Переписка

Твой С.

Нежный привет Вере и Максу. Получила ли Ася[104] мое письмо?

<Осень 1924 г.>

Дорогая моя Лиленька,

Что с тобой? На два последних письма твоих — нет ответа. Думал было и не писать тебе, но попробую еще раз, и если ответа и на этот раз не последует, начну наводить о тебе справки стороною.

Поздравляю тебя и Веру с прошедшими имянинами. И пятого и семнадцатого при встрече с каждой имянинницей вспоминал вас.

Самое тяжелое в моих письмах к тебе это — необходимость писать о своей жизни. А она так мерзка, что рука каждый раз останавливается «на этом месте». Тащу воз нагруженный камнями и не хватает ни сил, ни жестокости разбросать камни и понестись налегке. Если бы рухнула стена, нас с тобой разделяющая! Господи!

Не писать о себе, значит ничего не писать. Ибо о чем же можно вам писать, как не о себе?!

Эту зиму я не переезжаю в город. Живу в ложбине, окруженный горами и лесом. Из окна вид на уже покрасневший холм и на небо синее по-южному. Стоит «бабье лето». По ночам уже морозит, днем жара. Каждый день езжу в город, к<отор>ый в 20 верстах. С ужасом ожидаю наступления зимы. Двадцать пятый год сулит мне бедами. Разрываюсь между университетом и необходимостью заработка. Возможно, что придется ради заработка перебраться в Париж и бросить свой докторский экзамен. Меня это не очень огорчает, ибо буду ли я доктором, или не-доктором — не все ли равно? Но знай я это раньше, иначе бы построил свою жизнь. Бог с ними, с моими делами!

Передай Лене Ц, что недавно видел и познакомился с его племянницей, дочерью Кати.[105] Катя ничего о нем не знала и очень обрадовалась известию, что он «существует».

Из наших общих знакомых переписываюсь с ФедАвг.[106] Мне он очень мил и внутренне близок. Только немного расхолаживает его чрезмерное какое-то благополучие (внутреннее).

Я сейчас занят редактированием небольшого журнала литературно-критического.[107] Мне бы очень хотелось получить что-нибудь из России о театре, о последних прозаиках и поэтах, об академ-научной жизни. Если власти ничего не будут иметь против, попроси тех, кто может дать материал в этих областях, прислать по моему адресу. Все будет хорошо оплачено. Очень хотелось бы иметь статью о Студии,[108] Камтеатре, Мейерхольде. С радостью редакция примет стихи и прозу. Поговори с Максом и Ант, мбони дадут что-ниб. Мбты напишешь о театре, или о покойном Вахтангове. Размер каждой вещи не должен превышать 20 тысзнаков, или, что то же, половины печатного листа. Сообщи мне немедленно, могу ли я чего-нибудь ждать. Журнал чисто литературный. Сообщи мне адрес Веры и Макса. Последний, вот уже год, как мне ничего не пишет. Я уже писал тебе, что у меня чувство, что все москвичи меня позабыли. Я знаю, что меж нами лежат годы, разделяющие больше, чем тысячи и тысячи верст. Но все же больно. И напоследок — твое многомесячное молчание.

Пишу тебе на московский адрес. Думаю, что ты уже на зиму переехала. Не задерживай ответа. Буду считать дни.

Имеешь ли вести от Н? Надеюсь, что наводнение до них не докатилось.[109] Она тоже не отвечает на мои последние письма.

Пиши Лиленька. Твои письма единственная реальная связь и с Россией и с прошлым, а м<ожет>б<ыть>и с будущим.

Твой С.

Мой адр<ес>:

U Prahy. (p. p. Dobřichovice) Všenory, č. 23

21 VII <19>25

Дорогая Лиленька,

— Пишу тебе карандашом, пчто здесь, в санатории почти все время лежу.[110] Не подумай, что я умирающий, кый не встает с постели от слабости. Со мной ничего страшного не произошло, с легкими у меня дела обстоят прекрасно — я просто переутомился до предела и врачи отправили меня на полтора месяца на отдых. Тчто не волнуйся и не хорони меня до времени.

С начала войны не имел ни разу возможности так отдыхать, как отдыхаю сейчас. Круглыми днями лежу в сосновом лесу на кушетке, ем пять раз в день, пичкаюсь железом, мышьяком и пр<очим>. За первую же неделю прибавил два кило.

Марина с Алей и мальчиком остались во Вшенорах. Если бы ты видела этого мальчика, Лиленька! Милый, тихий, ласковый, с большими синими глазами. Говорить еще, конечно, не умеет (l1/2 м<есяца>), но уже звонко смеется. Почти никогда не плачет. Когда с ним говорят — приветливо улыбается. А главное прекрасно выглядит (тьфу, тьфу, тьфу не сглазить!)! Круглый, розовый, с прекрасными детскими чертами. Не подумай, что я пристрастен — он общий любимец. Его задаривают со всех сторон.

М<арина>дрожит над ним, ни на минуту от него не отходит, но он не избаловывается, как это обычно бывает с другими.

Аля — девочка с золотым сердцем. Она самоотверженно привязана к М<арине>и ко мне. Готова ото всего отказаться, от самых дорогих ей вещей, чтобы доставить нам радость, подарить что-нибудь. Прекрасно пишет (совсем необычайно), я бы сказал, что это ее призвание, если бы ее больше тянуло к тетради. Страстно любит читать. Книги проглатывает и запоминает до мелочей. Рисует так, что знакомые и друзья только рты разевают, открывая ее альбомы. Но здесь то же что и в писании. Страстной воли, страстного тяготения к карандашу нет. Вообще в ней с некоторых пор (с самого приезда из России) — полное отсутствие воли, даже самой раздетской. Если ей нужно выучить несколько французских слов, то она может просидеть с ними с самого утра до вечера. Она рассеивается от малейшего пустяка и волевым образом сосредоточиться не умеет. Внимание ее пассивно. От книги она не будет отрываться целыми днями, но именно потому, что книга ее берет, а не она книгу. Какое-то медиумическое состояние. Это отразилось и на ее внешности.

104

В. А. Жуковская

105

Екатерина Германовна Цирес — старшая сестра А. Г. Циреса.

106

Ф. А. Степуном.

107

«Своими путями».

108

Третья (Вахтанговская) Студия МХТ.

109

В ноябре 1924 г. в Ленинграде было сильное наводнение.

110

Адрес санатория указан на открытке от 19 июля 1925: «Чехия, pp. Cirkovice и Uhliřskych Janovic. — Sanatorium».