Страница 103 из 122
- Пошли со мной.
Не успели они прийти в квартиру, как подкатила «скорая» и явился оперуполномоченный, с ним какой-то хмырь с фотоаппаратом. Пока этот хмырь фотографировал лежащего на полу Семена Григорьевича, опер на кухне допросил Борьку, записал по форме протокол и велел Борьке расписаться. Потом санитары положили Семена Григорьевича на носилки и унесли, ушли и врач, и хмырь с фотоаппаратом. Как раз в это время стали появляться другие жильцы. Первым пришел Степан Его рыч, потом прошмыгнул Игорь Васильевич, следом явилась Люба, за ней Зинаида и Егор Петрович. И все, кроме Игоря Васильевича, набились в кухню, и Борьке в который раз пришлось рассказывать, как он на кухне собирался погладить рубаху — она действительно лежала до сих пор на кухонном столе неглаженая — и услышал выстрел. И дальше шли подробности и ответы на самые нелепые вопросы.
- Ну и квартирка у вас... — горестно вздыхая, проговорил участковый Гераскин. — Не соскучишься с вами, мать вашу…
- Мы-то здесь при чем? — пожала плечами Зинаида.
- Может, у него на работе что стряслось? — спросил Егор Петрович.
- Следствие разберется, — сказал Гераскин.
- А что, и следствие будет? — испуганно спросила Люба.
- А вы как думали? — грозно посмотрел на нее Гераскин. — Откуда у него оружие? Боевое оружие! Это ж страшное нарушение закона!
- Чего ты на нас-то орешь, Гераскин? — заносчиво ответила Люба. — Мы, что ли, ему пистолет дали?
- Не знаю, не знаю... — Гераскин смотрел угрюмо. — А вообще, ох как вы мне все надоели! То у них, понимаешь, враг народа, антисоветчик в квартире окопался, по ночам писал, а они ничего не видели, то…
- Ну писал... — сказал Степан Егорыч. — Мы-то что должны были делать?
- Сигнализировать вовремя надо было!
- Тебе и просигнализировал один... скот, — ответил Степан Егорыч.
- Ты, Степан Егорыч, лучше помолчи, — угрожающе проговорил Гераскин. — Ты у меня вообще под следствием находишься…
- Под каким следствием? — удивился Борька.
- Он Игорю Васильевичу в ухо дал, — сказала Люба. — А тот на него Гераскину заявление накатал.
- Не только заявление, — ответил Гераскин. — Он и справку из больницы принес. Сотрясение мозга — раз, раны на лице — два, ухо опухшее — три. Я обязан принимать меры.
- Так раны на лице — это ему жена рожу разодрала! — сказала Зинаида. — И мало разодрала! Я б этой сволочи глаза бы выцарапала!
- Зинаида! — прикрикнул Гераскин.
- Так-так... — хищно улыбнулся Борька. — Ну и хорек у нас в квартире завелся, Степан Егорыч, а? Так-так…
- Ты тут не «такай», не «такай»! — глянул на него Гераскин. — Ты мне лучше скажи, почему ты в рабочее время дома околачивался?
- Отгул у меня, Гераскин, — опять улыбнулся Борька. — Что ты все на мозоли наступить норовишь?
- Если тебе на мозоли наступлю, ты у меня обратно туда загремишь, откуда недавно приехал.
- Ну ты даешь, Гераскин! — всплеснула руками Люба. — Человек только на свободу вышел, а ты его обратно за решетку толкаешь!
- Он давно на свободу вышел! — возразил Гераскин. — А где пол года ошивался и чем занимался, не рассказывает! Был бы я сволочь, я бы давно на него материал в уголовку направил. Понял? — он опять грозно посмотрел на Борьку. — Так что сиди и помалкивай.
- Ох и люди-и! — вздохнул Егор Петрович. — Человек застрелился, а они собачатся, как на рынке.
И все замолчали, на лицах отобразилось некое подобие скорби.
- Помянуть бы надо... — вновь вздохнул Егор Петрович. — Хороший был человек.
- Ох ты-и! Кто про что, а вшивый — все про баню! — зло фыркнула Зинаида.
