Вперeд впрошлоe

Глава 16 Моя бабушка курит трубку

Если бы бабушка была дома, то вышла бы посмотреть, кого там принесло, и на окнах, выходящих во двор, должен был колыхнуться тюль. Но, похоже, никого не было.

С нами поравнялись козы. Иден, бабушкина питомица, начала жалобно блеять, замерев у калитки. Дед Василий подергал калитку и сказал:

— Нету Эльзы. Не повезло вам. — Он сложил руки рупором и заголосил: — Эльза! Эльза! К тебе пионэры пришли! — Повернувшись к нам, дед объяснил: — Если она у соседки, услышит.

Я заглянул за невысокий забор, и в этот момент из-за дома вырулил огромный черный пес с рыжими подпалинами, похожий на немецкую овчарку, только другой масти. Наташка шарахнулась. Пес презрительно на нас посмотрел и чисто для приличия гавкнул. Скорее даже буркнул.

— Не боись, внучка, он не тронет, ежели вовнутрь не полезете. Ну, бывайте.

Дед засеменил за козами, побежавшими в лес.

— Стоять, окаяннаи! — донеслось уже издали.

Мы с Наташкой переглянулись.

— Что делать будем? — спросила она.

— Что-что… ждать, раз уж пришли.

Я сел на асфальтированный пятачок, оперся о калитку и только сейчас понял, как же хочется спать. Наташка зевнула, собралась утроиться рядом, но передумала, уставившись на глядящую на нас пожилую женщину, выходящую из соседнего двора.

Похоже, это и есть бабушка. Узнает? Не узнает?

Нас разделяло метров тридцать. Прямая, как солдат на плацу, женщина направилась к нам. Одета она была в зеленый халат с красными маками, одной рукой держала полупустую трехлитровую бутыль с, похоже, красным домашним вином. Я поднялся ей навстречу. Если не узнает, будет неприятно, потому я помог ей нас вспомнить.

— Здравствуй, бабушка.

Женщина пошатнулась, словно ее толкнули. Замерла, но быстро взяла себя в руки, в три широких шага поравнялась со мной, сгребла в объятия — чуть ребра не затрещали — и проговорила хриплым глубоким голосом:

— Привет, Павлик. Что ж вы так долго… шли?

Она была высокой, худой и тонкой, пахла табаком. Ее лицо оставалось красивым, даже несмотря на морщины и пигментные пятна. Они с Наткой и правда были похожи. Отпустив меня, бабушка переключилась на оцепеневшую Наташку, осмотрела ее лицо, покачала головой.

— Вот же скотина! — только и воскликнула она, вскинула брови и спросила Наташу: — Что у тебя под курткой?

Сестра попятилась, плотнее прижимая обрез к боку.

Сделав вид, что ей это неинтересно, бабушка продолжила:

— Господи, как же я рада вас видеть! Идем в дом. Пес не тронет. Боцман, фу, свои!

Мохнатый охранник мотнул головой — понял, мол — и разлегся у порога.

— А почему Боцман? — разрядил обстановку я. — Ругается?

Бабушка рассмеялась, и наличие у нее чувства юмора вселило надежду, что мы поладим.

Мы пошли, но не в дом, а в отдельно стоящую летнюю кухню, примыкающую к гаражу. Внутри была самая настоящая дровяная печь с железным верхом, где, когда она топилась, можно было готовить, а сейчас на расстеленной газете сох табак и лежала трубка

Бабушка шагнула в соседнее помещение, где хранились дрова и рычал холодильник «Донбасс» с ручкой, как у ретромобиля. Открыла холодильник.

Со стены над кухонным столом на нас смотрели счастливые и молодые… Наташка с незнакомым мужчиной с военной форме. Конечно, это была не Наташка, а бабушка, но до чего же поразительное сходство! И характер сестра наверняка унаследовала от нее.

Наташа и сама оценила сходство, замерла с открытым ртом, потянулась к фотографии, уронила руку. Закрыла рот, губы ее задрожали, а потом она как заревет…

Грохнулся наземь обрез — я сразу схватил его и сунул под ветровку.

