой. В ее глазах светилось материнское упрямство, которого он никогда не поймет.

– Думаешь, они по одной моей просьбе остановят процедуру? Без причины? Это серьезное дело. Так просто усыновление не отменить, нужны конкретные причины, и…

Но Ригель перебил ее:

– Примечание.

На лице Анны снова отразилось замешательство.

– Примечание? – переспросила она, но Ригель знал, что она его поняла. Эта несмываемая строчка в договоре об опеке была только его привилегией.

– Тот самый пунктик обо мне, в котором говорится, что, если мои приступы будут нарушать семейное спокойствие и перерастут в эпизоды насилия, процесс усыновления может быть прерван.

– Это ошибочное примечание! – чуть ли не крикнула Анна. – Даже не подумаю на него ссылаться! Эпизоды насилия относятся только к твоей приемной семье, а ты никому из нас за все это время ничего плохого не сделал! Твоя болезнь для нас не проблема, а скорее лишний повод для усыновления!

– Ой, да ладно, – пробурчал он с саркастической улыбкой. – Ты выбрала меня только потому, что я напомнил тебе сына.

У Анны от услышанного округлились глаза.

– Это неправда!

– Так и есть. Ведь ты подумала о сыне, когда увидела меня за пианино? Не отрицай. Изначально вы туда пришли не за мной.

– Ты не…

– Я не Алан, – процедил он сквозь зубы таким холодным тоном, что Анна вздрогнула. – Я им не был и никогда не стану.

Вот опять! Глядя на ошеломленную Анну, Ригель в тысячный раз подумал, что ранить словами и причинять боль у него получается лучше, чем что-либо еще.

Какое-то время Анна молчала, опустив голову, пораженная резкостью его слов. Ригель заметил, что у нее дрожат руки.

– Ты никогда не был его заменой. Никогда. Мы ценим в тебе тебя самого. Мы полюбили тебя таким, какой ты есть, и все. – Горькая улыбка тронула ее губы, когда она покачала головой. – Хочется верить, что и ты привязался к нам и воспринимаешь нас так же.

Ригель не ответил. Правда заключалась в том, что он знал только два крайних состояния: отчаянную любовь и полное равнодушие, и между ними не существовало других чувств. Исключительное отношение к нему Маргарет слишком часто подталкивало его к отказу от любой зарождающейся в душе спонтанной привязанности.

– Как бы ты ни хотел, я не в силах выполнить твою просьбу. Я не могу допустить, чтобы ты снова там оказался. – Анна подняла лицо, ее глаза блестели лихорадочным блеском. – Как ты можешь хотеть туда вернуться? В то ужасное место? Погоди! – Анна подняла указательный палец, чтобы Ригель ее не перебивал. – Думаешь, я не понимаю, что это за учреждение? Ты в самом деле хочешь обратно в «Санникрик»?

Ригель сжал кулаки. Точильщик нещадно кусал и царапался, и он слышал его отчаянный беззвучный крик.

– Надо найти другое решение. В любом случае мы можем вместе найти выход из этой ситуации, мы можем…

– Я люблю ее.

Признание обожгло Ригелю губы. Он вытащил на свет то, что прятал даже от самого себя. Невыносимый момент…

В ледяной тишине эти слова прозвучали как приговор.

– До безумия, – процедил Ригель сквозь зубы.

Он чувствовал на себе недоверчивый взгляд Анны, и ему не надо было смотреть на нее, чтобы увидеть, как та застыла на месте, с трудом осознавая услышанное. Ригель впился ногтями в ладони и наконец поднял на нее пронзительные глаза.

– Теперь понимаешь? Я никогда не смогу смотреть на нее как на сестру.

Анна оторопело молчала и смотрела на него так, как будто его здесь не было, а перед ней стоял кто-то, кого она видела впервые. Ригель выдержал паузу, чтобы дать ей прийти в себя, потом добавил:

– Это не мое место. К тому же пока я здесь, она не будет по-настоящему счастлива.

Он вспомнил улыбающееся лицо Ники, когда она наклеивала пластырь ему на грудь. И в тот момент Ригель понял, что если у сказки, придуманной для таких, как он, и есть конец, то, кажется, он знал его с самого начала.

«Звезды одиноки, – однажды сказала ему Маргарет, – как и ты. Они светят откуда-то издалека, а некоторые уже погасли. Звезды одиноки, но они никогда не перестают сиять, даже если их не видно».

За прошедшую ночь Ригель все про себя понял. Когда Ника пальчиком нарисовала созвездие у него на груди, когда он наблюдал за тем, как она спит, сам не смыкая глаз ни на мгновение. Теперь он знал, что где-то глубоко в его сердце она всегда будет с ним.

«Ты не одинок. Ты всегда со мной».

Пусть звезды одиноки, но они никогда не перестают светить, даже когда ты их не видишь. И Ригель теперь знал, что он всегда будет сиять для Ники, даже если больше никогда не увидит ее. Ее, которая тоже стала его звездой, ее, самого удивительного человека, которого когда-либо видели его глаза.

Он смотрел бы на нее сквозь просвет в сердце и знал бы, что, где бы Ника ни была, она счастлива, живя в семье – в сказке, о которой она всегда мечтала.

– Ника заслуживает всего самого лучшего…

«Ригель! Не хочешь рассказать мне, что происходит?»

Он никогда не забудет ее глаза. Глаза Ники. Это в них он потерял себя, когда был еще ребенком.

Ригель посмотрел в глаза Творцу Слез и снова понял, что не может их обмануть. «Происходит то, что я тебя отпускаю. Теперь, когда ты целиком и полностью завладела мной, я отпускаю тебя», – ответил бы он ей, если б даже сейчас, в конце истории, не остался верен себе.

Однако он опять сделал то, чего раньше себе не позволял: убрал защиту. В это мгновение он посмотрел на нее глазами своего сердца, и из них, как бушующий речной поток, вырвалась пламенная любовь.

Ника затаила дыхание, а он все смотрел и смотрел ей в лицо, забирая себе на память ее образ, весь до последней черточки.

«Ригель…»

Он не мог предвидеть того, что произошло дальше. Не мог знать, что они никогда не вернутся домой, что эти невысказанные слова останутся в нем как последнее сожаление.