Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 64 из 85

И только бабушка догадалась, что это хитрость. Девочка знала, что бабушка постоянно за ней следит. Однажды она увидела, как внучка, вынув изо рта кусок мяса, спрятала его под ложку, и с тех пор ни на миг не сводила с нее глаз, стараясь прочесть ее мысли.

– Берта, милая, – проговорил грозный голос, – боюсь, что этот ребенок слишком привередлив в еде.

– Ах нет, мама, что вы, с едой у нас никогда не было никаких сложностей. Ведь тебе нравится это вкусное мясо, Дженни?

– Да, – пробормотала Дженифер с набитым ртом, снова и снова пережевывая кусок жира, хотя и знала, что обмануть бабушку ей не удастся.

– Можно мне спуститься вниз?

Она выскользнула из-за стола и, выбежав в вестибюль, вынула изо рта последний жирный кусок мяса и спрятала его в горшке с папоротником, листья которого никто никогда не удосуживался очистить от пыли. В этом вестибюле постояльцы-джентльмены мыли руки, вешали пальто и, если шел дождь, оставляли раскрытые зонты. Он представлял собой конец маленького коридора перед лестницей, ведущей в подвал. Дженифер его очень любила. Здесь к ней возвращалось знакомое чувство безопасности, запах твидового пальто на вешалке напоминал папу, а макинтоши были такими же старыми и потертыми, как его. Иногда мужчины оставляли здесь раздавленные на полу сигареты.

Дженифер ждала, когда они выйдут из столовой и спустятся в вестибюль, где они улыбались и смеялись, словно радуясь вновь обретенной свободе. Они никогда не гладили ее по голове, никогда не говорили глупостей и относились к ней так, словно она была одной из них. Они на весь день уходили из дома и возвращались вечером. Она высовывалась из окна и не без интереса наблюдала, как они поднимаются по ступеням и шарят в карманах, ища ключи.

Кусая палец, она выходила в холл и, когда они говорили: «Привет, Дженни», хоть это и было ей очень приятно, отводила взгляд в сторону.

Она шла за ними в коридор, прислушиваясь к их обрывочным разговорам. Ей нравилось то, как тщательно они моют руки, намыливая их мылом и снова и снова подставляя под струю воды, после чего они расстегивали брюки и входили в уборную, обращая на нее не больше внимания, чем на кошку.

Женщины держали себя иначе; радуясь любой возможности побыть с ней, они шептали ей что-то на ухо, осторожно уводили ее к себе и закрывали дверь, чтобы никто этого не заметил.

Целую неделю коридор был для Дженифер единственным развлечением, ведь она почти не выходила из дома, поскольку считалось, что ее мать «устраивается на новом месте». Но однажды вечером бабушка заметила, что, как только в коридоре начинают звучать голоса, девочка тут же исчезает из столовой. Ей надо было поговорить со служанкой, и когда она проходила через холл, грузно опираясь на палку, то увидела возле двери в коридор маленькую фигурку, мимо которой один из постояльцев направлялся в уборную.

– Дженифер.

Девочка испуганно вздрогнула, обернулась и увидела свою массивную бабушку, которая впилась в нее пристальным взглядом.

– Дженифер, что это ты делаешь в коридоре для джентльменов?

Чувствуя себя настоящей преступницей, она покраснела и, не дожидаясь продолжения, убежала.

После чая Дженифер склонилась над книгой с картинками, которую держала на коленях, но так и не перевернула ни одной страницы; как слепая она смотрела на книгу, прислушиваясь к обрывкам разговора и ожидая, что вот-вот голоса надолго замолкнут и бабушка скажет: «Дженифер, ты должна объяснить нам, что ты делала в коридоре».

Пришло время ложиться спать, но ей так ничего и не сказали. Ни на следующий день, ни через день об этом случае тоже не упоминали, но она больше не приближалась к мужчинам, и, если кто-нибудь невзначай говорил: «Ах, должно быть, я оставил его в коридоре», у нее обрывалось сердце, а лицо и руки начинали гореть.

Неделя проходила за неделей, но они по-прежнему жили в бабушкином пансионе, а папа так и не приехал.

