Целитель

— Я хочу спросить вас еще об одном, — сказал Керстен. — Речь идет о моем друге Карле Венцеле. У меня все еще есть ваше честное слово, слово мужчины и крупного немецкого руководителя, что ему сохранят жизнь?

— Да, разумеется, — сказал Гиммлер.

Доктор отправился закрывать чемоданы, на душе у него было спокойно.

8

Самолет, на котором летел Керстен, был до отказа забит пассажирами — настолько, что его жена, дети и старая няня прилетели только сутки спустя. За все время с начала войны для доктора не было момента счастливее, чем встреча со своей семьей на аэродроме в Стокгольме. Теперь, что бы ни случилось с Германией и с ним самим, по крайней мере, Ирмгард и дети были в безопасности.

Пока его жена потихоньку обустраивалась в их маленькой квартирке и расставляла по местам ту немногочисленную мебель и вещи, которые удалось отправить из Германии на корабле, доктор почти каждый день встречался с министром иностранных дел Швеции.

Они подробно обсудили сложившееся положение. Ситуация в Германии ухудшалась с каждым днем, и чем безнадежнее она становилась, тем тревожнее было за судьбу узников лагерей. Когда у хозяев земля уходит из-под ног, чего стоит жизнь рабов, ходячих скелетов? Керстен и Гюнтер имели все основания опасаться того, что зверь напоследок покажет зубы. Время поджимало.

В этой гонке со смертью у Керстена были надежные союзники, в которых он не сомневался, — Брандт, Бергер и Шелленберг. В числе врагов оставались Риббентроп и — более чем когда-либо — Кальтенбруннер, который дошел до того, что попытался организовать покушение на доктора, чтобы помешать его планам. Но эта попытка обернулась против шефа гестапо и удивительным образом усилила влияние Керстена на Гиммлера. Доктор оставил рейхсфюрера в отличном настроении, и теперь баланс сил явно склонялся в пользу проекта Гюнтера.

Министр иностранных дел выказывал гораздо больше нетерпения, нежели во время предыдущих приездов Керстена в Стокгольм. Его страна считает, говорил он, что выносить ту жестокость, с которой обращаются с датскими и норвежскими заключенными, больше невозможно, тем более что они так близки к шведам по крови. Военные неудачи Германии придали храбрости даже самым нейтрально настроенным. Недовольство населения может привести к серьезным последствиям. Надо что-то делать, и быстро. Гюнтер просил Гиммлера выбрать между двумя вариантами решения.

Самым желательным было бы, конечно, освобождение всех скандинавских заключенных разом. Швеция возьмет на себя их перевозку и размещение под наблюдением Международного комитета Красного Креста. Она также обязуется сделать это для всех прочих заключенных, в особенности голландцев, которых Керстену удастся освободить.

Другой путь — так сказать, запасной, — если рейхсфюрер не захочет или не сможет отпустить скандинавских заключенных, то хотя бы собрать их вместе в один лагерь под покровительством Красного Креста. Это было очень опасно — союзники бомбили все чаще и интенсивнее. Часто они затрагивали лагеря, расположенные вблизи городов. Тысячи норвежцев и датчан могли там погибнуть.

Все детали переговоров Керстен передавал по телефону Гиммлеру, связаться с которым не составляло особого труда. Сразу по приезде доктор рассказал Гюнтеру о том, какую привилегию ему предоставил Гиммлер. И Гюнтер со своей стороны издал приказ о том, что Керстену предоставляется первоочередное право связываться с Германией.

В своей квартире доктор установил телефонный аппарат с двумя трубками. Чтобы ничего из этих исторических диалогов не забылось, даже тогда, когда он обсуждал с Элизабет Любен семейные дела, у него были свидетели — рядом с Керстеном всегда находился кто-то из официальных лиц, кто следил за разговором. Иногда это был кто-то из шведских чиновников, иногда — представитель Финляндии, но чаще всего эту обязанность выполнял барон ван Нагель, представитель находящегося в Лондоне голландского правительства в изгнании.

