Страница 30 из 67
Я глазом не успел моргнуть, как Высокого Начальства уже не было рядом со мной, я стоял посреди приемной… Секретарша сочувственно смотрела на меня.
Тут подошел этот самый Сови, следовало что-то сказать ему, и я, нарушая правила гостеприимства, выпалил:
— Так вы, значит, получили от нас письмо?
Он кивнул.
— На бланке?..
Он еще раз кивнул. Видимо, не из самых разговорчивых.
Я отправил его устраиваться в гостиницу — с глаз долой.
В коридоре меня догнала секретарша и сообщила, что несколько дней назад Арман взял у нее чистый бланк Отдела. Она, видите ли, решила, будто бланк нужен мне, а для меня… И так далее.
Часа полтора я совещался с Арманом и Клер. Арман с невинным лицом оправдывался тем, что если бы он не поспешил с приглашением Сови, то у нас отобрали бы ставку. Лучшая защита — это, разумеется, нападение; Арман, таким образом, не только оправдывался, но и упрекал меня за медлительность (а я и вправду не знал никого, кто мог бы прийти к нам на место, освободившееся с отъездом Берто) и, помимо всего прочего, предлагал воздать себе — хвалу за расторопность; по оценке Клер я понял, что Арман в этой истории выглядит даже мучеником — он, видите ли, поставил себя под удар, дабы помочь лаборатории и, разумеется, мне лично.
Хороша услуга!
Не называя первоисточника, я сообщил им, что у меня имеются не слишком лестные отзывы об умственных способностях Сови. Арман принялся возражать. Сови, оказывается, старый его приятель…
С ощущением полнейшей безнадежности я уныло распекал Армана, он поставил меня и лабораторию в труднейшее положение перед Высоким Начальством.
Мало того, что нас покинул Берто, — взамен явился Сови!
И еще эта история с письмом!
Затем меня навестил Сови. Длиннейшая беседа с ним… И в итоге — такое чувство, что мне осталось только покончить с собой, выбросившись за колпак Отдела, других выходов из положения я не видел.
Высокое Начальство было право — да, оно знало Сови!
Но, поскольку Сови прилетел по нашему приглашению, что я мог поделать? После романтичного умницы Берто общаться с этим типом, который займет его место, было мучительно… Битый час я объяснял Сови элементарные вопросы нашей тематики — и, я убежден, бесполезно.
Неразговорчивость оказалась единственным его достоинством.
Пока он молчал, у вас создавалась иллюзия взаимопонимания, и это рождало надежду. Но затем вы обнаруживали, что надо начинать все сначала…
Если бы я хотел набрать к себе в лабораторию пешек, рядовых исполнителей — а ведь именно это, бывает, делают те, кто боится, как бы их не обогнали собственные же подчиненные, Сови стал бы, разумеется, находкой.
Арман по сравнению с ним — гений. После разговора с Сови у вас развивалась мания величия: вам начинало казаться, что весь мир, кроме вас, непроходимо туп и не может взять в толк даже самую простую вашу мыслишку…
Обедал я — что было естественным продолжением этого дня с секретаршей Высокого Начальства.
Она позвонила мне и воскликнула:
— Ах, вы еще у себя! Я совсем не была уверена, что застану вас. Я думала, вы уже ушли обедать…
Что мне оставалось? Я пригласил ее. Клер я ни разу не пригласил пообедать со мной! Ну, и ладно. Я улетел на несколько дней к Юркову — а она тут же поехала неизвестно куда с Берто и Арманом…
За обедом я разговорился. Слишком хотелось поделиться с кемто свалившимися с резных сторон неприятностями — и я вдруг стал распространяться о них малознакомой женщине. И вот тут мне впервые за этот день повезло. Да как! Женщина всегда женщина, и если даже вас не волнуют ее глаза или ее волосы, вы можете быть уверены в том, что душа-то у нее не менее прекрасна, нежели у первой телезвезды сезона. Я встретил доброту и отзывчивость и ухватился за них, как утопающий за соломинку.
Я успокоился.
Она уверила меня — не логикой, а глазами, интонацией, прикосновением пальцев к моей руке, — что лаборатория еще выправится и все будет хорошо.
