Серая Башня

— Само собой, — сказал Тольскер. — Значит, нам две комнаты. Мы оставили коней в твоей конюшне, пусть о них позаботятся, накормят. Я уже сказал конюшему мальчишке.

— Конечно, спадэн. Не желаете ли перекусить с дороги?

— Разумеется, желаем!

— Выпить? Не желаете ли самогоночки? У меня знатная самогоночка, спадэны, скажу я — на абрикосовом варенье. Прадедов рецепт! — корчмарь со значительным видом поднял указательный палец и потряс им в воздухе.

Тольскер хмыкнул.

— Ну что ж… Хорошая, говоришь? Горит?

Корчмарь аж подпрыгнул.

— Горит ли, мил спадэн? Пылает! Йолш тому свидетель! — корчмарь сделал рукой знак Йолша — «козу». — Сами проверьте, спадэны!

Он тут же исчез под стойкой, а вылез обратно уже с внушительной бутылью в руках. Внутри плескалась янтарная жидкость, ничем не отличная по цвету от любого другого хизга.

Корчмарь позвал нас за собой, и мы всей компанией проследовали к свободному столу недалеко от очага. На ходу корчмарь бросил половому, чтобы тот принёс кружек. Мы сели, а корчмарь с важностью поставил бутыль на стол. Прибежал половой, принёс кружки. Корчмарь разлил самогон, поставил кружки перед нами, потом зажёг лучину от свечи и поднёс к каждой кружке. Жидкость загорелась, огонёк был синего цвета и прозрачный.

— Неплохо, — сказал Тольскер, потом дунул, затушив огонь, поднял кружку, торжественно взмахнул в сторону корчмаря, и тут же сделал порядочный глоток.

Мы последовали его примеру.

— Ну как, спадэны? Знатная самогоночка? — довольно улыбался корчмарь.

Напиток, действительно, хоть и был крепок, пился легко, не было противных запахов, шибающих в нос — типа носков — а аромат и вкус действительно отдавали абрикосовым вареньем.

— Отлично, — сказал за всех Тольскер. — Только в пустом брюхе ещё сильнее заурчало.

— Сейчас-сейчас, — ответил корчмарь.

Он взял кувшин, наполнил самогоном из бутыли и оставил у нас на столе, а бутыль собрался унести обратно за стойку.

— Есть кролики, — сказал он и указал на очаг.

Там на вертеле над огнём жарились туши пяти или шести кроликов. Аппетитный аромат плыл по помещению, заставляя наши желудки выть от голода, с туш иногда капал жир и сок, и издавал шипение, попав в очаг.

— Сгодится, — сказал Тольскер.

— Ага, — кивнул корчмарь. — Всем крольчатины. Овощей, сыру, хлебу?

— Само собой, — сказал Тольскер.

— Что-нибудь ещё?

— Пока всё.

Корчмарь удалился, и мы остались сидеть в ожидании.

Корчмарь подошёл к двум женщинам у стойки и заговорил с ними, указывая на нас и на очаг. Те кивнули, и одна направилась к очагу, а вторая исчезла в подсобке рядом со стойкой. Вскоре обе подошли к нам, ставя на стол деревянные миски с овощным рагу и мясом кролика, миску с грубым хлебом и сыром.

Мы с аппетитом поели, а затем закурили — впрочем, курили только я и Тольскер — и расслабленно потягивали самогон. К нам подошла женщина что постарше и, убирая посуду, дружелюбно улыбнулась и спросила:

— Не нужно ли вам карт? Или, может, кости?

— Нет, спасибо, — ответил Тольскер.

— Не хотите попробовать нутки?

— Нутки? — удивился Тольскер.

Женщина смущённо улыбнулась и сказала:

— Я знаю, ещё не настал Праздник Йолша, но я уже начала готовить нутки. Хотите попробовать?

— Почему бы и нет, — сказал Тольскер, и женщина с довольной улыбкой покинула нас.

Вскоре она вернулась с подносом, на котором лежали нутки. Она дала каждому из нас по две нутки, кивнула и удалилась.

