Вперeд впрошлоe2

Глава 5 Гомеостатическое мироздание

В Васильевку мы ехали в час пик. Люди возвращались с работы и набили «Икарус» под завязку. Нас с Каюком стиснули со всех сторон, меня приподняли, и ноги не касались пола. Водитель, скорее всего, был садистом. При том, что в автобус кому-то еще влезть было нереально, он останавливался на каждой остановке. Дверцы судорожно дергались, но не могли открыться. Когда это случалось, кто-нибудь выпадал и вопил. Толпа снаружи бросалась на штурм, и казалось, что я слышу хруст суставов и треск костей, лязг мечей и доспехов.

Автобус в очередной раз тронулся, и сзади пронзительно закричала женщина:

— Стойте! Откройте двери! У ребенка в заднем проходе сумка застряла!

— Ничего себе ребенок! — воскликнул я, и автобус взорвался смехом.

Пока пассажиры хохотали, сзади происходили какие-то манипуляции. Очевидно — коллективное извлечение сумки из заднего прохода. После того, как операция по спасению удачно завершилась, автобус покатил дальше. Сделал две остановки за городом — народу чуть поубавилось, стало возможно дышать.

А дальше началось самое интересное — серпантин, когда на поворотах люди заваливались то на одну сторону, то на другую. Когда наваливались на нас с Каюком, Юрка всхрипывал:

— Поворот «ух ты»!

Когда мы наваливались, вскрикивал радостно:

— Поворот «ух я»!

— Не матерись! — осадила его бабка с авоськой, стоящая сбоку.

— Да я не…

Голос Юрки изменился, его будто свили жгутом и растянули. Перекошенная физиономия бабки сперва смазалась и растеклась, будто восковая, а потом распалась на трепещущие фрагменты. Мир запикселился, как каждый раз, когда мне грозила смертельная опасность. Промелькнула мысль: «Неужели из-за меня народу положишь?» Звуки слились в протяжный гул, и я понял, что сейчас случится, заорал изо всех сил:

— Водитель, тормози, тормози, сука! — Подстегнутый адреналином, у меня прорезался бас. — Мы разобьемся к херам!!!

— Эй, ты че? — прорвался сквозь гул голос Каюка.

— Держись за поручни. Все держитесь! — Я стиснул поручень, уперся в пол. — Аварийная си…

Автобус качнуло. По салону пронесся многоголосый вопль. Визг тормозов. Хрясь! Бац! Зазвенело разбитое стекло. Кто-то толкнул сбоку, мои пальцы на поручне разжались, верх и низ поменялись местами. Что-то ударило под дых. Я упал на кого-то сверху. Автобус завалился на другую сторону. Если бы наоборот, мне был бы конец, вся людская масса обрушилась бы на меня, а так упал только сидевший на одиночном сиденье старик.

Я потряс головой. Сперва нормализовались звуки — донесся детский рев. Кто-то застонал, кто-то выругался, кто-то заплакал. Я потряс головой, возвращая миру четкость. Значит, смертельная опасность миновала.

Людская масса копошилась в перевернутом автобусе, пыталась подняться. Автобус лежал на боку кверху дверцами и стеклами, по бокам были дно и крыша — люди оказались в ловушке; чтобы выбраться, надо было разбить окна вверху. Рядом поднимался Юрка, вытаскивающий из-под ног узелок с одеждой, его оттеснял старик с рассеченной бровью, беспомощно оглядывался. Плакала старушка между сидений, пытаясь подняться, но ее ногу зажало и, видимо, сломало. Вторая, та, что осаживала Каюка, отойдя по битому стеклу, прижималась к крыше, бормоча:

— Сумка, где моя сумка?

Туда же пытался пролезть юркий мужичок в кепке. А дальше и справа, и слева обзор загораживали спины и затылки. И непонятно, есть ли погибшие и серьезно травмированные.

— Цел? — спросил я, схватил Юрку и притянул к себе, мы пролезли к старушке, потерявшей сумку. — Никуда не уходи — затопчут, — скомандовал я.

Под ногами пружинило, я глянул вниз и обнаружил там настил из веток, а не асфальт, заметил сломанную ветку, проткнувшую железо крыши. Как на нее никто не напоролся! А мы, выходит, слетели с дороги в лесопосадку, хорошо не в обрыв.

