Страница 26 из 90
Глава 7
В этой истории вопрос о том, чтобы отступать дальше с Бородинского поля в направлении Москвы даже не поднимался. Всем генералам, собравшимся около девяти часов в импровизированном штабе армии, переехавшем из относительно комфортных Горок в чисто-поле, было очевидно, что бой, сведенный условно в ничью, закончился, несмотря на оставление занимаемых позиций, скорее в нашу пользу.
Естественно, точных данных о потерях ни у кого не было. Даже просто посчитать трупы за это время было бы невозможно, но по моим прикидкам, опирающимся в том числе и на знания истории другого мира, и мы и французы должны были потерять где-то под сорок тысяч человек на армию. Убитыми и ранеными. Это было не просто много, это было ужасно много, наверное, никогда раньше до этого таких кровавых однодневных битв еще не случалось. А если учитывать, то, что Кутузов не решился в данной ситуации дать команду на отвод армии — его бы просто не поняли после столь эффектного выступления ракетчиков, — «шоу» обещало продолжится и следующим днем.
Собравшиеся в штабном шатре генералы выглядели до крайней степени измочалено. Некоторые были ранены. Например, Тучков 1-ый очень аккуратно баюкал правую руку, которой во время сражения на первом редуте он поймал вражескую пулю. Впрочем, это можно считать большой удачей, ведь в прошлом варианте истории, если мне память не изменяет, во время Бородинского сражения погибло два Тучкова. А в этот раз только один — 4-ый.
— Господа! — Когда все собрались, скрипучим немного подрагивающим от усталости голосом начал Кутузов, — для начала я хотел бы вас всех поблагодарить за сегодняшний день. Чем бы не закончилась сия кампания, сражение на Бородинском поле войдет в историю, как пример славного деяния русской армии. Сегодня мы дали бой неприятелю и смогли его остановить!
Последнее утверждение, учитывая наше итоговое отступление было со всех сторон спорным. С другой стороны, далеко не каждый был способен похвастаться даже таким успехом в сражении с французской армией под командованием самого Бонапарта.
Дальше пошло достаточно скучное обсуждение потерь, перераспределения подразделений между корпусами и будущей расстановки полков на поле боя. Откровенно говоря, понимал я в этом совсем не много, да и послезнание тут никак помочь не могло: у нас-то армия после сражения тут же встала на лыжи — поэтому я тихонько сидел в углу и делал по свежей памяти пометки о прошедшем сражении.
Собственно, главный вопрос, который встал на повестке дня, был, что Наполеон собирается делать дальше. Хорошо, если завтра он продолжит лобовой натиск, благо к этому русские войска несмотря на потери, были относительно готовы. А вот если он попробует обойти нашу позицию…
— «Или, не дай Бог, повернет обратно и станет на зимовку где-нибудь под Витебском. Получится, что вся кампания пойдет насмарку, и главный стратегический замысел вылетит в трубу», — мысленно продолжил я рассуждения Барклая.
Михаил Богданович, пока Кутузов демонстрировал полнейшую пассивность сидя молча и слушая собравшихся, как-то сам взял управление советом в свои руки.
— Не думаю, что Бонапарт, вернее его армия, способна сейчас совершать длительные марши. Да и в том, что корсиканец сумеет завтра вновь поднять их в атаку… — с сомнением покачал головой Толь.
— Ну да! — Хохотнул Ермолов, которому в закончившемся бою тоже изрядно досталось, и теперь он ходил с намотанными на лицо бинтами: его щеку порвала неудачно попавшая на излете пуля, — после столь эффектного уничтожение целой гвардейской дивизии. Жаль, что ракет больше не осталось.
— Думается мне, что подобный размен — одна ракета за десяток гвардейцев, вполне выгоден, — поддакнул я из своего угла. — А что до количества реактивных снарядов, то мы освоили все деньги, которые нам выделило военное ведомство.
