Солнце отца

Ирония заключалась в том, что она уже была великой. Она была сильной и бесстрашной. Ее меч наносил верный удар, и глаза видели все на поле боя. Возможно, она не была таким чудом, каким был ее отец, но Сольвейг была воином, каким была ее мать. Если быть честным, то Магни считал, что она лучше, чем Око Бога. Сольвейг была быстрее и проворнее — возможно, такой же, какой была ее мать в юности. Но Бренна старела, и ее страсть к битвам остыла.

Но то были его мысли, и, возможно, однажды он поделится ими с Сольвейг. Ни с кем другим. Он не стал бы говорить о ней с ее братом. Не так. Нечто большее, чем простое благоразумие, удержало его язык. Это тоже была защита. Как бы сильно он ни любил Хокона как брата, какой бы крепкой ни была их дружба, когда дело касалось Сольвейг, Магни был осторожен. Хокон трясся от зависти к своей сестре.

Более того, Хокону не нравилась идея о том, что Сольвейг выйдет замуж за Магни, и у Магни была идея о том, почему.

Хокон собирался бросить вызов своей сестре, когда умрет их отец. До этого момента могут пройти годы, но могут и дни. Уже было известно, что Бренна не займет место ярла Карлсы в случае смерти своего мужа. Оно перейдет к Сольвейг, и та сможет его сохранить — если только ей не бросят вызов, и она не проиграет.

Хокон сам хотел стать ярлом, и ему не нравилось, что, хоть он и был старшим из живущих сыновей, право на место ярла получит Сольвейг. Он не раз упоминал, что в других владениях именно сыновья имеют право на власть.

Если бы он бросил ей вызов, Сольвейг бы победила. Хокон был храбрым и умелым воином, но он был не так хорош, как его сестра. У него был ловкий ум, но не такой подвижный, как у Сольвейг. И самое главное, он был опрометчив и высокомерен. Он считал, что заслуживает величия. Сольвейг стремилась заслужить его, даже когда уже имела. Она победит, независимо от того, будет у нее мужчина или нет.

Магни не знал, убьет ли она Хокона или нет, но, вне зависимости от этого, сражение и сам вызов причинили бы ей боль. Она сочла бы вызов предательством, и была бы права. В таком поединке не было никакой славы.

Но если бы она была замужем за Магни и имела на своей стороне весь Гетланд, Хокон, скорее всего, даже не попытался бы оспорить власть. Риск был бы слишком велик, и он бы это знал. Он был честолюбив и высокомерен, но далеко не глуп.

Еще одна причина, по которой Магни пытался разрушить стену, которую Сольвейг продолжала возводить между ними: чтобы сохранить ее отношения с братом.

Она сказала, что не уверена, что хочет его, и это задело его за живое. Но это не было правдой. Магни знал ее сердце. Он всегда знал. Она любила его так же, как он любил ее. То, чего она боялась, не сбудется; он не будет удерживать ее. Он будет стоять рядом с ней, а не на ее пути.

Так что он подождет, и она увидит. Он найдет способ показать ей это.

— оОо~

Ветер хлестал по скейдам, а дождь, словно заостренные лезвия, резал лица налетчиков, пока они пытались спустить паруса и закрепить их. Три раза ветер хватал веревку невидимой рукой и вырывал ее из рук Магни. В третий раз жесткая конопляная веревка врезалась ему в ладонь. Даже сквозь шум бури эта боль давала о себе знать.

— А-а-а-а! — обернувшись на крик Хокона, Магни увидел, как бешено бьющийся парус обернулся вокруг его друга и потащил его за борт, сбив с ног. На мгновение он завис над бушующим морем, а затем ветер подхватил парус и, будто подумав, швырнул Хокона в воду на некотором расстоянии от корабля.

Не думая ни о чем, Магни нырнул вслед за ним. Прежде чем бушующие волны коснулись его, он услышал, как отец выкрикнул его имя.