Ситуация, при которой присутствовали эти люди, была невероятно парадоксальной: человек, который с юридической точки зрения являлся врагом Германии, гражданин страны, которая находилась с ней в состоянии войны, пользовался исключительным правом, которое было недоступно даже командующим армиями и всем министрам Третьего рейха, кроме Риббентропа. Он мог звонить каждый день, когда ему заблагорассудится, — или по официальным делам человеку, который был вторым после Гитлера хозяином Германии, или по личным — простой и храброй женщине, занимавшейся его имением.

Когда Гюнтер описал Керстену все, что касалось реализации плана, а доктор после разговоров с Гиммлером придумал, что может послужить гарантом хотя бы для одного из предполагаемых решений, шведское правительство собралось и предоставило министру иностранных дел все полномочия, необходимые для выполнения плана.

Это совещание состоялось на третьей неделе ноября. Выходя оттуда, Гюнтер спросил у Керстена:

— Когда вы уезжаете?

— Я могу сесть на самолет хоть сегодня, — сказал доктор. — Но чтобы моя роль стала решающей, я бы предпочел дождаться, пока Гиммлеру не понадобится лечение. Прошло уже столько времени, что, я думаю, этот момент себя ждать не заставит.

Двадцать пятого ноября 1944 года в квартире доктора зазвонил телефон. Звонили из штаб-квартиры Гиммлера. Рейхсфюреру было очень плохо, и он требовал Керстена.

Доктор тут же сообщил Гюнтеру. Они встретились в тот же день. Министр еще раз подытожил, что именно он поручает Керстену: добиться освобождения скандинавских заключенных или, если этого сделать не удастся, добиться того, чтобы всех их собрали в один лагерь вдали от мест возможных бомбардировок.

В последнюю минуту Гюнтер добавил к этому еще одну просьбу: голландское правительство в изгнании, находящееся в Лондоне, попросило Швецию поставить продовольствие на территорию Голландии, которую союзникам еще не удалось освободить. Жители — почти половина населения Голландии — буквально умирают с голоду. У шведов есть суда, загруженные продовольствием и готовые в любую минуту поднять якоря. Но немцы не позволяют им причалить. Гюнтер просил Керстена добиться разрешения на выгрузку у Гиммлера — полновластного хозяина в странах, все еще оккупированных нацистскими войсками.

На следующий день, оставив жену и детей в Стокгольме, Керстен сел на самолет в Берлин.

9

Сначала доктор заехал на несколько часов в Хартцвальде. Кроме Элизабет Любен, там его ждала еще и фрау Инфельд. Это была та самая молодая женщина, что приезжала еще 13 августа, чтобы обсудить возможность Швейцарии принять двадцать тысяч евреев. Она сказала Керстену:

— Гиммлер не сделал ничего. Наоборот, офицеры СС ездят по Швейцарии и обещают освобождать евреев по цене пятьсот швейцарских франков за голову обычного еврея и по две тысячи — за значительных. Швейцарские власти крайне возмущены этим постыдным торгом живыми людьми.

Назавтра Керстен приехал в западную ставку Гиммлера в Шварцвальде. Рейхсфюрер был в подавленном состоянии из-за болезни, но очень возбужден подготовкой предстоящего наступления фон Рундштедта в Арденнах. Это должен был быть главный сокрушительный удар вермахта за все время отступления конца 1944 года.

После сеанса лечения рейхсфюрер почувствовал себя лучше и бурно выражал свою радость:

— Вот увидите, все расчеты Гитлера оправдаются! Он останется в истории величайшим гением всех времен! Он знает даже примерную дату нашей победы. Двадцать шестого января мы вернемся на атлантическое побережье. Всех английских и американских солдат заставим лакать морскую воду. И тогда у нас будет достаточно свободных сил, чтобы раздавить русских. Вы все поймете, когда в игру вступит наше секретное оружие.