Дженифер никто ничего не рассказывал, и ей приходилось слушать, что говорят друг другу люди, и строить разные догадки. Однажды мама прочла письмо от Гарольда…

«Как непривычно видеть наш старый дом запертым. Вилли уплыл вчера в отличном настроении, и мне его ужасно не хватает. Верфь представляет собой весьма унылое зрелище, кузены Том и Джеймс очень подавлены всем случившимся. Их положение просто ужасно. Старый корабль по-прежнему лежит в иле и, похоже, так и будет лежать, пока не развалится. Бедный отец, я рад, что он никогда об этом не узнает…»

Здесь мать сложила письмо и спрятала его в карман.

Чего папа не узнает? Почему он не должен знать? Дженифер с укоризной посмотрела на маму, но та повернулась к бабушке и о чем-то с ней заговорила. Почему они никогда не упоминают при ней его имени? У них есть какой-то секрет, которым они не хотят поделиться, и они такие умные, что их не поймаешь. Они обращаются с ней как с маленькой. Она и боялась узнать этот секрет, и чувствовала, что должна это сделать.

Дженифер обхватила колени руками и стала кусать ногти. Она обдумывала план, который помог бы ей склонить бабушку и мать к откровенности. Мать шила у раскрытого окна, время от времени бросая взгляд на жаркую, душную улицу и проходившие по ней омнибусы. Бабушка водрузила на нос очки и раскрыла вечернюю газету.

Дженифер подошла к матери и сделала вид, будто играет с бахромой на портьерах. Зная, что это вызовет ее раздражение, она раскачивала бахрому из стороны в сторону.

– Дженни, перестань.

Дженифер повиновалась и потянула мать за руку.

– Когда мы поедем домой?

Ответа не последовало.

– Мама, когда… когда мы поедем домой? Теперь ее голос больше походил на хныканье, жалобное, недовольное.

– Не приставай, Дженни. Ступай и займись чем-нибудь.

– Но я хочу знать, когда мы поедем домой.

– Дорогая, мы вовсе не собираемся ехать домой, теперь мы живем в Лондоне, и тебе это прекрасно известно. Отпусти мою руку. Может быть, тебе хочется куда-нибудь?

Дженифер перешла на середину комнаты. Она видела, что бабушка не сводит с нее сурового, неодобрительного взгляда.

Итак, бежать ей некуда. Плин для нее потерян. Бабушка отложила газету и зевнула. Самое время попытать счастья у нее.

– Где мой папа? – спросила Дженифер.

Никто не ответил, и ей стало немного страшно. Лицо матери сморщилось, и на нем появилось какое-то странное выражение. Щеки бабушки густо покраснели.

Дженифер взялась за ручку двери, немного подождала и затем, испугавшись собственной отваги, заговорила смело, грубо.

– Я думаю, что папа умер, – сказала она.

И когда они даже не попытались отчитать или укорить ее, а лишь смотрели на нее пристальным, напряженным взглядом, по их молчанию она поняла, что наконец-то узнала правду.

Глава четвертая

Судостроигельная верфь «Томас Кумбе и сыновья» опустела; на ней уже не было ни cтроевого леса, ни оборудования. Умолк стук молотка, не слышалось пронзительного пения пилы. Кораблям для ремонта и переоснастки приходилось плыть в другие места, яхтсмены в поисках проектировщиков и строителей для своих судов были вынуждены отправляться в дальний конец бухты. Эллинг в углу верфи перешел в собственность инженера, нуждавшегося в дополнительном помещении; он оборудовал свой гараж на том самом месте, где строилась «Джанег Кумбе». По бывшей верфи бродили молодые механики, в промасленных комбинезонах, с гаечными ключами в руках, в ворота въезжали и выезжали фордовские грузовики, наполняя воздух, некогда пахший просмоленными канатами и дегтем, запахом бензина и машинного масла. Здание большого, просторного склада, где обстругивал и отделывал свои корабли Томас Кумбе вместе с сыновьями, продано не было. Его тезка и внук Томас и кузен Джеймс дорожили этим местом, последним остатком некогда процветавшего предприятия. Однако использовали они его уже не как производственное помещение, в котором обитало вдохновение, а как убогий и ничем не приметный пакгауз. Зимой там держали катера и парусные суденышки, которые летом служили для увеселительных прогулок. За небольшую плату там можно было оставить весельные лодки и шлюпки.