Страница 3 из 69
Оттуда на меня смотрел мальчишка, которого я уже забыл: розовые пухлые щеки, карие глаза, стрижка «под площадку», как у модного тогда, то есть сейчас, Богдана Титомира. Еще розовый и молочный поросеночек, даже пушок не проклевывается. Значит, мне четырнадцать.
Я чуть наклонил голову и обнаружил небольшое рассечение чуть выше виска, волосы пропитались кровью и слиплись, тонкая струйка расчертила лоб до глаза. Ерунда!
Хотелось спросить у Алисы, какой сейчас год, но я придержал любопытство, и так кучу народа шокировал.
Зяма и Руся побили меня весной девяносто третьего. Значит, мне четырнадцать, и я в восьмом классе. Судя по одежде окружающих, сейчас май.
Просто прекрасно! Я сопляк без паспорта, ведь в девяностых его выдавали в шестнадцать, в моей голове куча схем, как можно поднять лежащие на земле деньги, но я не смогу этого сделать из-за того, что я — мелочь пучеглазая, права голоса не имеющая. Ладно, подумаю об этом позже. В конце концов, у меня есть сумка с учебниками и дневником, где все написано про год и класс.
Первой под руку попалась геометрия за восьмой класс. Записи в дневнике заканчивались восемнадцатым мая.
— Эй, зеркало-то отдай, — напомнила о себе Алиска.
— Спасибо, ты настоящий друг! — Я вернул зеркало.
— Курить есть? — спросила она кокетливо.
— Курить — здоровью вредить, — парировал я, и девочка потопала на остановку.
Я немного подождал, направился было за ней, но передумал и решил идти домой пешком. Потому что не стоит туда спешить, я не знаю, как себя вести с родителями, которые на десять лет моложе меня, но будут обращаться со мной, как с путающимся под ногами щенком.
Отец… Мне реальных сорок шесть лет, ему сейчас тридцать восемь, но при одной мысли о нем мороз по коже.