Загадочные края

На обед здесь ели наваристую похлебку, которая Инге понравилась куда больше каши, и, наевшись, она почти забыла, что, вроде, приболела. Стало просто хорошо, просто уютно.

– Иди-ка. – Флес, заглянув в уголок кухни, где пристроила террианку, поманила её. – Иди, госпожа зовёт.

По знакомому, всё так же тёмному коридору, и потом по лестнице Инга поднялась в светлую залу поменьше вчерашней, только с одним камином. Теперь там было совсем светло, каждое окно лило внутрь сероватый дневной свет, и были хорошо видны нарядные гобелены по бревенчатым, сопряжённым со знанием дела стенам, красиво набранный пол, немного напоминающий паркет, и добротная, богато покрытая резьбой мебель. Напротив камина в кресле с высокой спинкой сидела хозяйка в тёмно-лиловом платье поверх белоснежной длинной льняной рубашки с великолепной густой вышивкой и что-то шила. Вокруг неё теснились девушки – кто на скамеечках, кто на полу – рукодельничая каждая на свой лад. Рядом с хозяйкой, чуть наклонившись, стоял сам Сорглан, он что-то сказал, она улыбнулась, впрочем, грустно, и тут обратила внимание на Ингу.

– Сорглан, – тихо, но слышно произнесла она и кивнула. – Её привели.

– А? – Господин обернулся и мигом охватил взглядом всю фигурку новой рабыни. – Да, смотри-ка, она и в самом деле красива. Так, прикидываю, должна Бранду понравиться. Или Кануту…

– Ну нет, – рассмеялась Алклета. – Так дело не пойдёт. Начнутся любви, беготня то туда, то сюда, вздохи – и никакой работы.

Им смех, подумала, заранее щетинясь, Инга и зло покосилась на Сорглана. Им смех, а мне?..

– Ладно, – отмахнулся лорд, повернул голову – и буквально за краешек поймал злобу, которую уже предусмотрительно тушили опускающиеся длинные ресницы. Он нахмурился, шагнул к рабыне и взял со столика под правой рукой госпожи два широких простеньких металлических браслета, запиравшихся намертво. Обычно к браслетам невольников одного имения или горда подходил один ключ, который хозяин или хозяйка носили в общей связке, но побеги это совсем не упрощало. – Дай-ка руки, – девушка подала запястья, и их обхватил металл. Сорглан, как мог, затянул браслеты (всё равно они болтались на тощих запястьях) и, уже уходя, коснулся пальцем ошейника. – Пока не сниму. Надо ещё посмотреть, что ты за человек.

От ненавидящего взгляда её удержало умение ставить себя на место других. А что бы она сделала на его месте в той же ситуации? Да то же самое. Наверное…

– Подойди, – прозвучал голос Алклеты.

Инга подошла. Она встала строго и прямо, держа осанку, и смотрела в упор, чего никогда не позволила бы себе никакая другая рабыня, достаточно благоразумная, чтоб зря не злить хозяев. Госпожу прямой и, можно сказать, вызывающий взор совсем не обидел. Она просто не обратила на это внимания. Глаза у неё были ласковые, лучистые, мягкие, они по-матерински огладили Ингу, будто бы предлагая примириться с существующим положением, не таким и плохим, и девушка на пару мгновений затосковала о своей прежней лёгкости и непосредственности. Последние два года немилосердно скрутили её в жгут и налили до краёв ледяной злобой. Ей пришлось усвоить, что уступать ни в коем случае нельзя, даже ласке, силе же – тем более.

– Ну что ж, Ингрид, садись сюда, – Алклета показала место в уголке. – Шить ты умеешь, я слышала.

– Умею.

– Вот, возьми ткань. – Возле Инги положили отрез льняной ткани метра на два. – Сшей себе такое платье, какое тебе привычно. Надеюсь, справишься?

