Генерал Его Величества

– Ну и что вы там увидели? – спросила она.

– Через десять лет я стану старухой.

Она фыркнула и принялась расправлять на стуле мои вещи.

– Должна вам сказать… – произнесла она, поджав губы.

– Что?

– … как женщина, вы сейчас даже красивее, чем были в юности, и я не одна так думаю.

Это звучало многообещающе, и я тут же представила вереницу поклонников, поднимающихся на цыпочках по лестнице к моей комнате в надежде добиться моей благосклонности. Отрадное видение, только где они все, черт побери?

– Ты как старая клушка, – сказала я Матти, – для которой ее хилый цыпленок всегда самый красивый. Иди спать.

Какое-то время я лежала, думая о Ричарде и его сыне, которому уже должно было быть лет четырнадцать. Неужели то, что рассказывал Вилл Спарк, правда, и ребенок в самом деле боится отца? А если бы мы поженились, Ричард и я, и это был бы наш сын? Интересно, был бы он рыжеволосым, в Ричарда? Я представила себе, как мы играем и возимся с ним, качаем на коленях, бегаем на четвереньках, изображая тигров. Я видела, как он, смеясь, подбегает ко мне, взъерошенный, с перепачканными ручонками, а потом мы втроем отправляемся на охоту, и Ричард учит его прямо держаться в седле. Праздные мечты, полные сентиментальности, как лютик утренней росы. Я уже была в полудреме, когда вдруг до моего слуха донесся непонятный шорох, идущий из соседней комнаты. Я приподняла голову, решив, что, возможно, это Матти копается в гардеробной, но звук шел с другой стороны. Я замерла, затаив дыхание. Да, шорох послышался снова, а затем я услышала, как кто-то ходит за стеной. Мне тут же пришла на ум история, рассказанная Джоанной, о сумасшедшем дяде Джоне, который долгие годы провел там в заточении. Неужели это его призрак бродит во мраке? Ночь была темной, почти безлунной, нигде не светилось ни огонька; часы на башне пробили один раз. Шаги затихли, затем я услышала их вновь и тут впервые заметила, что из соседнего помещения потянуло холодом.

Одно мое окно было заперто, а другое, выходящее во двор, приоткрыто пальца на два, но сквозняк шел не оттуда. Я вспомнила, что дверь, ведущая в пустую комнату, не доходит до самого пола, оставляя зазор дюйма в два, в который Матти, еще до того как мы проделали ножницами отверстие тщетно пыталась заглянуть.

Так вот, струя воздуха шла из-под двери, но я была уверена, что раньше сквозняка не было, а значит, что-то произошло в соседних покоях, что вызвало его. Осторожные, приглушенные шаги не прекращались, и, обливаясь потом от страха, я перебирала в памяти все, что рассказывали мне в детстве братья о призраках: как неуспокоенные души возвращаются в места, которые они когда-то ненавидели, и приносят с собой из царства тьмы ледяное дуновение… На конюшне залаяла Собака, и этот будничный звук вернул меня к действительности. Разве не естественней было предположить, что причиной сквозняка был не призрак, а живой человек, открывший за стеной окно, которое, как и одно из моих, выходило на наружный двор? Мысль о том, что в пустой комнате бродит привидение несчастного дяди Джона, возможно, навсегда приковала бы меня к постели, однако догадка, что, скорее всего, это кто-то из людей тайком забрался туда, лишь подогрела мое любопытство, тем более, что я с детства, если помните, обожала подслушивать и подглядывать.