Нутки — это сладости, которые готовят на новогодний праздник, Йолшев День. Они делаются из варёной сгущёнки и орехов и выглядят как маленькие рунические камни. Собственно, руны на них и изображаются. Нутки коричневого цвета, а руны на них рисуются белой глазурью. Нутки можно назвать «съедобными рунами». Разумеется, самая часто изображаемая руна на них — это руна Йолша, «Кубок Йолша».

Тольскер съел только одну нутку, а вторую отдал Сэлдэну.

— У меня от сладостей зубы ломит, — сказал он.

Бедолага. Медицина в здешних местах, конечно, просто ужасная. Удивительно, что у Тольскера в его годы только зубы ломит, а не случаются приступы более серьёзных болезней.

Полакомившись нутками, ещё некоторое время проведя за распитием самогона, слушая приятный трактирный гул, стук семи многогранных костей о столешницу, треск дров в очаге, я решил, что мне пора отправляться на боковую.

Но сделать это сразу мне не удалось — я узнал, что кто-то трогал клипсу на ухе лошади, и с этим человеком произошло то, на что я и рассчитывал, когда смазывал клипсу мазью.

Я вышел наружу и сразу направился к конюшне. Там я встретил мальчика-конюшего. Он чертыхался и, прижимая к груди одну руку, второй поддерживал её и баюкал.

— В чём дело, малый? — спросил я строго.

Он заметил меня и подпрыгнул.

— Ты пытался украсть клипсу?

— Нет, господэн, — испуганно ответил мальчик.

— Да? А что же тогда у тебя с рукой?

Он быстро убрал руку за спину.

— Ничего, господэн.

— Смотри, — я погрозил пальцем. — В следующий раз будет ещё больнее. И, как видишь, я всегда узнаю, если кто-то пытается стащить клипсу.

— Я не пытался стащить, господэн. Только потрогал. И вдруг… Она будто ужалила меня, да так, что до кости прохватило. Меня аж подбросило в воздух. И лошадь начала беситься. Если бы я не выскочил из стойла, она бы меня затоптала.

— Она так и продолжила бы беситься, если бы я её не успокоил.

— Вы, господэн? Но вас же здесь не было.

— Мне не нужно быть рядом с лошадью, чтобы контролировать её.

Мальчик выглядел озадаченным.

— Как же это?

— А вот так, — сказал я, показал мальчику один палец, и вдруг моя лошадь издала одиночное ржание.

Я показал два пальца, и лошадь издала двойное ржание. Я показал пять пальцев, и лошадь — как не трудно догадаться — проржала пять раз.

Мальчик смотрел на меня ошарашенно. За всё время разговора я ни разу даже не взглянул на стойло с лошадью.

— Вы… вы колдун? — осторожным шёпотом спросил мальчишка.

Я загадочно улыбнулся и сказал:

— Может, колдун, а, может, и нет. Что тебе следует знать, мальчик — так это то, что не следует трогать украшения на моей лошади. Иначе ты рискуешь разозлить колдуна, и тогда я тебя прокляну.

— Конечно, господэн, — поспешно закивал мальчишка, испуганно и восхищённо глядя на меня.

Я погрозил пальцем:

— И никому не рассказывай о том, что ты сейчас видел. Когда мы уедем — тогда можешь. А пока — держи рот на замке. А то прокляну. Понял?

— Да, господэн.

— Вот и отлично. Спокойный ночи, малой, — сказал я и бросил мальчику монету. Тот ловко её поймал и поблагодарил, а я вышел из конюшни.

Я остановился возле входа в корчму, чтобы подышать свежим воздухом. Ночь стояла почти безоблачная, на небе мерцала россыпь звёзд, неспешно плыла крупная полная луна. Я курил и любовался ею, когда позади скрипнула дверь, и появился Даид. Заплетающимся от пьяни языком он произнёс:

Луна, ты — золотая монета!

Ты — горящий шар изо льда!

Ничего красивей тебя нету.