Страница 54 из 57
– Но я бы не увидел в этом никакого смысла…
– Существуют вещи, которые имеют свой смысл, и существуют вещи, которые смысла не имеют. «Все имеет свой смысл!» Это космическое раскрывание глаз! Стоит мне это только услышать…
– Но почему ты становишься при этом таким сердитым?…
– Люди сами затуманивают свое сознание космическим фимиамом. «Все имеет свой смысл!» Тогда я могу с тем же успехом сказать: ничто не имеет смысла.
– Ты невыносимый пессимист.
– Оптимизм – это благоразумие глупцов. Кроме того, я ни пессимист, ни оптимист. Если же ты все-таки хочешь меня классифицировать, то я позитивист. Но и ты тоже вскоре им станешь, как только прочитаешь эту книгу.
– Мы снова растворяемся в теориях. Содержится ли в каждом конце семя начала? Дай мне договорить, пожалуйста. Ты сам говоришь: в некоторых концах кроется начало. Поэтому все же можно предположить, что во мне, в последнем из Старых Людей, скрывается первый Новый Человек…
– Красивая космическая мысль, – вставил заяц.
– Я же просил тебя меня не перебивать.
– Пардон.
– Значит, во мне… что я хотел сказать?
– Но я же не знаю.
– У меня теперь выскочило из головы то, что я хотел сказать.
– Что в последнем Старом Человеке находится первый Новый Человек. Во мне тоже кроется Новый Заяц.
– У меня в голове сложилась такая красивая фраза, а теперь она вылетела, потому что ты меня перебил.
– Тогда уж она будет больше красивой, чем реальной, – сказал заяц.
– Короче говоря, – продолжал Антон Л., – я, как бы там ни было, хочу стать новым началом.
– А как, если мне позволительно спросить, это должно произойти?
– Что ты имеешь в виду?
– Я совершенно ничего не имею в виду, я спрашиваю: как это должно произойти? Как ты собираешься сделать новое начало? Ты собираешься спароваться с коровой? Или как?
– Отдельные подробности я еще пока что не обдумывал.
– Да. Отдельные подробности и не обдумывают, если только парят в космическом фимиаме.
– Я совершенно не думаю с кем-то пароваться: ни с какой-то там коровой, ни с кем бы то ни было еще. Вероятно…
– Вероятно?
– Вероятно, – высказал предположение Антон Л., – я бессмертен.
– Ах, посмотри-ка! – воскликнул заяц.
– Я совершенно не понимаю, что ты имеешь в виду. Это было бы самым простым объяснением того, что я, именно я, остался жив.
– Потому что ты бессмертен, – сказал заяц.
– Я не говорю, что я бессмертен…
– Все-таки.
– …я лишь говорю: существует такая возможность, что я мог бы быть бессмертным. В пользу этого говорят косвенные улики.
– Зачем же ты тогда читаешь книгу?
– Какое это имеет ко всему отношение?
– Здесь я должен начать издалека: хотя я не человек, а лишь бездушное существо, но я тоже размышляю над развитием мира. Если я правильно информирован, люди хотят прежде всего быть спасены, это было то, что обещали им религии. Из-за того, что люди в общем-то ничего не понимали в смысле и предназначении мира, им была дана возможность – верить. Ты смог бы последовать за мной?
– Я спокойно смог бы последовать за зайцем.
– Возникает вопрос, куда. Ну, ладно. Вера могла бы быть записана людям как заслуга, которая давала бы им надежду на спасение после смерти. На вечную жизнь, например. Другими словами: если Бог, при условии, что он существует, открылся бы, то есть стал бы доступен разуму, так сказать, физически, а не только намеками, как в Новом Завете…
– Ты заяц-теолог?
– Теперь ты не перебивай меня. Новый Завет не есть откровение, Новый Завет есть помощь в Вере. Знания его не развивают. Побуждение к Вере, можно сказать и так. Но об этом я говорить не хочу. Если бы Бог открылся физически, люди бы об этом знали. Знания не тяжелы, знания не есть заслуга. Вера, она тяжела, да. А ты? Если ты прочитаешь книгу, ты будешь знать все. Эта книга (я, конечно же, ее не читал, но, по-видимому, оно так и есть) – физическое откровение Бога. Тебе после этого не нужно будет уже верить, ты просто уже не сможешь больше верить.
– Так значит вера была бы милостью?
– И потому, что ты не сможешь верить, ты не сможешь уже быть спасенным.
