"МАМА"

Слезший с лошади и подошедший к стоящим военным, Это был тот в гражданской короткой до колен и с короткими рукавами до локтей, как и у всех конников воинов, и в дорожной серой от пыли одежде. Тунике до колен с золотой вышивкой по краям. В отличие от остальных, что были в красных воиских туниках. В сером, поверх себя и с рукавами длинным узким кожанным плащом пенулой. Застегнутом тоже фибулой на правом плече из обычной меди. С вычеканенной львиной головой. И тоже, подпоясанный, широким с металлическими бляшками поясом. Стянувшим его хорошо выделяющийся округлый животик. Лет, сорокадевяти уже поседевшего головой мужчины.

Сразу видно было, что этот человек был, по проще в сравнении с другими конниками. Но тоже не из бедных.

Это был содержатель школы гладиаторов при Риме Хароний Диспиций Магма.

Весомая фигура в среде ланист, как и его школа гладиаторов. Он был человек завидной справедливости и честности. Правда со своими интересами и грехами внутри своей столь кристально чистой души. Но если не брать это во внимание, то человек в отличие от многих довольно порядочный, но весьма жесткий, расчетливый и порой хладнокровный. И даже иногда циничный. Особенно, когда касалось споров на деньги. И большие денежные ставки.

У ланисты Харония Магмы была отличная гладиаторская школа при самом Риме, и он как раз был в поиске. И ездил по своим делам, чтобы подыскать себе подходящий товар для своей Олимпии.

- Верно, Германик? – он обратился по имени к главному воину. Оценивая физические данные на вид и глаз, стоящего на краю Апиевой дороги молодого и на вид очень здоровго и сильного крестьянского парня.

– Если он немного и вправду не в себе – произнес ланиста Хароний Диспиций Магма - Я в качестве наказания за дезертирство, заберу этого крестянского ублюдка к себе в гладиаторскую школу. Мне не хватает сейчас Ритариев.

Главный воин в красном длинном и широком воинском плаще с золоченой пряжкой фибулой на правом плече, отороченном по нижнему краю золотой каемкой, посмотрел одобрительно на просьбу человека из гражданских.

- Хорошо – произнес тот, кого называли главным легатом и трибуном Германиком Юлием Клавдианом - Он твой, Хароний.

И тут же обратился громогласно к смотрящему на него напуганными глупыми глазами взрослого мальчишки Ганику.

- Слышешь, полоумный! - он громко обратился к молчавшему, теперь как рыба и напуганному Ганику – Ты теперь его человек. Раз он заступился за тебя. Не подведи его.

Ганик тогда и знать не мог, как его меняестя жизнь. Именно сейчас. И с этой самой минутой, у этой Апиевой дороги. И неизвестно, чем бы для него закончилась эта встреча. Если бы не этот его, пока ему неизвестный заступник из гражданских. Оказавшийся, наверное, неслучайно рядом в числе конников и военных.

- Прошу вас, господин! – вдруг раздался голос матери Ганика. Голос, буквально, напугал всех своим криком. Даже лошадей. И те даже дернули поводья в руках конников. И все вздрогнули и повернули головы на крик бегущей по дороге от дома Сильвии, приемной матери Ганика.

- Прошу вас, господин! - она кричала на бегу, приподымая подол своего крестьянского из холстины в дырах и заплатах платья. Она неслась сломя голову босиком по выжженной траве и камням к Апиевой дороге. Бежала от самой деревни. И своего дома.

Она поняла, куда убежал ее Ганик, и уже искала его и нашла.

Подбегая к стоящим у Апиевой дороги военным конникам легионерам, она прокричала – Прошу вас, господин, не убивайте моего сына! Я молю вас, господин!

Она, подлетев, упала на голые свои женщины колени в пыль самой дороги перед всадниками. И прижалась к голым жилистым ногам стоящего Ганика головой.

- Он у меня единственный сын! – она взмолилась конникам - Я виновата, что прятала его от армии! Я должна отвечать за это! Пощадите моего ребенка! Он немного не в себе, господин!

- Нужен он кому-то - проговорил, брезгливо, сморщив свое лицо, главный всадник воин – Ответь только мне женщина – произнес громко он – Он у тебя от кого такой? От осла или козла?

И снова засмеялся и добавил - Хоть и полудурок, но здоровьем не обижен. На нем пахать можно вместо лошади.

- Простите, господин! - она продолжала рыдать, словно не слыша и не понимая его, и прижиматься седеющей растрепанной на ветру головой к ногам молодого на вид взрослого здорового и сильного парня. Она тряслась вся от страха и боли, и Ганик так и не мог понять, что происходит. Он тоже, упал рядом с матерью на колени. И, уставившись тупо на военных, молчал, обнял свою приемную маму Сильвию.

- Они, наверное, все здесь ненормальные – произнес третий в блестящих на солнце медью доспехах воин и в красном плаще. Центурион по имени Октавий Рудий Мела.

– И мать и ее этот дурак – произнес он – Ты хоть не оставляей без присмотра, этого своего дурака, мать.

Сильвия прижалась к своему приемному сыну, защищая его, как только можно. И обняв его своими женскими руками. Она рыдала навзрыд, и это тронуло и ранило само сердце Ганика. Сейчас что-то произошло. Что-то в его душе и его голове.

Он даже не представлял такой к нему любви. К приемышу и подкидышу. Неизвестно откуда.

Он просто опустил свою с вьющимися русыми волосами голову на плечо матери, потупив с вой взор.

- Подыми мать на ноги, недоумок! – произнес тот, которого называли генерал Гай Семпроний Блез.

- Замолчи, Блез! – произнес, обрывая его, громко и резко главный всадник по имени Германик Юлий Клавдиан, обращаясь к Блезу. И, сверкнув недобрым взглядом серых бесцветных из-под военного шлема с перьями глаз, сказал - Я буду решать и говорить сейчас, как быть дальше, и что делать.

Первый воин в золоченых красивых доспехах и красной военной короткой тоге и красном длинном плаще, подошел к Ганику - Ты знаешь, кто я? - он обратился к поднявшему свою мать с земли Ганику. И, не дожидаясь ответа, произнес - Я командующий императорских легионов Рима Германик Юлий Клавдиан. Я брат самого императора Рима Цезаря Тиберия Клавдия Нерона. Ты, хоть знаешь такого? Кто это? –

Он замолчал ненадолго и смотрел, не отрываясь на уже самого напуганного стоящего с плачущей матерью Ганика.

Ганик напугался не на шутку уже за себя и свою ревущую горькими слезами мать. И, понимал, что дело худо. И, поэтому молчал, считая вообще ничего не говорить теперь. Он, догадывался, кто есть, кто. И до того как Германик назвал свое имя, но промолчал. И хоть он играл с пятнадцатилетними деревенскими мальчишками, он не был дураком. Так как его обозвали, его сильно задело. Хоть, он был еще в душе не погодам выросший во взрослого мужчину. И Сильвия его берегла ото всех и прятала как какую-нибудь драгоценность. И не пускала далеко от своего дома. А он, хоть и покорно слушался ее как приемный сын. Совершенно не переча матери. Все равно убегал из своего дома. И он все прекрасно понимал. И понимал, теперь, что его жизнь должна измениться. И он не хотел быть просто как его приемный отец рыбаком и бедняком. Он понял, что достоин большего. И именно сейчас. Он уже знал, что делать. И ему еще больше захотелось в Рим.