Страница 1 из 53
ЦВЕТАЕВОЙ М.И
<В Москву>
26 октября 1918 г.
Коктебель
Дорогая, родная моя Мариночка,
Как я не хотел этого, какие меры против этого не принимал — мне все же приходится уезжать в Добровольческую Армию.
— Я Вас ожидал в Коктебеле пять месяцев, послал за это время Вам не менее пятнадцати писем, в которых умолял Вас как можно скорее приехать сюда с Алей. Очевидно, мои письма не дошли либо Ваши обстоятельства сложились так, что Вы не смогли выехать. Все, о чем Вы меня просили в письме — я исполнил. Я ожидал Вас здесь до тех пор, пока это было для меня возможно. У меня не было денег — я, против своего обыкновения, занимал у кого только можно, чтобы только дотянуть до Вашего приезда. Занимать больше не у кого. Денег у меня не осталось ни копейки. Кроме этого и ждать-то Вас у меня теперь нет причин — Троцкий окончательно закрыл границы и никого из Москвы под страхом смертной казни не выпускают.
С ужасом думаю о Вашем житье в Москве. Слышал о «неделе бедноты» — устроенной большевиками. Дай Господи, чтобы это все кончилось для вас благополучно. Надеюсь, Никодим, как всегда, вас спасет.
— Вернее всего, что Добровольческая Армия начнет движение на Великороссию. Я постараюсь принять в этом движении непосредственное участие — это даст мне возможность увидеть Вас.
— Но может случиться, что я попаду против своего желания в отряд, двигающийся в другом направлении. Тогда не приходите в ужас, ежели среди войск, вступивших в Москву, меня не будет. Это значит, что я нахожусь в данный момент в другом месте.
— Макс Вам все расскажет о моей жизни в Коктебеле. Он мне очень помог во время моего пребывания здесь. (М<ежду>проч<им>я у него задолжал 400 рублей.)
— Макс и Пра были для меня, как родные.
Асю[1] видел несколько раз, но мельком. Она живет в СтКрыму с Зелинской.[2] Сняли домик, купили корову и проч.
У Бориса — новорожденная — великолепная девочка. Я, если успею — буду крестным. Собираются дать ей имя — Ирина.[3]
Не буду писать о всех местных новостях — узнаете от Макса.
— Теперь о главном. Мариночка, — знайте, что Ваше имя я крепко ношу в сердце, что бы ни было — я Ваш вечный и верный друг. Так обо мне всегда и думайте.
Моя последняя и самая большая просьба к Вам — живите.
Не отравляйте свои дни излишними волнениями и ненужной болью.
Все образуется и все будет хорошо.
При всяком удобном случае — буду Вам писать.
Целую Вас, Алю и Ириночку.
Ваш преданный
<Вместо подписи — рисунок льва>
<Из Константинополя в Москву><28 июня 1921 г.>
— Мой милый друг — Мариночка,
— Сегодня я получил письмо от Ильи Г,[4] что Вы живы и здоровы. Прочитав письмо, я пробродил весь день по городу, обезумев от радости. — До этого я имел об Вас кое-какие вести от КД,[5] но вести эти относились к осени, а минувшая зима была такой трудной.
Что мне писать Вам? С чего начать? Нужно сказать много, а я разучился не только писать, но и говорить. Я живу верой в нашу встречу. Без Вас для меня не будет жизни, живите! Я ничего не буду от Вас требовать — мне ничего и не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Остальное — я это твердо знаю — будет. Об этом и говорить не нужно, п<отому>ч<то>я знаю — всё что чувствую я не можете не чувствовать Вы.
Наша встреча с Вами была величайшим чудом, и еще большим чудом будет наша встреча грядущая. Когда я о ней думаю — сердце замирает страшно — ведь большей радости и быть не может, чем та, что нас ждет. Но я суеверен — не буду говорить об этом. Все годы нашей разлуки — каждый день, каждый час — Вы были со мной, во мне. Но и это Вы, конечно, должны знать.
Радость моя, за все это время ничего более страшного (а мне много страшного пришлось видеть),[6] чем постоянная тревога за Вас, я не испытал. Теперь будет гораздо легче — в марте Вы были живы.
— О себе писать трудно. Все годы, что мы не с Вами — прожил, как во сне. Жизнь моя делится на две части — на «до» и «после». «До» — явь, «после» — жуткий сон, хочешь проснуться и нельзя. Но я знаю — явь вернется.
Для Вас я веду дневник (большую и самую дорогую часть дневника у меня украли с вещами) — Вы будете всё знать, а пока знайте, что я жив, что я все свои силы приложу, чтобы остаться живым и знаю, что буду жив. Только сберегите Вы себя и Алю.
— Перечитайте Пьера Лоти.[7] В последнее время он стал мне особенно понятен. Вы поймете — почему.
Меня ждет Ваше письмо — И<лья>Г<ригорьевич>не хотел мне его пересылать, не получив моего точного адреса. Буду ожидать его с трепетом. Последнее письмо от Вас имел два года тому назад. После этого — ничего.
— Спишитесь с Максом. Он всё обо мне знает. (Идут зачеркнутые слова: я же — или я не — знал, что Вам — последнего не разбираю.) — Сейчас комната, в которой я живу полна народу. Шумят и громко разговаривают и потому писать невозможно. Как только получу ответ от И<льи>Г<ригорьевича>с Вашим письмом — напишу подробно и много. Хочу отправить это письмо сейчас же, чтобы Вы поскорее получили его. Кроме того, даю еще о себе знать другим путем. И<лья>Г<ригорьевич>пишет, что Вы живете все там же. Мне приятно, что я могу себе представить окружающую Вас обстановку.
— Что мне Вам написать о своей жизни? Живу изо дня в день. Каждый день отвоевывается, каждый день приближает нашу встречу. Последнее дает мне бодрость и силу. А так — все вокруг очень плохо и безнадежно. Но об этом всем расскажу при свидании.
1
А. И. Цветаеву
2
По-видимому, В. И. Зелинская
3
Дочь Б. C. Трухачева и М. И. Кузнецовой
4
И. Г. Эренбург по просьбе Цветаевой узнал о местопребывании С. Я. Эфрона.
5
К. Д. Бальмонта
6
видеть! (Пометка моя.) — Примеч. M. Цветаевой.
7
Предположительно, имеется в виду книга французского писателя Пьера Лоти (наст. имя Луи Мари Жюльен Вио, 1850–1923) «Книга милосердия и смерти».