Полёт совиного пёрышка

– Неизвестно, кому из нас в первую очередь требуется помощь: тебе самой не помешал бы и опытный целитель, и хороший маг, а по твоему «заботливому» спасителю-муженьку темница плачет.

И что-то мне подсказывало, что Рене вовсе не подложные документы имел в виду. О том, что мне осталось всего несколько лет, я запретила упоминать. И без того хватало первоочередных вопросов, требующих решения, и настроение портить постоянными разговорами о смерти не хотелось. Один только раз Рене посмотрел совсем тяжело, мрачно, и пробормотал что-то длинное на своём наречии. Кажется, ругался.

– По поводу Вергена я тебе уже объясняла… – начала я, но меня самым невежливым образом перебили.

– Дэри, никакого благородства нет в том, чтобы услать неугодную жену с глаз долой! Он вовсе не это твоему отцу обещал! Раз взялся спасать, прятать и помогать – иди до конца, не отворачивайся от трудностей и проблем! А он что? Как вот это всё называется?!

Дёрганым движением Рене обвёл то ли спальню, то ли весь замок в целом.

– Это называется дедово наследство, – хмуро ответила я. – Не совсем моё, а Ализарды, но здесь гораздо лучше, чем в закрытой лечебнице.

– А не должно было быть ни мыслей о лечебнице, ни вот этого, – упирался сыч, ткнув пальцем в стену напротив. – Разве у вас нет вот этого: в болезни и здравии, и тому подобное?

– Это просто слова, Рене. Я не защищаю человека, с которым нас связали брачные клятвы, но объективно: он не бросил меня на произвол судьбы до сих пор. Я получаю регулярные осмотры лекарем, лекарства, у меня есть крыша над головой и безопасность… уж какая есть. Так что слово, данное отцу, он как умеет, так и держит. А то, что Верген отослал меня подальше, а сам наверняка позволяет себе разные вольности – так мне всё равно. Пусть хоть десяток любовниц себе заводит, хоть в дом их приводит, если есть на что содержать.

Я не удержалась, скептически фыркнула. Интересным мужчиной, возможно, не лишённым привлекательности, дэйна Уинблэйра можно было назвать разве что в молодости, которую я не застала: на момент нашего печального знакомства ему было около сорока. Плохо представляю, какая женщина польстилась бы на него сейчас, с его словно обтянутым тонкой сухой кожей угловатым лицом, залысинами, прилизанными волосами, не густыми даже в лучшие времена. Будь у него туго набитый кошелёк и солидный счёт в банке, никто не смотрел бы на залысины. И обаяния ему вовсе не досталось. Впрочем, как жена, я не объективна, по себе помню: если очень нужно, Верген умел и складно говорить, и красиво улыбаться.

– Что касается списка, – я посмотрела в янтарные глаза, возвращаясь к главному. – Я сделаю всё, чтобы его достать. Либо придумаю другой способ, который пока ускользает от моего понимания.

Безумно жаль, что не с кем посоветоваться, проконсультироваться.

– Я не знаю, какую систему знаков ты хочешь изобрести для поддержания бесед, пока я тот ррохов воробей, – поморщился Рене. – Клювом стучать и лапкой дрыгать я не буду. Но говорить со мной вслух можно и нужно, любую мысль, любую идею, даже если она кажется безумной. Что касается твоего ограниченного передвижения вне стен замка… Раз уж всё пока так, как есть – считаю нелишним начать решать языковую проблему. Мне нужно научиться хотя бы читать на имперском. Поможешь?

Он с надеждой заглянул мне в глаза.

Пара коротких, в два-три часа, обращений в декаду… В течение которых Рене пытался успеть пожить человеческой жизнью: принять ванну, размять затёкшие конечности, уговаривал выпускать его на прогулку за пределы этой комнаты, ещё и изуверские тренировки затеял и запретил на это смотреть!

