Вперeд впрошлоe

— Спасибо, что освободили козырное место, — поблагодарил их я, опираясь на ограждение.

Автобус повернул — хвост мотнуло, и стоящих на круге крутнуло, как на карусели.

— Трупу оно ни к чему, — прохрипел бритый налысо ушастый пацан по кличке Каюк.

— Слышь, ты, сопля дебильная, ты как со старшими разговариваешь?

Парнишка попятился, щурясь злобно.

— Чо, стучать старшим побежишь? — продолжил прессинг я. — Сам нарвался — сам отвечай за свой косяк. Если не готов ответить — молчи. Понял?

Он качнул головой — чуть тонкая шейка не переломилась — и нехотя признал:

— Понял.

— Вот и хорошо.

Больше он меня не задирал, мало того, вернулся на кольцо, залез на перекладину, и на него за это спикировала толстая бабка-контролерша, погнала по автобусу, загнала в угол, припечатала к кузову и начала отчитывать.

— Неудачный день у тебя, Каюк, — крикнул я и добавил: — Пока она тобой занята, мы выйдем и не заплатим!

Чуя ускользающие копейки, контролерша оставила в покое Каюка, он, поправляя рубашку, кивнул мне. Вот так у них, у гопников, все просто: дал закурить — все, дружбан. В бубен засветил — авторитет. Обычно любой конфликт решался за школой: вышли, подрались, кто победил, тот и прав. Я до последнего надеялся, что с Русей и Зямой будет, как с Каюком.

Мы вышли на остановке, и я заметил Русю на корточках, который будто ждал меня. Или нет? Увидев меня, он отвернулся, будто бы и не заметил. Я зашагал к нему.

Наташка схватила за руку, потянула к себе.

— Ты куда?

— Пора показать, что не на того нарвались, — сказал я громко, подошел к Русе.

— Руся, привет.

Он вскинул голову, протер слезящиеся закисшие глаза, и на лице отпечаталось подобие страха. Я сунул ему под нос полученную вчера черную метку.

— Твоих рук дело?

Он изобразил удивление.

— С хера ли? Это дети балуются. Понравилось им.

— Руся, если у тебя ко мне претензии, давай решим, как мужик с мужиком: за школой, кулаками.

Он плюнул под ноги, посмотрел оценивающе, подумал и выдал:

— Иди на хрен, с тобой махаться западло.

Боится меня и врет, или и правда ему западло, потому что стало больно? Или отца боится и не связывается? Что бы они ни чирикали, на малолетку не хочется никому, нет там романтики, беспредел сплошной.

— Ну ты дерзкий! — восторженно пропела мне в ухо Наташка. — Я сама чуть не зассала.

Димоны, которые приехали с другого конца поселка и наблюдали за мной, не переходя дороги, дождались, когда я закончу, молча пристроились к нам, мы потопали вместе, и я сказал:

— Задолбала гопота.

— Ну да, — прогудел Чабанов. — Думаешь, отстанут?

— Важно один раз дать отпор, — сказал я. — Ну да, можешь огрести. А во второй раз они огребут и поймут, что тебя трогать себе дороже. Причем чем отмороженнее себя вести, тем выше с ними репутация.

— Ты домашку сделал по алгебре? — прошелестел Минаев, тень нашего класса.

Ха, я уже думаю — «нашего», уже почти влился в коллектив. Осталось заработать авторитет, и вперед, на подвиги! Господи, каким же беспомощным подростком я был и как же все просто, правда, долго! Или так только кажется? Стоит начать, и столько подводных камней вылезет, что мама не горюй!

— Да, мы с Илюхой вчера вместе решали.

— Дай скатать! — сказали парни в два голоса.

Они были совершенно непохожими: Минаев— плечистый блондин с квадратным лицом и ротиком, как у сома, Чабанов— высокий и тонкокостный брюнет с до неприличия яркими губами и головой, формой похожей на огурец.

— Ща придем, и на подоконнике в коридоре…

— Спасибо! — обрадовался Минаев. — А то Инка хочет меня сгноить.

Не сразу дошло, что Инка — Инна Николаевна, молодая математичка с тухесом размером с комод.

— Она многих хочет сгноить, в том числе меня, — успокоил его я, вспоминая взаимную нелюбовь с математичкой, которая считала, что я мало времени уделяю ее предмету, и потому нависала надо мной на каждой контрольной, чтобы я не списал. Правда, конфликт разгорелся в девятом классе.

В школьном коридоре я отдал тетрадь Димонам, и они на подоконнике сразу стали переливать из сосуда знаний — моей тетрадки с художеством Борьки— в свои тетради. Наши мажоры, Санек Кабанов и Петя Райко, ринулись к Димонам.

— Что тут раздают? — спросил Петя, проталкиваясь к подоконнику, потянулся к тетради.

Чабанов сделал зверское лицо и припечатал ее рукой.

— В очередь, сукины дети! — воскликнул я. — Пацаны, это моя тетрадка. Не ссыкотно? Это ж вы типа со мной отношения поддерживаете, а за это а-та-та.

— Ты глянь! — всплеснул руками Кабанов. — Макакон наш жив еще.

Макаконом они меня называли за глаза, потому что получали за такое и когда Павлик был Павликом. Я улыбнулся и проговорил елейным голосом, глядя ему в глаза:

— Сашенька, поросеночек ты мой, хрюшенька ты откормленная. Еще раз услышу что-то подобное, и твое лицо превратится в свиное рыло.

Как почти все светловолосые, Кабанов краснел от волнения. Вот и сейчас он замер и покрылся красными пятнами, и сказать ему на мои претензии было нечего — как ни крути, а я прав. Райко хлопнул его по спине и заржал:

— А-ха-ха, хрюшенька!

— Кабанов от знаний сегодня отлучен. Петя — можешь списывать, — распорядился я, — но после Димонов.

Видно было, как гордость в Кабанове борется со здравым смыслом, ему хочется сказать: «Сам ты хрюшенька» — но он чувствовал, что я исполню угрозу, потому молчал, а злился теперь на приятеля, что тот его не поддержал.

А я смотрел на них и думал, до чего же все просто у подростков и как они любят проверять мир на прочность, не думая о последствиях. Вот Кабанов, зачем он это сказал? Решил надо мной подоминировать? В итоге на верхушке пищевой цепочки оказываются более наглые, а не сильные и умные, а потом жизнь расставляет все по местам.

— Клевый кент, — оценил Райко Борькино художество.

— Хочешь такой же? — закинул удочку я, он кивнул. — Есть знакомый художник, который что угодно за сотку рисует: хоть музыкантов, хоть «Терминатора». Любой, как говорится, каприз.

— Ух ты! А Дарта Вейдера может? Чтобы прям с мечом?

— Может. Ты опиши, как он стоит или что делает, я ему передам задание. И деньги вперед!

— Ладно, подумаю, — кивнул Райко.

К нам подошел Илья, пожал всем руки.

— Ну что, вперед, на подвиги?