Пока народ приходил в себя, я, хрустя стеклами и ветками, шагнул к корчащейся от боли старушке, заглянул под сиденье. Нет, ее нога не зажата, просто неестественно вывернута, а рядом валяется авоська, откуда выкатилась картошка. Пострадавшая нашла удобную позу, перевалившись через спинки перевернутых сидений, и ее лучше не трогать, чтобы не навредить еще больше. Я потянул на себя авоську, отдал второй старушке.

— Ваша?

Она прижала ее к груди и принялась там рыться.

Зазвенело разбитое стекло. Ну наконец-то кто-то решился! Толпа колыхнулась, подавшись на звук. Я встал на цыпочки и увидел, что выбили стекло возле задней двери, и сейчас туда лез парень в черном спортивном костюме. Вылез, ногой оббил осколки, уселся на дверце, помог еще одному мужчине, и они начали по одному вытаскивать пассажиров.

Все дисциплинированно двинулись к спасению, передали плачущего ребенка лет пяти, проволокли мимо бесчувственную бледную женщину. Еще ребенок, снова женщина, ее ноги не двигались, волочились по битому стеклу. Видимо, сломан позвоночник. Пройти можно было только по стеклу, и раненые пассажиры — кто хромой, кто с разбитым лицом, кто скрючившийся — двигались мимо нас, а мы не спешили, первыми выпускали тех, кто пострадал. Каюк смотрел на них круглыми глазами, его только сейчас мелко затрясло.

Издали, все приближаясь, донесся вой сирены, и вскоре мужчин, сидящих на дверцах, сменили пожарные. Дело пошло быстрее.

Мы с Каюком эвакуировались только минут через пять. Когда вылез, я увидел, что автобус перевернулся на повороте и уперся в деревья, снеся ограждение, а с другой стороны проезжей части стоял покореженный «жигуль», врезавшийся в столб. Тела водителя и пассажира, накрытые простынями, грузили в труповозку.

— Вот черт, на встречку выехал на повороте, — проворчал я. — И себя угробил, и нас чуть не положил.

Подъехала «скорая», один медик рванул к женщине, которая без сознания лежала на придорожной траве, второй — к девушке с поломанным позвоночником.

И что это было? Гомеостатическое мироздание сопротивляется мне и пытается отторгнуть чужеродный элемент, затянув в образовавшуюся воронку еще десяток жизней? Или эта авария была и в моей ветке реальности, просто мы оказались не в том месте и не в то время?

— Идем? — Юрка потянул меня за руку. — Нам далеко еще? Или проще другой автобус ждать?

— Километра два, наверное. Не хочется ждать. Да и в автобус не хочется.

— Или посмотрим, есть ли трупы?

— Есть, вон в той машине. Хватит глазеть. Ходу.

Минут пять мы шли молча. Юрка сосредоточенно сопел, а потом вдруг спросил:

— Как ты узнал?

— Что? — не понял я.

— Про аварию. Мы просто ехали, и ты закричал: держитесь! А потом — бац!

— Увидел «жигуль» на встречке, — соврал я, и мой ответ Каюка устроил.

С расстоянием я ошибся, мы плелись до Васильевки около часа. По пути Каюк обнаружил придорожную черешню и полез ее обносить. Мне как-то не хотелось участвовать, предстоял неприятный разговор с бабушкой, и на душе было липко.

Когда мы наконец подошли к калитке ее дома, я сказал Каюку:

— Тут живет моя бабушка. Подожди полчаса, поговорю с ней о тебе.

Сунув руку в прореху между досками забора, я открыл щеколду и вошел во двор. Гавкнув для приличия, ко мне кинулся Боцман, я принялся его чесать. На его гав из летней кухни вышла бабушка с трубкой в руках.

— Павлик, что случилось? С матерью поссорился?

Я мотнул головой.

— Ты покури. Новости серьезные. Одна плохая, вторая нейтральная.

Бабушка вмиг будто бы прибавила лет десять, но торопить меня не стала, раскурила трубку, выпуская кольца дыма.

— Начинай с нейтральной.

Я покосился на калитку.

— У моего соседа Юрки родители сильно пьют. Прямо конченые алкаши. А он не хочет таким быть. — Я привалился к стене рядом с ней и дальше говорил шепотом: — Хороший парень. Если его не поддержать, погибнет. Жалко. Я тут подумал… Ему жить негде, а тебе нужна помощь по хозяйству. В общем, приюти его, пожалуйста. Он готов делать что угодно. Большой уже, тринадцать лет. Научишь — помощник будет. А нет… может, кто другой его возьмет? Он же к бомжам пойдет.