Страница 146 из 179
– Я вовсе не… – возразила было Мариса, но осеклась, не в силах дальше кривить душой. Ее сердце забилось так громко, что она едва не оглохла. – Ты не одолжишь мне платье? Даже Трюдо не захочет прогуливаться с мальчишкой.
– С удовольствием! – обрадовалась Лали. – Идемте! Увидите, Трюдо будет не единственным, кому захочется пригласить вас на прогулку.
Мариса расчесала волосы и, приподняв их с помощью полоски кожи, закрепила на макушке так, чтобы пышные локоны падали на шею и на лицо. Даже простое ситцевое платье Лали, как ни велико оно ей было, моментально превратило ее в женщину. Она не видела Доминика – и не собиралась его искать! – но Трюдо одобрительно улыбнулся, с преувеличенной галантностью предлагая ей руку.
– Ну вот, теперь я могу спокойно обращаться к вам «мадемуазель»! Не желаете ли прогуляться с бестолочью-французом, мадемуазель? Обещаю вас не обижать.
Подхватывая его полушутливый тон, Мариса согласно кивнула. В уголках ее рта появились ямочки.
– Сочту за честь, сударь. Если вы вдруг запамятуете о своем обещании, я забуду, что я дама, и побалую вас своим ножичком, как вы сами меня учили.
Он засмеялся, запрокинув голову.
– Не сомневаюсь, что вы так и сделали бы! Значит, чинная прогулка? Ничего, я покажу вам, как прекрасен ручеек при луне, а вы в знак благодарности позволите мне поцеловать вам ручку.
Она приняла приглашение, не желая оглядываться, чтобы не знать, кто наблюдает за ними на небольшой опушке среди огромных деревьев. Отвыкнув от юбок, она споткнулась, и Трюдо ухватил ее крепче. Почувствовав ее неудовольствие, он усмехнулся.
– Я просто исполняю свою роль, малышка! Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем предупрежден. Кроме того, мне вовсе не хочется, чтобы капитан всадил мне нож промеж ребер.
– Вряд ли ему есть до нас дело, – ребячливо ответила она, стараясь не обращать внимания на стук в висках.
– Вот как? Ничего, мы скоро это узнаем.
Сказав это, Трюдо умолк, неслышно переставляя ноги в мокасинах. Густые обвислые усы – предмет его гордости – и длинные вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под меховой шапки, делали его похожим на разбойника. Тем не менее Мариса, которая три месяца назад не осмелилась бы подойти к нему близко, не испытывала ни малейшего страха. Страх остался в прошлом, он был накрепко связан с событиями, последовавшими после того, как ее приковали к ощетинившейся занозами стене в каюте Джонаса; она беспомощно ждала появления своего мучителя… Случившееся затем было ужасно, причинило ей много боли, но самым ее страшным ожиданиям так и не суждено было сбыться.
Впрочем, в этот вечер ей было не до жутких воспоминаний: сейчас ей следовало опасаться только собственных чувств и пугающего, непрошеного томления. Все до одного нервы в ее теле натянулись как струны и звенели от каждого ночного звука, взбудораженные лесными ароматами.
Лагерь, затянутый дымком с запахом жареного мяса и подсыхающих шкур, остался позади. Теперь все прочие запахи перебивал аромат густой травы под ногами, а все звуки – журчание ручья, лягушачье кваканье да уханье приступившей к ночной охоте совы. Лали предупреждала Марису о рыщущих в окрестностях лагеря пумах, но в обществе Трюдо она не боялась хищников: Трюдо был обвешан ножами и пистолетами и нес в руке длинное ружье.
– Вы уверены, что здесь безопасно? – спросила она тем не менее немного погодя. – У вас такой вид, словно вы готовитесь отражать вражеское нападение.
Они вышли из тени деревьев и оказались на высоком берегу ручья. Мариса увидела белозубую улыбку своего спутника.
– Лучше не надеяться на случай. Команчи предпочитают совершать набеги при свете луны. Но вы не бойтесь: со мной вам ничего не угрожает.
– Команчи? Дикие индейцы? – Она слышала о дикарях от дяди, и сейчас у нее душа ушла в пятки. Однако смех Трюдо звучал ободряюще.
– Дикие? В общем-то они достаточно дики и опасны, но не для нас. Я долго торговал с ними, а капитан вообще прожил у них два года. Когда мы окажемся в Новой Испании, опасаться придется не их.
Внезапно он повернулся к ней, нарушив волшебное очарование лунной ночи:
– Разве вы не знаете, что все мы кое-что ищем? В сравнении с человеческими стремлениями страх – ничто. Не все вернутся живыми, чтобы потратить заработанное. Этот край назначает свою цену.
– Зачем тогда?..
– Зачем? А зачем здесь вы? Вы рискуете точно так же, как и мы, а то и больше: ведь вы женщина. К чему стремитесь вы – к свободе или к новой неволе?
Он схватил ее за руку, и она опасливо вырвалась.
– Какая разница? Я здесь, и это главное. Я тоже хочу найти ответы… Вы мужчина, вам это покажется бессмыслицей.
– Раньше и у меня была женщина. Она тоже искала ответы на бог знает какие вопросы, которые распирали ее жалкий умишко, и на какое-то время нашла их – в объятиях другого мужчины. Я убил обоих. Прежде чем навсегда умолкнуть, она успела сказать мне, что во всем виновато одиночество. Она, мол, совершила ошибку, ей следовало вернуться ко мне. Неужели она вообразила, что я совершенно лишен гордости, как она сама? Она заслужила смерть. Но вы, как женщина, ответьте мне: почему я никак не могу от нее избавиться? Ко мне все время является ее хохочущий призрак: я вижу ее такой, какой она была сразу после нашей свадьбы, еще до того, как умер наш ребенок, а я, охотясь, уходил все дальше; но ведь иначе я не смог бы посулить ей ничего, кроме хижины на болоте! Женщины! Знают ли они сами, чего хотят? Неужели так и не найдут ответов на свои вопросы?
Ей бы испугаться гримасы боли на его лице, освещенном луной, и того, как он вцепился в рукоятку ножа за поясом, когда она отбросила его руку. К тому же прямо за ее спиной шумела вода. Однако ей было совершенно не страшно.
– Женщины тоже умеют страдать. Только нам труднее это показывать. Рыдания и крики не в счет. Женщина ищет любви, ей нужен мужчина, не стесняющийся произносить заветные слова. Потому, должно быть, мы так часто обманываемся.
На сей раз она сама дотронулась до его руки; он замер, и ей оставалось гадать, что сейчас последует. Его темные глаза заглянули в ее глаза, и он хрипло засмеялся:
– Она боялась меня. Наверное, это было одной из причин того, что я натворил. На ее лице я видел смесь страха и вины. А почему не страшно вам?