Он вынырнул, глотая дождь, и осмотрел море вокруг. Сначала он не увидел ничего, кроме шторма — чудовищных пенящихся волн, плотной завесы пронизывающего дождя. Затем бурлящая пена превратилась в мех, и он увидел спину Хокона. Магни подплыл к нему. Его тело, казалось, превратилось в камень, и каждый удар стихии норовил утянуть его вниз, но он продолжал бороться, пока не схватил своего друга и не перевернул его.

Хокон был неподвижен — то ли без чувств, то ли мертв, Магни не знал. Из открытой раны на его лбу текла кровь. Если Бренна и Вали потеряют еще и Хокона… нет.

Словно шепот под ревущим штормом, он слышал крики своего отца и других людей на корабле. Магни попытался определить, где находится корабль, сквозь дождь, туман и брызги.

— СЮДА! МЫ ЗДЕСЬ! — кричал он, борясь с желанием плыть им навстречу. Лучше бы они нашли его; он запутался в направлениях. — ЗДЕСЬ!

Внезапно рядом возникла темная масса, и Магни почувствовал, как его схватили чьи-то руки. Он отбился от них и передал им Хокона.

Когда Хокон вернулся на борт, Леиф наклонился и затащил его в скейд. А потом обнял Магни, прижав к себе так крепко, что тот почувствовал, как у него хрустнула спина.

Отец отстранил его и пристально посмотрел на него, убирая мокрые волосы с глаз.

— Ты в порядке?

— Да. Я не ранен. Хокон — Хокон жив?

Когда его отец повернулся, чтобы проверить, Магни огляделся вокруг. Гудмунд перевернул Хокона на бок и теперь хлопал его по спине.

Налетчики все еще работали. Парус был надежно закреплен, и большой кусок парусины был натянут поперек борта, чтобы обеспечить им некоторую защиту. Но все, у кого было время, наблюдали за Гудмундом, и жуткая тишина заполнила бурю, пока целитель пытался оживить сына Вали и Бренны.

Наконец Хокон закашлялся, и его вырвало потоком морской воды. Глаза открылись и тут же зажмурились под дождем. Он был жив. Все было хорошо.

Леиф снова повернулся к нему. Обхватил лицо Магни обеими руками и запечатлел поцелуй на макушке.

— Ты — великий человек, сын мой. Сделать такое без колебаний, не думая о себе, значит быть храбрым сверх всякой меры. — Щурясь от дождя, он слабо улыбнулся ему. — И я благодарен, что не потерял тебя.

Они заползли под навес, чтобы переждать бурю.

— oOo~

Когда на рассвете следующего дня наступило затишье, они выползли из-под укрытия, чтобы посмотреть, что натворила буря. Солнце пробилось сквозь серые тучи, и море все еще бурлило, но ветер был попутным и дул в нужном направлении. Хоть небо и прояснялось, но на поверхности воды осел туман, так что они не могли видеть, идут ли по курсу или сбились. Ослепительные полосы разноцветного света танцевали и сверкали в тумане, сквозь который пробивались солнечные лучи.

У Магни было ощущение, что он находится в другом мире. Возможно, они все-таки затонули и больше не были в Мидгарде. Это была не Валгалла. Был ли это Ванахейм или Альвхейм (прим. Мидгардом в скандинавской мифологии называется мир, населенный людьми, Ванахейм и Альвхейм — миры богов)? Он уставился небо, гораздо более яркое, чем на севере, на цвета, гораздо более яркие, чем северное сияние. Был ли это Биврест (прим. — радужная дорога, мост между мирами)?

Он стряхнул своенравные мысли; шторм и море лишили его разума.

Стоявший рядом отец повернулся к нему.

— Сын?

Он стряхнул с себя отеческую заботу почти тем же движением, которым прочистил голову.

— Я в порядке. Только сейчас мир кажется странным.

— Да. Туман и солнце вместе — это необычно. Это как если бы нас забросило на вершину Иггдрасиля (прим. мировое дерево, исполинский ясень, соединяющий все миры), выше облаков.

Магни улыбнулся; они думали об одном и том же.