Вперeд впрошлоe

— Самодуры продать? — удивился Илья. — Кому они нужны?

— Еще как нужны! Сегодня хотели купить. Думаю, рублей за двести толкать нормально.

Девяностые — это не двухтысячные, когда можно прийти в рыболовный магазин и набрать любых самодуров и блесен. Тут этого всего нет, а заправские рыбаки жадничают, хранят свои секреты. Продавцы же еще не поняли, что на этом можно зарабатывать.

На миг появилось ощущение, что я играю в РПГ-игрушку и прокачиваю скилл торговца, отыскав эпический артефакт, когда система подсказывает мне выгодные решения, в то время как другим они не видны. Хочешь — открывай пекарню, года три это будет тебя кормить. Хочешь — швейную фабрику. Хочешь — бартером занимайся. Бартер сейчас— вообще песня. Ну, или продвигай кондитерку. Пойдет все. Народ голодный, конкуренции нет из-за отсутствия представления, где взять стартовый капитал.

Где-где, на земле и в воде, как я сейчас! В конце концов, мы живем на юге, у нас черешня, абрикос, клубника в мае, а на севере, в той же Москве, ничего этого нет. И двухсот долларов хватит!

— Думаешь, пойдет? — не поверил Илья и кивнул на дверь. — Там отец пришел, ты что-то хотел спросить у него?

Я мотнул головой.

— Да не, сам справлюсь. Так что, научишь?

Илья кивнул, вытащил пластиковую коробку, разделенную на отделения вручную, а в них хранились крючки, перья, разноцветный бисер, лески разной толщины.

— Основная леска подвеса — четырнадцатая, если толще, днем рыба будет пугаться. Поводки на крючках и грузы крепятся к ней двенадцатой. Если зацепится за дно — потеряешь один крючок, а не весь самодур. Как оформлять крючок, смотри. Две бусины, это типа глаза, перо, лучше белое или переливчатое. Берем крючок вот так… Повторяй, а то не запомнишь.

Я повторил.

— Берем нарезанную восьмую леску. Крепим перышко, обматываем, и ее конец — вот сюда в петлю. Тянем, тянем… Есть! Обрезаем леску, крепим бисер двенадцатой, она и будет поводком…

В дверь постучали, и подросток во мне от зависти чуть не умер. В дверь Ильи — стучат, а не вваливаются бесцеремонно.

— Открыто! — сказал на миг отвлекшийся Илья и снова углубился в рукоделие.

У меня получалось через раз, тут сноровка нужна.

Заглянул отец Ильи. В детстве он мне казался ужасно старым, ему аж пятьдесят лет, в то время как моему не было сорока! Теперь же он смотрелся моим ровесником: когда умер, я выглядел примерно так же.

— Здравствуйте, — улыбнулся я.

— Как ты, Павел? — спросил Леонид Эдуардович.

— Да нормально. Самодуры, вот, вяжем. Ставрида клюет, как ненормальная.

— Молодцы. Лора зовет к столу через пятнадцать минут. Ждем вас.

Родители Ильи всегда жалели меня, старались накормить мальчика из бедной семьи, а я ершился, гордость свою показывал. А ведь это нормально — хотеть накормить нуждающегося ребенка.

Мы закончили вязать самодуры и отправились к столу, где нас ждали домашние пельмени со сметаной. Я чуть язык не проглотил, такими вкусными они мне показались. Но объедаться не стал, потому что жирноват, надо сбросить килограммов пять. Поблагодарил хозяев, вручил им мороженое и отправился домой, договорившись с Ильей завтра рыбачить после уроков.

Домой я пришел в полвосьмого, но отца, как часто бывало, не застал. Из детской доносилось: «Хлеб и „Рама“ — созданы друг для друга». Я высунулся из прихожей и прежде, чем пропасть на кухне, сказал:

— Всем привет!

Наташка и Борька радостно мне помахали, мать сделала вид, что не слышит. Похоже, самый взрослый в этой семье — это я, родители так и не выросли, хоть и старательно делали вид.

В кухне на столе стояла огромная тарелка, полная жареной ставриды. Я сварил лапшу, и на запах прибежали Борька с Наташей. Я разделил между ними порцию, и они с радостью сожрали «роллтон», запивая его «инвайтом». Дешевые полуфабрикаты в те времена считались экзотикой и почитались пуще красной икры. Импортное же!