Я осторожно протянула руку, взяла кремень и огниво, которые Матти всегда оставляла на ночь у моей постели, и зажгла свечу. Мой стул стоял недалеко от кровати. Я притянула его к себе и привычным, годами отработанным движением, перебросила на него тело. Шаги внезапно стихли. Значит, я права, подумала я с удовольствием, это человек: скрипнувший стул не смог бы смутить привидение. Я замерла и ждала, наверное, минут пять. Наконец незнакомец оправился от испуга, так как я вновь услышала слабый звук: казалось, он выдвинул ящик. Я бесшумно переехала на другой конец комнаты. Кто бы ни был за стеной, усмехнулась я недобро, он, скорее всего, не догадывается, что благодаря смекалке и таланту брата, калека может теперь свободно передвигаться по комнате. Я подъехала к двери и вновь замерла. Картина, которой Матти завесила проделанное отверстие, была на уровне моих глаз. Я задула свечу, надеясь в душе, что смогу как-нибудь добраться в темноте до постели, после того как удовлетворю вое любопытство. Затем, затаив дыхание, я бесшумно сняла картину с гвоздя и приникла глазом к дыре. Комната была в полумраке, освещенная одной-единственной свечой, стоявшей на столе. Узкое отверстие не позволяло мне видеть, что происходит справа и слева, но стол я видела ясно, и за ним, спиной ко мне, сидел мужчина. На нем были сапоги со шпорами и плащ для верховой езды. В руке он держал перо, которым что-то записывал на длинном белом листе бумаги, время от времени заглядывая в другой лист, лежащий перед ним на столе. Незнакомец был из плоти и крови и совсем не напоминал привидение; он спокойно занимался своим делом, будто клерк за конторкой. Наконец он закончил писать, сложил листок, подошел к встроенному в стену шкафу с ящиками и с тем же скрипучим звуком выдвинул один из них. Как я уже сказала, свет был совсем тусклым, мужчина стоял ко мне спиной, голову его закрывала шляпа, так что я не смогла хорошо рассмотреть его и заметила только, что на нем плащ темно-красного цвета. Незнакомец взял со стола свечу и исчез из моего поля зрения; я услышала, как его осторожные шаги проследовали в дальний конец комнаты. Все стихло, но, страшно заинтригованная, я все еще медлила и не решалась оторваться от глазка. Неожиданно я обратила внимание, что из-под двери перестало дуть, хотя и не было слышно, что за стеной закрыли окно. Свесившись со стула, я протянула руку к щели под дверью – сквозняка не было. Незнакомец неведомым мне образом сделал так, что тянуть холодом перестало, затем он, по-видимому, покинул покои, но вышел не через дверь, ведущую в коридор, а каким-то другим, неизвестным путем, каким прежде проник в помещение. Повесив картину на гвоздь, я в полной темноте отправилась назад к кровати, по дороге задев за край стола. Чутко спящая Матти тут же проснулась и вошла в комнату.

– Вы что, с ума сошли? – запричитала она. – Катаетесь туда-сюда в кромешной тьме. – Она взяла меня на руки как ребенка и перенесла в постель.

– Меня мучили кошмары, – соврала я, – мне показалось, я слышала шаги. По двору кто-нибудь ходит, Матти?

Матти отодвинула занавеску.

– Ни души, – проворчала она, – даже кошки не видно. Все спят.

– Ты, конечно, решишь, что я рехнулась, – продолжала я, – но прошу тебя, выйди со свечой в коридор и проверь, заперта ли дверь в соседние покои.

– Рехнулась, это точно, – пробормотала она. – Вот что бывает, если глядеться в зеркало в пятницу вечером.

Она тут же вернулась.

– Дверь, как всегда, заперта, и, судя по пыли на замке, ее уже несколько месяцев не открывали.

– Так я и думала.

Она уставилась на меня, потом покачала головой.

– Наверное, надо заварить вам успокоительное.

– Никакого успокоительного мне не надо.

– А ведь ничто так не помогает от дурных снов, – продолжала Матти, подтыкая мое одеяло. Она поворчала еще пару минут, после чего отправилась к себе. Я же была так возбуждена, что еще несколько часов не могла заснуть, пытаясь вспомнить, как выглядит поместье снаружи и что так поразило меня накануне во время прогулки, когда Джон подкатил мое кресло к арке. Ответ пришел ко мне только в шестом часу утра. Поместье Менабилли представляло собой правильный четырехугольник, окружающий внутренний дворик, с четкими линиями и безо всяких выступов. Но с северо-западной стороны, рядом с запертыми покоями, стену подпирал мощный контрфорс, поднимающийся от булыжной мостовой до самой крыши.

Так зачем же старый Джон Рэшли, возводя дом в 1600 году, пристроил к северо-западному крылу контрфорс? Не было ли это связано с тем, что соседние покои предназначались для его старшего сына-идиота?

Сумасшедшие бывают безобидными, бывают опасными, но даже те, которые больше походят на животных, чем на людей, нуждаются в свежем воздухе и прогулках, и вряд ли удобно вести их на улицу через весь дом. Я лежала в темноте и улыбалась. Почти три часа мне пришлось беспокойно проворочаться в постели, но наконец я поняла, как незнакомец проник в покои, минуя запертую дверь, выходящую в коридор. Он, без сомнения, пришел и ушел тем же путем, каким долгие годы пользовался бедный дядя Джон – по лестнице в контрфорсе.