– Возможно, здесь учитываются и другие заслуги?
– Какие? – спросил заяц.
– Ну, – сказал Антон Л., – например, то, что я нашел эту книгу.
– Xa, xa! Нашел книгу. Ты же сам сказал, что мир с самого начала был направлен на то, чтобы ты нашел эту книгу. На глобус наклеена красная стрела, острие которой показывает на Антона Л.! Ха, ха! При определенных обстоятельствах то, что ты нашел книгу, должно было оказаться заслугой. Но тогда, скорее, стало бы заслугой, если бы ты ее не нашел. Нет, нет: факт, что тебе отказала заслуга веры, говорит о том, что с тобой покончено. Покончено с миром человечества. Последний имеет право знать.
– Так значит оно было возвращено мне, яблоко осознания?
– Да. Очень красиво. Ты сожжешь книгу под яблоней. Там сзади, куда ты сбрасываешь свои отходы, твои фекалии, где все так красиво растет, так как оно так хорошо удобряется, там в последние несколько недель вверх вытянулся побег яблони. Через некоторое время он превратится в яблоню.
– С тобой говорить невозможно.
– Все-таки можно, – ответил заяц, – если вместе со мной думать.
– А если все-таки в книге написано, что Бога нет?
– Но ты же уже прочитал первые несколько страниц, неужели там об этом ничего не написано?…
– Книга состоит из трех частей, в каждой по двенадцать глав. Я просмотрел содержание. О Боге речь идет в двенадцатой главе третьей части.
– Так что же тогда должно быть, если Бога нет?
– Мыслимо ли Спасение без Бога?
– Ах, так, – сказал заяц, – своеобразная потусторонняя демократия. Души сами создают себе Вечную Жизнь. Неплохая мысль. Говорят ли в пользу этого косвенные улики?
– Вечно ты со своими косвенными уликами.
– Извини, но становится уже темно, пройдет совсем немного времени, и появятся эти отвратительные волки. Наверное, ты понимаешь, что моя индивидуальная безопасность для меня важнее, чем спасение твоей души. Боюсь лишь того, что тебя не ждет никакое новое начало, разве что ты действительно спаруешься с какой-нибудь коровой. Спокойной ночи.
– Существует еще другая… – Антон Л. приберег последний свой козырь, который, по его мнению, должен был бы ужалить. Но заяц уже убежал. Луитпольд-аллее была пуста.
Антон Л. пошел вниз по Луитпольд-аллее в направлении Национальной библиотеки. Многочисленные ночные звуки были ему давно привычны, даже необходимые меры безопасности он принимал подсознательно, параллельно, по причине чего он мог предаться своим размышлениям.
Это происходит быстро: даже бетон явно содержит жизненный материал. Одного года и одного наводнения оказалось достаточно для того, чтобы даже из бетонных плит, покрывавших широкий тротуар Луитпольд-аллее, пробились примитивные зеленые побеги, причем не только из щелей между плитами – оттуда не пробивалась, оттуда росла кустистая трава, столь буйная, что уже не одна плита была ею поднята и качалась, когда на нее наступали; следующее наводнение обязательно ее унесет, – на плитах росли сплетения, в форме звезд и кругов, в форме лучей расползались они вдоль по поверхности. Природа, столетиями мучавшаяся под асфальтом, за этот год лишь несмело решилась протянуть свою руку в сторону города, построенного из камня. Сейчас, после наводнения, после чрезмерной весны и во время влажного лета, природа нанесла направленный удар.
Большое, построенное в классицистском стиле здание Национальной библиотеки было в общем неповрежденным. Оно, словно темный чурбан, возвышалось над Луитпольд-аллее. На небе висел полумесяц. И лунный свет показался Антону Л. более светлым, вероятно тоже из-за того, что воздух был прозрачным. Лунный свет подчеркивал разделительные линии на фасаде библиотеки. Каждый мраморный выступ отбрасывал вниз на фасад длинные тени. В некоторых местах фасад все-таки осыпался, наружу выглядывала кирпичная кладка, матово-красная на фоне более светлой штукатурки, которая теперь, там, где она не пряталась в темно-черных пятнах тени, отсвечивала в лунном свете бледно-зеленоватыми тонами. Многие окна были разбиты. Из некоторых торчали сорняки, либо свисая вниз, либо карабкаясь наверх по выступам стены или появившимся в ней трещинам.