- Чего он застрелился-то, не пойму? — вздохнула Люба.
- Он Сергею Андреичу помочь хотел. Из тюрьмы выручить, — ответил Степан Егорыч. — Да, видно, не вышло.
- А ты откуда знаешь? — подозрительно посмотрел на него Гераскин.
- Он мне говорил, что собирается по начальству пойти, — сказал Степан Егорыч. — Вот, видно, и сходил…
- Стреляться-то чего? — не поняла Зинаида. — Ну сходил, не получилось помочь, а стреляться-то зачем? Ничего не понимаю.
- И не надо, — сказал Гераскин. — Лучше спать будешь.
- Гордый человек был... — раздумчиво произнес Степан Егорыч. — Душа, видать, не выдержала.
- Какая такая душа? — взъярился Гераскин. — Чего душа не выдержала? Ты мне эти разговорчики... Тоже туда захотел, где Сергей Андреич охлаждается?
- Что ты, Гераскин, все Сергея Андреича поносишь? — спросила Люба. — Плохой человек был, скажешь?
- Раз за ним органы пришли, значит, плохой. Наше дело маленькое, не рассуждать, а исполнять и принимать к сведению!
- Да лучше его во всем районе не было! Скольких людей лечил! Помогал скольким! Его все дети по имени знают!
- Так-так... — хищно улыбался Борька и качал головой. — Так-так…
- Ох и квартирка... — снова покачал головой Гераскин и поднялся, пошел из кухни. — Мне с вами по душам говорить ни к чему, а то... С вами только на официальном языке протокола можно разговаривать.
- Ты другого языка и не знаешь, Гераскин, — вслед проговорил Степан Егорыч. — Давай быстрей свое следствие кончай, а то я заждался.
- Закончу, закончу... — пообещал Гераскин. — Тогда по-другому запоешь. Я ведь со следствием этим тяну, и думаешь, почему? — в голосе Гераскина прозвучала обида. — Мне ведь тебя жалко... фронтовик, с двумя Славами и загремел по хулиганской статье, хорошо, да?
- А если этот хмырюга заберет заявление, стало быть, и дела не будет? — вдруг спросил Борька.
- Ты у меня законник, все знаешь. Хрен он его заберет, — вздохнул Гераскин. — Он у меня на той неделе спрашивал, почему я тяну с делом? Грозился по инстанциям писать... Ладно, бывайте.
- Помянуть Семена Григорьевича не останешься, Гераскин? — спросил Егор Петрович. — Не по-человечьи как-то, Гераскин.
- Да? — обернулся Гераскин и кивнул в сторону коридора. — А он потом на меня напишет, что я с подследственными и вообще со своими подопечными водку распиваю... Нет уж, спасибочки... — И Гераскин ушел.
В кухне было слышно, как грохнула входная дверь.
На кухне воцарилась тишина. Егор Петрович хлопнул себя по коленям и решительно поднялся:
- Ладно, давайте сбрасываться. Я схожу, пока магазины открыты.
Все разбрелись по комнатам и скоро вернулись, протягивая Егору Петровичу деньги — кто тридцатку, кто — четвертной.
- Я с тобой схожу, Егор Петрович, — сказал Борька. — Мало ли... вдруг очередь большая будет?
- Аты, значит, без очереди привык? — усмехнулся Егор Петрович.
- У меня в десятом все продавщицы знакомые, — тоже ухмыльнулся Борька.
- Ладно, пошли. Зин, пока тут закусон какой-нибудь сварганьте, картошечки там... селедочка у нас есть…
- Сварганим, сварганим, иди, поминальщик!
Они ушли, а все остальные еще некоторое время сидели молча, думая каждый о своем, и настроение у них было подавленное. Пришел на кухню Игорь Васильевич — никому ни «здрасьте», ни «привет». Поставил на плиту чайник, кастрюльку с водой, почистил несколько картофелин, покидал их в кастрюльку и ушел к себе. Пока он все это делал, все молча наблюдали за ним, молча проводили его взглядами. Когда же его фигура исчезла в коридоре, Степан Егорыч смачно сплюнул на пол, тихо выругался. Зинаида встала у своего стола, принялась чистить картошку.