Бабушка, конечно, увидела оружие, но сделала вид, что ничего не заметила. Швырнула на стол творог, обняла внучку, а я вылетел на улицу, чтобы не мешать им. Пес Боцман перевернулся желтым брюхом кверху и растопырил лапы — чеши, мол. И я почесал его мощный грудак, приговаривая:

— Чеширский же ты пес! Матерый шерстяной волчара!

Показывая, как ему хорошо, Боцман закатил глаза и вывалил язык.

Утомившись чесать пса, я прошелся по двору, оценил, что петли на калитке разболтались, забор неплохо бы покрасить, розу в палисаднике — обрезать… Тюк! — мне по макушке ударил сорвавшийся с огромного дерева зеленый абрикос.

Я запрокинул голову: ветви ломились от плодов, причем это была не дичка, а так называемые ананасные абрикосы, продолговатые и крупные. Летом они стоили дурных денег.

В сопровождении Боцмана я отправился в огород — оценить масштаб предстоящей помощи. И присвистнул: соток десять минимум. Привозная черная земля. Целая плантация клубники, помидоры, баклажаны, картошка, будь она неладна, как же меня задолбало на даче собирать колорадского жука!

Тут, в отличие от отцовской дачи, царил немецкий порядок: асфальтовые дорожки между грядками и никаких сорняков; черешни, яблони, груши, сливы и персики побелены.

Под вторым огромным абрикосовым деревом находился каменный сарай, откуда тянуло навозом. Заголосил петух, а хрюканье намекнуло, что там свиньи.

Как же она со всем этим справляется? Тетя Ира помогает с моим двоюродным братом Андреем, Наташкиным ровесником? В той реальности Андрей подсел на наркотики и за пару лет умер. В этой такого не случится, я постараюсь не допустить

— Павлик! — донесся голос Наташки. — Иди есть! Мы тебя ждем!

Как только я переступил порог летней кухни, бабушка, стоящая у газовой плиты, сказала, переворачивая аппетитно скворчащие сырники:

— Обрез на печь положи. Меня таким не удивишь, навидалась. — Она обернулась и чуть повысила голос: — Не заберу, не дрейфь.

Зареванная Наташка похлопала по табурету, приглашая меня к столу. Я сел, зевнув. Как же здорово быть молодым! После бессонной ночи я еще вполне бодр.

Этих событий в моей жизни не было, и вообще не было бабушек и дедов: бабушка по отцу умерла очень давно, меня тогда и в проекте не было, деда мы всей семьей ненавидели. Хотя может, он и не такой плохой, как отец рассказывал, просто в свое время поступил честно и ушел от нелюбимой женщины. Вырастил сына и ушел. Насколько знаю, отцу тогда было семнадцать лет.

Про деда, Семена Аркадьевича, мама всегда говорила с теплом, а отец нам внушал, что он умер, потому что бабка-мегера его допекла и заездила. Но теперь я вижу, что нет. Если бы баба Эльза его со свету сживала, не стала бы держать фотографии на стенах.

Дед тоже красавцем был: высокий, статный, правильные черты лица, но не слащавые, внимательные светлые глаза, брови с изломом, русые волосы волной. На актера похож… Имени не помню.

Тетя Ира, старшая дочь, и мама пошли в отца, но красота-то у него — не женская, женщины такого типажа кажутся грубоватыми.

Послушав совет, я положил обрез на печь возле табака и накрыл полотенцем — на случай, если кто заглянет. Бабушка отвлеклась от сырников, шагнула к печи, взяла обрез — я дернулся. Переломила его, со знанием дела осмотрела, кивнула своим мыслям и вернула на место.

— Незарегистрированный ствол?

— Отец браконьерит, — ответил я.

— Патроны есть? — спросила она, возвращаясь к плите. — У нас тоже есть дробовик. Промышляю иногда. Егерь из наших, васильевских, не трогает меня.

— Я рассказала, что случилось, — шмыгнув носом, отчиталась Наташа.

— Вот и оставайтесь у меня, места в доме много, — предложила бабушка. — Ирка-то в городе живет, говорит, на работу ей так ближе.

Ирка. Город. Работа… Работа! И тут мня осенило.

— Она ж проводницей работает? — спросил я, делая стойку.

— Ну да, — бабушка поставила перед нами тарелки с голубой каемкой, выставила блюдо, полное румяных сырников. — Свердловск, Тюмень, Москва. Чаще Москва, конечно.