Я поверил ей.
Даже относительно Сови она меня успокоила. Утверждала, будто ситуация не совсем безнадежная. Я стал допытываться что она хочет этим сказать? Или ей известны способы, которыми можно избавиться от приглашенного сотрудника?
— Пожалуй, — только и ответила она.
Я продолжал настаивать.
— Нет, — сказала она тогда, — это я так. Я ничего не знаю.
И замкнулась.
А когда заговорила снова — ее тон удивил меня:
— Я видела вас вчера не одного… Кажется, это была Клер?
Мгновенно я покраснел, будто мальчишка!
— Мне кажется, — продолжала она, — вы сделали не слишком удачный выбор…
Я был вынужден попросить ее переменить тему. Она сверкнула глазами и выскочила из-за стола.
Как я только что упоминал, женщина — всегда женщина…
Неожиданно она вернулась, встала передо мной и, глядя на меня сверху вниз, резко произнесла:
— Вы интересовались, как убрать сотрудника… Вот и спросите у своей Клер, пусть-ка она вам порасскажет, куда они ездили…
И — исчезла.
"Куда они ездили"!
Да, почему столько таинственности вокруг этой поездки?
А может быть…
Действительно, куда? И зачем?
Еще не допив чая, я твердо решил, что завтра же отправлюсь на ферму. В самом деле, отчего в этом Тальменусе такой интерес ко мне? Почему именно я им нужен? Да откуда там, в конце концов, слышали обо мне?
Едва ли это можно объяснить одним только растущим интересом к науке, про который заладили в последнее время все газетчики.
Прежде я считал, будто Тальменус путает мои планы.
Теперь я понял, что мне совершенно необходимо туда поехать.
Какое им там дело до Фревиля? Странно.
Да и не в этом суть, в конце концов. Я должен ехать на любую ферму, я должен объехать все фермы на этом шарике, но найти следы моих сотрудников. Куда же они все-таки ездили? На какой стороне искать то сельское строение, у которого они сфотографировались?
Из лаборатории я позвонил Высокому Начальству (секретарша соединила меня с ним, не сказав ни слова) и объявил, что завтра еду в Тальменус.
— Фревиль, я очень доволен вами! — ответило пораженное Начальство. — А мне уж начинало казаться, будто вы не хотите ехать. Рад, что ошибся.
Я промолчал.
— А знаете, Фревиль, — расчувствовалось вдруг Высокое Начальство, — возьмите-ка с собой Клер! Нужно ценить интерес к нашей работе. Да, поезжайте вдвоем! Так будет основательнее. Вы прочтете общую лекцию, а она — по своей тематике.
Мыслимо ли прогнозировать идеи, которые могут прийти в голову Начальству?
Я был и обрадован, и смущен.
6. Рассказывает Юрков
— А, дьявол!
Но что теперь можно было поделать?
— Черти бы тебя взяли!
Пустые слова.
— Да как тебя угораздило?
Никто не мог ответить…
Дымок легкой струйкой еще поднимался из его груди. Он возникал под крышкой приборной секции и слабо вытекал наружу, издавая приторный запах сгоревших бесценных деталей. Растерянный, я стоял над роботом и кричал, словно он мог еще услышать меня.
Я пришел глянуть, как он тут провел ночь, — и нашел только металлическую оболочку со сгоревшим дотла нутром. Что теперь было толку в его сверкающей хромом и эмалью франтовской отделке?
Прибежала Надежда.
— Ты чего это тут раскричался?
И увидела 77-48А.
— Кто это сделал, Юрков? Кто это сделал?
— Не знаю. Может, никто.
— Как это — никто?
— Ну, может, он сам.
Она опустилась перед ним на колени.
— Что ты наделал, Юрков!
В глазах у нее были слезы.
— Не понимаю, — сказал я.
— Зачем это было тебе нужно? Ну, скажи, зачем?
Она расплакалась. Я хотел успокоить ее, но она меня оттолкнула.
— Дорегулировался! — выкрикнула она. И снова заплакала.
Дымок все еще потихоньку выходил из груди 7748А, — словно душа робота покидала его стальное тело.
— Кто мог предполагать, что этим кончится. Я не знал. Ты знала?