Страница 44 из 78
Штурмовик трясся, словно в лихорадке, но держался в воздухе, а узкий, вытянутый «До-217 Е-3» переворачиваясь, нёсся камнем к земле… Через мгновение на истерзанной войной земле появился новый кратер, ставший могилой убийц, а «И-153», с трудом удерживаемый в воздухе, пошёл на аэродром…
— Что случилось, Столяров?
Такими словами приветствовали механики приземлившегося лётчика, глядя на изуродованный пропеллер, разодранное снизу левое крыло и болтающийся на честном слове хвостовой бутик. Измученный посадкой с почти не слушающейся управления машины Владимир прохрипел:
— Пришлось таранить гада, раненых бомбил…
Сильные руки подхватили его под руки и помогли выбраться из кабины, отвели к сделанной из снарядных ящиков лавочке. Подавальщица поставила перед ним кружку с молоком. Хотя Владимир и был штрафником, но это быстро забылось. Командир полка не раз говорил, что хочет оставить лётчика в полку насовсем и дать ему под начало эскадрилью, так что и отношение к Столярову было соответствующее. Жадно, роняя капли на затянутую в реглан грудь, лётчик сделал несколько глотков холодного молока и выдохнул:
— Спасибо, Настя. Ожил…
— Таранил, говоришь?!
Это появился комиссар полка.
— И свидетели есть? А может, решил вывести машину из строя, чтобы отсидеться на земле?! Вредитель! Дезертир! Расстреляю труса!
Политрук Гельман был единственным командиром в части, который ненавидел Владимира. Уж больно тот был не похож на маленького кривоного тщедушного уродца с тыквообразной головой и маслеными глазками, своими широкими плечами и светлыми волосами с ярко-зелёными до неестественности глазами. Тем более что и ростом Столяров превосходил почти на голову. Если Владимир вымахал в метр семьдесят, то Миша Гельман — едва достигал ста пятидесяти сантиметров…
— Замолчите, комиссар!
Лётчик начал закипать, забыв о том, что надо сдерживаться. Гельман вспылил и схватился за кобуру, забыв, что там нет оружия…
— Тихо! Кто-то едет! А ну, успокоились!
И точно — от въезда на аэродром пылил два «виллиса». Первый затормозил и оттуда спрыгнул лейтенант с малиновыми петлицами, открыл дверцу. На землю ступил хромовый сапог, а затем появился сам владелец обуви.
— Я комиссар госбезопасности Абакумов. Это вы, товарищ лётчик, полчаса назад таранили «До-217» над санитарной колонной?
— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности, я.
— Звание, фамилия?
— Рядовой Столяров, товарищ комиссар госбезопасности.
— Штрафник? Раньше кем был?
— Исполняющий обязанности командира 622 ШАП капитан Столяров. Был расстрелян согласно приказа Љ 227, за отказ казнить несуществующих трусов.
И чуть тише добавил:
— У меня в полку, товарищ комиссар государственной безопасности, трусов не было!
— Погоди, капитан. Как, расстрелян?!
Владимир молча потянул с головы шлем, длинный шрам шёл вдоль виска, прикрытый прядью седых волос.
— Пуля только контузила. Когда хоронить стали — очнулся…
Абакумов покрутил головой, словно ему нечем дышать.
— Командира полка сюда.
Кто-то из механиков брякнул:
— Здесь комиссар части…
Но тот словно не замечал тянущегося изо всех сил политрука. Несколько минут прошло в молчании, но вот, наконец, появился запыхавшийся от бега командир.
— Товарищ майор, как воюет этот лётчик? Отвечайте честно, без утайки.
— Отлично дерётся, товарищ комиссар государственной безопасности! Мне бы таких пилотов побольше, так я бы немцам такое устроил!
Но Абакумов уже услышал интересующее его и вновь обратился к Столярову.
— Сколько пробыли в штрафниках?
— Три недели, товарищ комиссар государственной безопасности.
— Сколько осталось?
— Не знаю, товарищ комиссар государственной безопасности. До искупления, как говорится.
— Считайте, что искупили. Майор, приказываю, первое — немедленно восстановить капитана в звании, второе — выписать ему все необходимые документы, я забираю его с собой.
Гельман решил вмешаться:
— Я, как политотдел части, решительно возражаю против вашего решения и обжалую его в политотделе армии!
Комиссар молча развернулся и смерил его взглядом снизу до верху, затем вновь, словно перед ним пустое место, повернулся к майору.
— В чём дело, командир полка? Что у вас в части за дисциплина?! Почему какой-то младший лейтенант позволяет вмешиваться в дела командира части?! Оспаривает решения старшего по званию и должности?!! Под арест его, немедленно!
— Но… Он же комиссар части?
— Товарищ Сталин принял мудрое решение — ликвидировать статус комиссара и ввести в войсковых частях и подразделениях то, что давно было положено — статус единоначалия.[26] Вам ясно, товарищ майор? Я ещё разберусь с вами, что тут у вас за бездельники шатаются на лётном пайке! Страна от себя последний кусок отрывает, а тут всякие сладко жрут и много срут! Летает?!
— Никак нет, товарищ комиссар государственной безопасности!
— Разжаловать, и под арест на семь суток! Потом — на тот берег. И пускай воюет. Я — проконтролирую лично!..
Владимир слушал и не верил своим ушам. А ведь Незнакомый не соврал, точно его забирают отсюда. Куда то теперь дорога ляжет…
Глава 25
…Ждать нам недолго пришлось. Только не немцы первыми появились, а наши. Точнее — наша… Та самая, военврач. Вся гимнастёрка в крови, идёт, ничего не видит. Как в песне поётся: «голова повязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой земле»… Как она столько прошла — ума не приложу, это с двумя то дырками, да ещё контузией. Ведь под них расстрелянные немцы нарядились. Раненых добили, да в балку, ветками завалили. А её не до конца. Пуля прошла через глаз и вышло в висок, да в плечо и руку ещё две попало. Одна навылет, а вторая косточки покрошила и мускулы порвала. Так что ключица — вдребезги. Только чудо спасло. Да ещё то, что спешили фашисты, не успели худшего сделать, того, что я в сорок первом насмотрелся. Они ведь и над мёртвыми любят изгаляться. Сколько мы насмотрелись — уж и не упомню. И с выколотыми глазами, и со звёздами вырезанными, и с кожей снятой… Правда, отдать хочу должное им, зверствовали в основном не сами немцы, а их прихлебатели: латыши, эстонцы, украинцы западные. Ну и прочее отребье европейское. Раз взяли одного, немцем прикидывался, а в ранце — уши отрезанные и аккуратно так на верёвочку нанизаны. С серьгами, без украшений… Всякие разные. Высушенные. А что ещё не завялилось — засолено и в тряпочку завёрнуто. Потом, сволочь, раскололся, когда на расстрел повели. Из поляков — добровольцев. Ну, с таким дерьмом ясное дело, церемониться не стали — вывели на дорогу, раздели, водичкой облили. Пускай указателем работает дорожным. Благо дело было в январе, когда морозы за тридцать ударили…
26
Приказ N 307 Народного Комиссара Обороны СССР об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии — 9 октября 1942 г.