Я очень даже понимала и поддерживала желание восстановить былую форму, но делать специальные упражнения он уходил за ширму, которую передвинул подальше от стены и поставил так, чтобы я его самоистязаний не видела. Но звукоизоляции-то не было, и я честно делала вид, что не слышу, как он сопит, пыхтит и ругается на своём языке.

Этих редких часов было мало, но лучше, чем ничего.

– Постараюсь. Я не гожусь в учителя и наставники, но давай попробуем, – я неуверенно улыбнулась. – В… в следующее твоё появление, да? Я пока поищу в библиотеке учебник, мне кажется, какие-то книги должны здесь быть.

Он собирался помогать мне в поисках!..

– Как твои руки? – вспомнила я о ещё одной проблеме, кивнула на переплетённые пальцы.

Рене чуть заметно скривился.

– Лучше. До нормальных результатов после упражнений далеко, этого очень мало, но всё же лучше. Спасибо.

В прошлый и позапрошлый раз я растирала его пальцы, кисти, заставляя кровь бежать быстрее. Заметила, что Рене то и дело встряхивал руками, а потом пытался, раз за разом пытался и не мог взять в руки кружку с питьём, пристала с расспросами. Крайне неохотно Рене признался, что после обращения он не чувствует рук, они так немеют, что не сразу возвращается чувствительность. Это случалось не в каждое превращение, но случалось.

Преодолевая неловкость, я тогда пересела поближе к сычу, взяла его руку в свои и принялась разминать, растирать, не пропуская ни одного участка кожи. Сначала одну, потом вторую, не останавливаясь под его неотрывным пристальным взглядом, чувствуя, как краска заливает лицо и шею. Сама не поднимала глаз, смотрела на его ладони, пальцы, пыталась представить, можно ли вот этими руками завалить огромное бронированное чудовище? Спросить не решилась…

– Гердерия звучит лучше, – вдруг сказал мой сыч.

Я успела назвать ему настоящее имя, и в тот раз он просто кивнул, беззвучно шевельнул губами, будто пробуя на вкус.

– Но на ласточку ты не похожа, – быстрая улыбка на губах. – Может быть, в детстве, с другим лицом, но не сейчас.

– А сейчас на кого?

Детское прозвище было мне дорого, дарило искорку тепла, помогало хранить в памяти лица родителей.

Рене склонил голову набок, рассматривая меня будто впервые, снова мелькнула на его лице загадочная улыбка.

– Пока не скажу.

– Рене!..

– Когда приезжает твой муж? – без перехода спросил он, и дразнящая улыбка сползла с лица.

Я задержалась с ответом, потребовалось несколько мгновений, чтобы перестроиться.

– В конце осени, скорее всего. Он сообщит более точный срок. А что?

– Ключ от этих стен он держит при себе?

Я уставилась на сыча в глубоком недоумении.

– Рене, ты что… Ты хочешь стащить у Вергена ключ?

Он досадливо махнул рукой.

– Стащил бы, без зазрения совести стащил. Не сверкай так своими прекрасными очами, Дэри, я не собираюсь красть, это было бы слишком… заметно и сразу указывало на тебя. Ты всё очень подробно объяснила и я согласен: убегать сейчас было бы неразумно, нужна подготовка. Но увидеть ключ надо: если ты намереваешься покупать дубликат, хорошо бы понимать, какой именно.

– Дубликат не обязателен. Запирающие чары можно вложить в любой небольшой предмет: непосредственно в ключ, украшение, шкатулку, даже книгу... В кочергу можно, – невольно улыбнулась я. – Важно знать цвет магии и тип заклинания. Это… я выяснила. Ключ можно повторить. У Вергена это небольшой медальон под одеждой. Стянуть его незаметно практически невыполнимая задача, так что не надо рисковать.

Всем своим видом Рене выразил протест, но возражать вслух не стал. Этот разговор мы тоже не закончили так, как возможно, хотели бы, по своей воле, на своей ноте: ещё один болезненный выдох-стон сквозь стиснутые зубы, и вновь на месте, где только что сидел человек, осталась только кучка одежды. Поддавшись порыву жалости, я подхватила появившегося сычика на руки, погладила перья.