Тайные грехи

– Да, думаю, я понимаю. И это очень меня заинтриговало. С нетерпением жду нашего следующего сеанса, Макс. Когда вы снова погрузите меня в транс?

Фидлер откинулся на спинку стула, в задумчивости потирая подбородок. У него были опасения насчет следующего сеанса. Он полагал, что прошло слишком мало времени после окончания предыдущего эксперимента.

– Думаю, нам следует немного подождать, прежде чем я снова погружу вас в прошлое. Это весьма рискованная процедура – и для вашего психического здоровья, и для физического. Продолжим лечение обычными средствами в течение нескольких недель.

Губы Мары превратились в узкую малиновую полоску; на лице появилось упрямое выражение; глаза же, до этого серые, стали ярко-синими.

– Но это абсурд! – выпалила она. – Я же с самого начала говорила вам, Макс, что мозгоправ-психоаналитик мне не нужен. Моя голова в порядке. И у меня нет ни малейшего желания лежать здесь и бормотать всякую чушь о разочарованиях в моей сексуальной жизни. Я не какая-нибудь уэстчестерская матрона. К вашему сведению, с сексом у меня полный порядок. И меня никогда и ничто не подавляло, не сдерживало в этом отношении. Если я чего-то хочу, я к этому стремлюсь. И всегда говорю то, что думаю. И делаю только то, что захочу.

Макс вытер губы льняной салфеткой и встал. Его улыбка была неискренней, в голосе звучали нотки раздражения.

– Восхищаюсь вашей откровенностью, Мара. Я не в силах что-либо изменить, но не позволю вам ставить самой себе диагноз, тем более назначать себе лечение.

Мара также поднялась из-за стола. Она невольно сжала кулаки.

– Черт бы вас побрал, Макс! Иногда вы бываете чертовски занудным. Вы меня ужасно раздражаете.

Он уверенно встретил ее гневный взгляд.

– Полагаю, это вы меня раздражаете, мисс Тэйт. И еще раз повторяю: никаких салонных игр до тех пор, пока я не сочту это нужным.

– Но ведь наш эксперимент вовсе не был салонной игрой. Вы ведь и сами так сказали, Макс. О… Макс!

На мгновение ему показалось, что Мара вот-вот разразится слезами, но он ошибся. Она закурила сигарету и отвернулась к окну.

– Я не привыкла выполнять чьи-либо распоряжения.

– Я тоже не привык. Особенно когда кто-нибудь пытается указывать мне, как мне следует вести себя… в профессиональном плане. И знаете ли, эти уэстчестерские матроны, которых вы так презираете, – они, как правило, славные, милые женщины. Они приходят ко мне только потому, что отчаянно нуждаются в помощи. И всегда бывают благодарны, если мне удается помочь им пережить тяжелое для них время. Но я не могу, не стану тратить свое время на такую капризную и испорченную особу, как вы. Прощайте, мисс Тэйт. Я пришлю вам счет по почте. – Фидлер коротко кивнул и повернулся, собираясь уйти. – Провожать меня не надо. Я сам найду выход.

Он направился к двери, но Мара догнала его.

– Макс, пожалуйста, не бросайте меня, – пробормотала она.

Фидлер, однако, не остановился – стал подниматься по ступенькам, ведущим в холл.

– Макс!

Фидлер услышал в ее голосе отчаяние – именно этого он и ожидал.

– Макс, не оставляйте меня. Мне нужна ваша помощь. Нужна! Обещаю вас слушаться, пусть будет все так, как вы хотите. Господи, ну почему я здесь всегда чувствую себя так, будто не вольна в своих поступках?

Он спустился по ступенькам, подошел к Маре и взял ее за руки.

– Никто не может быть абсолютно свободен – ни женщины, ни мужчины, ни вы, ни я. Мы все зависим друг от друга. Мы все нуждаемся друг в друге, чтобы было на кого опереться в трудную минуту. «Человек – не остров», как сказал Джон Донн.[17]

Она обняла его и уткнулась лицом в его плечо.

– Как с вами спокойно, Макс.

Он осторожно отстранил ее и похлопал ладонью по спине.

Глава 2

Мара Тэйт занялась психоанализом с таким же энтузиазмом, с каким делала почти все, за что бы ни бралась. Она прилагала отчаянные усилия, стараясь посвятить Фидлера во все свои сокровенные мысли и чувства. Иногда ее искренность смущала и даже тяготила его, как, например, в тех случаях, когда она посвящала его в свои любовные дела, посвящала со всеми подробностями. Мара рассказала даже о том, как ее, тринадцатилетнюю, соблазнил молодой грум, нанятый ухаживать за красавцем пони, которого подарил ей на день рождения отец.

– Впрочем, слово «соблазнил» – не совсем точное и не вполне уместное, – говорила она, – потому что именно я, полная жизни молоденькая девушка, жаждавшая узнать и испробовать все, в том числе и страсть, разумеется, именно я соблазнила грума.

Я бесстыднейшим образом все это подготовила, – продолжала Мара. – Выбравшись из-за праздничного стола, отправилась в конюшню – якобы полюбоваться подарком. Только предварительно сняла штанишки. Я гладила Принца и разговаривала с ним довольно долго, а потом притворилась, что забыла что-то наверху, на сеновале, где мы с подругами устраивали приемы, когда нам хотелось поговорить о мальчиках и сексе в полном уединении. Как бы то ни было, я попросила Джорджа подержать для меня приставную лестницу. – Мара рассмеялась и подергала себя за мочку уха. – Если пользоваться нынешним жаргоном, этот парень по-настоящему завел меня. Он был крупным блондином с синими глазами, и у него были крепкие мускулы.

Мара лукаво улыбнулась, взглянув на Фидлера, она понимала, что смущает его.

– Но более всего меня прельщало то, что находилось у него в штанах, – добавила она.

Фидлер кашлянул и потянулся за стаканом с водой. Мара сидела напротив него за письменным столом в низком, обитом кожей кресле. Закинув ногу на ногу, она демонстрировала собеседнику свои длинные изящные ноги, обтянутые шелковистыми чулками.

– Я вам наскучила, доктор?

– Просто щекочете мне нервы. Продолжайте, мисс Тэйт.

– Ну и шлюха я была! Взбиралась по лестнице, а бедный Джордж стоял внизу, созерцая то, что у меня под юбкой. Глаза его выкатывались из орбит, а лицо покраснело. Я, конечно, сразу догадалась, что с ним происходит. И там, на сеновале, я притворилась, будто что-то ищу, а потом я попросила его подняться и помочь мне. Бедняжка – он держал руку в кармане, стараясь скрыть то, что скрыть никак не мог. Так или иначе, но оказалось, что мы сплелись в клубок и принялись кататься по сену. Однако вполне невинно…

17

Джон Донн (1572–1631) – английский поэт и священник, современник Шекспира.