— Это правда, — кивнул Михаил Богданович, который лучше всех остальных был в курсе подготовки армии к нынешней войне, — вас, ваше высочество, кстати можно поздравить с боевым крещением? Надо признать, что ваша с измайловцами контратака была предпринята как нельзя вовремя.
— Честно говоря, — улыбнулся я сквозь проступающую зевоту, — не могу сказать, что мне понравилось. За последние полгода, стезя кабинетного ученого-теоретика стала казаться мне куда более привлекательной чем раньше.
Такое заявление вызвало взрыв общего хохота, не только меня накрывал адреналиновый откат.
— Что же касается, дальнейших действий Наполеона, особенно если учитывать неспособность его армии, как сказал Карл Федорович, сегодня-завтра вести активные действия, то может имеет смысл попробовать договориться о перемирии? На те же день-два-три. Как минимум чтобы оказать помощь раненым. Возможно даже французским.
Вопрос был, что называется не в бровь, а в глаз. На оставленном нами Бородинском поле сейчас лежало под восемьдесят тысяч — на самом деле меньше, част раненных все же были ходячими, а часть успели эвакуировать еще во время боя — тел и далеко не все они были уже мертвыми. Немало было там тех, кого местная медицина еще вполне могла бы спасти. Ну или хотя бы попробовать. На сколько я помню, в нашей истории, когда армия отступила к Москве, французы сразу бросились в погоню, и о помощи раненым никто не озаботился. Почему бы не исправить это дело? Да и выигранные лишние день-два, тоже казались вполне себе не лишними. Температура «за бортом» по ночам уже отчетливо приближалась к нулю, еще неделька и, глядишь, французы начнут подмерзать.
Идея договориться о перемирии особого энтузиазма у русских генералов не вызвала. Хотя, по правде говоря, наши войска тоже нуждались в отдыхе, может и меньше французов, но не на много. Поэтому, как представитель императорского дома, — задолбавший всех Константин был отправлен в Питер еще до Смоленска, — я вместе с Толем, исполнявшим обязанности начальника штаба Кутузова после ранения Ермолова и отправки от армии Беннигсена, который своими мелкими интригами очень быстро достал Михаила Илларионовича, и конвоем из полусотни кавалергардов выдвинулся по старой Смоленской дороге в сторону французского лагеря. Карл Федорович буквально несколько дней назад получил свой первый генеральский чин и теперь то и дело скашивал глаза на свежеобретенные шитые золотом генеральские эполеты.
Поскольку мы ехали не скрываясь под белым флагом и подсвечивая себе дорогу факелами, нас очень быстро перехватил один из вражеских разъездов.
— Добрый вечер, господа, — на языке Вольтера я приветствовал французских гусар. — У нас послание от русского командования, вашему императору. Соблаговолите проводить нас к нему.
— Не слишком ли большая депутация для передачи послания.
— Если обсуждать его будет брат русского императора, то не слишком, — резко ответил я, отметая все возражения.
— Прошу прощения, ваше высочество, — коротко кивнул гусарский офицер, не выказывая, впрочем, особого почитания. — Следуйте за нами.
Французский император в качестве личных покоев занимал большой шатер, из крыши которого торчала в воздух и активно исторгала из себя дым труба переносной печки. Я усмехнулся, не зря мы все дома в округе разобрали на стройматериалы, даже для своего императора приличного жилья французы найти не смогли. Горки же и другие села занятые до сражения нашей армией при отступлении не забыли сжечь, дабы не облегчать противнику жизнь.
Наполеон вживую выглядел достаточно похожим на свои портреты: волевой подбородок, острый взгляд из-под слегка нахмуренных бровей, небольшое едва наметившееся возрастное брюшко. А еще глубокие-глубокие круги под глазами, выдающие смертельно уставшего человека. Видимо эта кампания императору далась не легко. И да, роста корсиканец был вполне себе среднего, с высоты моих двух метров, он особо низким мне не показался. Во всяком случае, на фоне остальных.