— Откуда у тебя деньги? — спросила Наташка, вылизывающая тарелку.

— Заработал, — пожал плечами я. — Рыбы наловил и продал.

На Наташкином лице отпечаталось удивление: «А что, так можно было?» И меня посетила забавная мысль создать рыболовецкий картель.

— Хочешь со мной? Я сразу после школы на мол пойду.

— Но я не умею…

— Ты не ловить будешь, а продавать. Не кругли глаза, я научу…

В кухню зашел отец, я пожелал ему доброго вечера, на что он ответил недобрым взглядом, и мы с Наткой переместились на улицу.

— Двадцать пять процентов с рыбы твои, — предложил я.

— Всего-то? — возмутилась Наташка.

— Там и Илюхина рыба будет, так что не обсуждается. Если три тысячи наторгуем, твои семьсот рублей, плохо, что ли?

Наташка мечтательно закатила глаза и пропела:

— Три тысячи! Короче, я с тобой! Все равно Влад завтра занят.

— По рукам! После четвертого урока встречаемся возле выхода из школы.

Утром в школьном коридоре у расписания я встретил Желткову, разукрашенную, словно матрешка, как и в прошлый раз. Увидев меня, она залилась краской и онемела. Вот только ее любви мне не хватало!

В школьные годы, как и любому мальчишке, мне мечталось, чтобы девчонки любили по-взрослому и на шею вешались. Но — красивые девчонки, не Желткова точно, из-за нее могли и засмеять. А сейчас представлю — бр-р-р! Это ж дети. Педофилия получается. Взрослые дамы такому сопляку не светят, разве что продажные, а в моем представлении пользовать продажную женщину — все равно, что питаться на помойке, только вместо глистов и сальмонелл — сифилис. Это ж не гетеры с компаньонками, которых с малых лет учат не только искусству плотских утех, но и понимать мужчину.

Помнится, мать отцу рассказывала, что у проститутки во рту какую-то заразу нашли. Может, врала, пугая его, но в память врезалось на всю жизнь.

— Пашка! — окликнул меня Илья; тяжело дыша, подошел.

— Тут это… Зяму закрыли, он всю вину взял на себя, Русю выпустили, и по школе волна пошла. В общем, нельзя с тобой теперь общаться. Меликова уже за это нахлобучили, остальные теперь боятся.

Ну вот и здравствуйте! Обрадовался, расслабился. Придется теперь время терять, на урода этого охотиться.

— А ты? — спросил я, уже зная ответ.

Он выпятил грудь.

— Я — нет.

— А больше мне никто и не нужен. Русю ты видел? Надо бы ему должок вернуть.

— В смысле?

— По башке настучать и ногу сломать. И мальтийский галстук сделать, чтобы не трепался.

— Это как?

— Лучше тебе не знать. Ну что, на рыбалку идем? Я с Наташкой поговорил, она согласна работать у нас продавцом. Мы ловим — она на остановке стоит, продает.

— Круто! А то самим как-то… не очень. Все удовольствие пропадает.

— Кстати, у нас есть весы ручные, с крючком, и мерное ведерко. Наташке я пообещал двадцать пять процентов.

— Шикарно! — просиял он. — Я тебе ключ от хаты дам, на физре сгоняешь ко мне за удочками?

Я кивнул, увидел входящих в коридор Кабанова и Райко.

— Пойдем шуганем пацанов.

— Как? И зачем?

— Для профилактики.

Заметив меня, мажорики передумали подходить к расписанию, устремились по лестнице наверх. Ехидно улыбаясь, я протопал за ними, настиг их возле кабинета. Там же уже ждали два Димона и Любка.

— Пацаны! — улыбнулся я.

Мажорики переглянулись. Димоны замерли, вытянули шеи, глядя мне за спину. Я обернулся, увидел Синцова и вместо того, чтобы испугаться, воскликнул:

— Денечка, призрак нашего класса! Посланник темных сил, дух наш неупокоенный! — Я зашагал к нему, приговаривая: — Дай-ка я тебя упокою.