Страница 76 из 78
Дед оказался прав. Все, что осталось — огромный портрет Юрия Гагарина на круглом панно, стыдливо прикрытый полупрозрачной белой тканью, будто зеркало в доме покойника, стыдливо — потому что зеркала завешивал тот, кто нанял киллера. А внизу, под купольным потолком, оборудовали магазин бытовой техники. «Краски вашей мечты!» — алели на вывеске буквы из рекламы торговой марки «Тошиба».
Везде инфляция. Мечта, вон, тоже девальвировала, была — о звездах, стала — о погремушках. Или, чего кривить душой, и не было никогда мечты? Всегда нам нравилось булькать в собственном дерьме, а космос, жизнь вечная — просто красивые лозунги, набедренная повязка, прикрывающая гениталии?
— Я читал, что тут были скафандры, модели кораблей, — обиженно пробормотал Боря.
— Юра, мы все прогуляли, — процитировал я пока еще не написанную песню. — Пойдем отсюда.
— Какой Юра? — спросил брат.
— Этот. — Я кивнул на завешанный портрет. — Гагарин.
После было катание на «центрифуге» и американских горках, экстрим и веселый Наташкин визг. Дед не скупился спонсировать удовольствия, и ощущение, что сходил на кладбище, у меня сгладилось.
Пусть в это пока слабо верится, и надежды нет, но все вернется, и ВДНХ заживет новой жизнью.
Домой было решено ехать завтра, шестнадцатого июля. К торговле дед вернется семнадцатого, а двадцать пятого приедет к нам.
Утром шестнадцатого мы поехали в Третьяковку. Борис предвкушал и бил копытом, Наташке было не особо интересно, но она согласилась составить нам компанию. И каково же было наше удивление, когда уже на месте выяснилось, что она закрыта на реконструкцию!
У Борьки аж слезы на глаза навернулись, но дед компенсировал его расстройство тем, что купил ему холсты и масляные краски, и вот брат снова носится восторженным щенком. Ни на балет, ни в театр сестра не попала, потому что все сеансы вечером, но вовсе не расстроилась. Она была счастлива — столько шмоток! Да она самая модная девчонка на Красной площади! Вон, как смотрят японцы с фотоаппаратами! А в нашем поселке так и вовсе ей не найдется равных, и Лялина будет уделана.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается, и вот мы идем по вокзалу, навьюченные пакетами. Дед свернул к ларьку «Союзпечати», купил газету «Комсомольская правда», просмотрел, ухмыльнулся и сунул мне в пакет.
— В поезде почитаешь. Как только устроишься, сразу прочти, будешь удивлен.
Мы двинулись по перрону к седьмому пути, куда должен прибыть наш поезд. Покупки в пакетах и впечатления не давали нам грустить, ведь дед уже скоро, через каких-то двенадцать дней приедет к нам!
Наш вагон был первым. Точнее последним, голова поезда-то где-то там, в конце перрона, и далеко плестись на пришлось.
Наташка и Борис не могли расстаться с дедом до последнего, проводница, знакомая мне Валя, чуть ли не хворостиной их загоняла. Глядя из окна, Наташка аж прослезилась.
— И чего отец его ненавидит? — спросила она. — Мировой же мужик?
И снова мне предстояло две ночи провести на третьей полке, в тесноте и духоте. Так что задача номер один: выжить в поезде.
Задача номер два: ассимилировать Яна и куда-то его пристроить, он очень непростой мальчик, обещающий вырасти значимым человеком — недаром же реальность так отреагировала, когда я ему помог.
Ну и дальше: избавиться от наличных и перевести их в доллары, к двадцатому июля не должно остаться ни копейки.
Еще — проследить, как дела у отца. Развивать свой клан. Купить права и починить «Победу». Копить деньги на новый дом, где у каждого будет по комнате. А! И важно уговорить мать, чтобы уволилась из поликлиники и пошла на винзавод скупать ваучеры или что там будут раздавать.
В общем, работы непочатый край, скучать не придется. Я вспомнил про газету, которую просил просмотреть дед, достал ее и на второй странице обнаружил свою чуть сокращенную статью о том, как героический капитан милиции предотвратил вывоз девочек за границу. Улыбнулся. Вся Россия про него прочитала! Правда, авторство не мое, а какой-то Марии. Ну и ладно. Главное, что теперь никто отца не разжалует и не посадит. Просто не посмеют тронуть героя!
И когда дед успел передать статью? Наверное, когда ненадолго отлучался перед поездкой за кофе.
Под мерный перестук колес я уснул часов в десять — еще не стемнело, ночью проснулся и до утра проворочался, потому что поезд постоянно останавливался и кто-то заходил, и места хватало, хотя казалось, что больше никто не влезет.
Промучившись день, уснул опять в десять. И очутился в белом кубе, который уже примелькался.
Что — опять? Что я сделал на этот раз⁈ Никого не спасал вроде. Совершил архиважное: помог скупиться Наташке и одел Бориса? Или накапало за предыдущие достижения?
Из стены выдвинулась клавиатура, будто приглашая оживить экран. Ну, ладно. Однако, уже подходя, я почувствовал: что-то не так. Коснулся мыши, шевельнул ее, и экран ожил. Последнее изображение, запечатлевшее инверсионный след, вздрогнуло и запикселилось.
Монитор почернел и погас.
Я подвигал мышью и воскликнул:
— Что за нафиг?
Чернота замерцала, что-то задвигалось в ее глубине — будто искры планктона в толще августовского моря. Сперва это воспринималось, как далекий свет, но вскоре из черноты проступил текст:
Продуктивное время пребывания в данной ветке реальности закончилось.
Произведен расчет вероятностей.
Единственный исход: отторжение.
Вероятность гибели скульптора в данной ветке: 100%.
Возможность сохранения скульптора с наработанным функционалом: изъятие.
Осуществить изъятие?
Да/Нет
— Что, нахрен, за изъятие? — заорал я. — Что ты такое⁈
Я поводил мышью по коврику, но риска курсора не двигалась.
До изъятия:
10
9
8
— Куда изъятие? Факаная ты железяка!
Сон… Почему бы этому бреду не быть сном? Я уставился на мигающие цифры.
7
6
5
— Я против вашего сраного изъятия!
Наташка, Борис, Алиса, Ян, Илья… Мама, в конце концов. Кто о них позаботится, если меня не станет? Я хочу знать, чем закончится то, что я замутил, вашу налево!
4
3
2
Я запрокинул голову и проорал в потолок:
— Мне. Надо. Знать!
1
Ничего не произошло. Я схватил клавиатуру и запустил в экран. Даже если это будет точка, ее поставил я.
0
Клавиатура застыла в воздухе, не долетев несколько сантиметров. Ноль на экране выступил на передний план, заняв весь монитор.
Ощущение было, что оттуда на меня смотрел глаз с расширенным зрачком.
Радужка его смазывается, и вскоре я понимаю: ноль начинает вращение, все набирая скорость.
В этот момент стены, пол, потолок поплыли и смазались. Я сам поплыл, смазался… Вспышка — и остался только тоннель со световыми росчерками — так в кино показывают гиперпрыжки. А потом — толчок. И чернота.