Страница 11 из 34
Я протягиваю ему ложку, чтобы он попробовал. Он наклоняется вперед, его губы приоткрываются, а язык высовывается, как раз перед тем, как его рот накрывает конец ложки.
Он стонет, отстраняясь, глаза закрываются, и бабочки роятся в нижней части моего живота.
— Хорошо?
Он кивает, глаза все еще закрыты. — Так чертовски хорошо.
Я все еще смотрю на его рот, когда он наконец открывает глаза. Я испытываю нелепую гордость от его похвалы.
Таймер гаснет, и я быстро достаю печенье из духовки.
— Теперь нам просто нужно подождать, пока они остынут.
— И тогда мы сможем их украсить?
— Если ты хочешь.
— Я хочу, — говорит он, и его взгляд падает на мои губы.
Я отступаю назад и внезапно осознаю, что вся в муке и глазури. — Я в беспорядке.
— Да, я тоже. — Он смотрит на свою рубашку.
— Я собираюсь привести себя в порядок.
— Хорошо. Потом, если ты все еще хочешь, мы можем пойти за ёлкой.
Я почти ожидала, что к этому моменту он уйдет. Прошло несколько часов с тех пор, как Феликс и Стелла ушли, а это значит, что они дома и уборщики работают. Мое время наедине с Тедди истекает.
— Хорошо. — Я выдыхаю. — Да, пойдем за елкой.
На роще Тедди идет рядом со мной, и мы медленно идем сквозь ряды елей и елей. Это идеальная погода для покупок ёлок. Небо пасмурно, и идет легкий снег. У них играет праздничная музыка, а по периметру стоянки развешаны гирлянды, чтобы добавить рождественского духа.
— Это как оказаться в снежном шаре. — Я вытягиваю руки в стороны и поворачиваюсь по кругу.
— Тебе правда нравится Рождество, да?
— Разве не всем?
— Все любят каникулы и подарки, но нет, я не думаю, что всем так нравится Рождество, как тебе.
— В этом что-то есть, — говорю я, взглянув на него. Кончики его волос вьются вокруг края черной кепки, низко надвинутой и закрывающей уши. — Это волшебно. Свет, запахи, радость. В это время года все кажется возможным.
Сразу после того, как я произнесла эти слова, я чувствую себя немного глупо, но Тедди усмехается мне. — Мне тоже нравится Рождество. Когда я был маленьким, моя мама придавала этому большое значение. Мне этого не хватает.
— Что она делала?
— Она готовила имбирные пряники. Она покрывала глазурью только половину печенья, как будто оно было обмакнуто в глазурь. Хотя я не знаю почему. Возможно, они такими и должны быть. И она собирала снеговиков. — Он улыбается. — Я забыл об этом. Они были по всему дому.
— Я люблю это.
Мы бродим по рядам. Сегодня здесь много семей и пар, выбирающих свою идеальную ёлку. Я останавливаюсь перед большой елью. Это красиво. Я наклоняюсь и вдыхаю аромат.
— Это тот самый? — спрашивает Тедди.
— Нет. — Я вздыхаю и провожу рукой по ветке. — Он слишком большой для хижины и слишком дорогой. — Я указываю на ценник в триста долларов. — Кроме того, Феликсу и Стелле больше нравится пихта Дугласа, поэтому мы всегда берем такую. Но этот пахнет лучше.
Он подходит ближе, его рука касается моей, и он вдыхает. — Пахнет довольно хорошо.
— Я же говорила. — Я отхожу и направляюсь к ёлкам поменьше, многие из которых имеют странную форму или не такие высокие. Позади них висит табличка «половина скидки».
— Рождество Чарли Брауна? — спрашивает Тедди.
— Этим елкам тоже нужна любовь. — Я обхватываю рукой верхушку лучшей из уродливых, ненужных елей Дугласа. — Что ты думаешь?
— Я думаю, если кто и может сделать эту ёлку красивой, так это ты.
От его комплимента и того, как он на меня смотрит, мои ноги становятся резиновыми. Возможно, Стелла была права, и Тедди видит во мне нечто большее, чем просто младшую сестру Феликса. Эта мысль вызывает у меня головокружение от надежды. Я делаю шаг, покачиваюсь и падаю к нему вместе с ёлкой.
Тедди обнимает меня одной большой рукой, а другой поддерживает елку. Я прижимаюсь к нему. Он теплый и крепкий, и смесь запахов — снега, деревьев и “его” самого — делает меня совершенно беспомощной.
— Ты в порядке? — Я чувствую, как вопрос урчит в его груди. Интересно, значит ли это, что он чувствует, как бьется мое сердце?
Я неохотно выхожу из его хватки. — Идеально.