Девушка пожала плечами и даже не стала отвечать. Возле печи она развернула кусок во всю длину, расстелила и задумалась. Выкроек не было, но, интересно, знали ли здесь, что это такое? Неважно. Она перешила на своём веку достаточно платьев, чтоб смочь составить простейший чертёж прямо на ткани, чем и занялась, без слов позаимствовав у соседки уголёк. Головная боль – вот странно – отпустила, после сытного тёплого обеда перестало беспокоить горло, и болезнь, похоже, сдала позиции. Ловко и привычно орудуя углём, Инга расчертила ткань, отделив полукружьями юбку, наметив лиф и рукава, не обращая внимание на удивлённые взгляды окружающих девушек. Её никогда не трогало мнение окружающих, а интерес – тем более, и особенно сейчас.

Ещё десятилетней малышкой она обращала на себя внимание своей гордостью, сперва мягкой, как бы извиняющейся за то, что она есть, затем ледяной. Жизнь не баловала её ещё дома, в том мире, который здесь воспринимался, как иной, для себя же самого и своих жителей во все прежние времена – единственный, но Инга, которую так звали дома, по большому счёту привыкла терпеть голод, нужду, всё что угодно – только не бесчестье. Терпеть его тем не менее приходилось, будь она помоложе, наверняка повадилась бы успокаивать уязвлённую гордость, демонстрируя непослушание по поводу и без повода, что, в общем-то, глупо само по себе. Глупости девушка делать не любила и потому просто замкнулась в себе, поступая так, как считала нужным, не оглядывалась ни на кого. Именно потому и попала на рудник. Впрочем, говоря откровенно, она ожидала худшего. Но это была старая история.

Инга закончила кроить, и в её пальцах засновала игла. Ей приходилось шить одежду и вручную, хотя она, конечно, предпочитала швейные машинки – любые, самые капризные. Но какой толк просить то, о чём здесь даже не имеют представления? Девушка шила крупными стежками, намереваясь потом поверх, за три-четыре вечера наложить нормальные – чтоб носить уже сейчас, а заканчивать – потом. Её раздражал надетый на неё бесформенный балахон.

Она задумалась и потому не заметила, как постепенно стихли разговоры, большинство повернулось в её сторону, пренебрегая собственной работой во имя любопытства, и, наконец, сама хозяйка заинтересовалась, что же вызвало такой интерес. Она поднялась, подошла к Инге и опустила глаза на её подвижные пальцы, на её работу, которую девушка делала, почти не глядя за иглой. В каждом движении чувствовалась привычка.

– Покажи, – произнесла Алклета, и, посмотрев на хозяйку снизу вверх несколько мгновений, Инга повиновалась. – Надень.

Девушка встала, стянула с себя мешковатый полусарафан-полупонёву и накинула льняное платье с неглубоким вырезом, широкими рукавами, которые можно было подобрать шнурками, приталенное платье, стянутое на боках в контраст широкой юбке. Алклета несколько мгновений рассматривала то, что получилось, пощупала, после чего подняла на рабыню оживлённо-обрадованные глаза.

– Так ты умеешь шить такое… такие платья? А мне сможешь сшить?

– Какое?

– Ну, хоть такое же? Сможешь? Только не из льна, а из бархата… шёлка… Сможешь?

– Какое конкретно? – неохотно начала расспрос Инга. Она ничего не могла с собой поделать – ей нравилась эта женщина, и с ней единственной она согласилась бы говорить. Кроме того, госпожа разговаривала с ней вполне по-человечески. С достаточным уважением, не как со своей собственностью.

– В смысле?

– Для чего? Домашнее? Бальное? Для приёма? Просто праздничное?

– Так ты в этом разбираешься? – Алклета рассмеялась, стыдливо прикрывая ладонью лицо. – Господи, так мне несказанно повезло! Интересно, Агильс об этом знал? Не знал, наверняка, иначе выторговал бы две с половиной марки как минимум… Но и сказал бы, что ты на самом деле можешь. Значит, ты умеешь шить те восхитительные платья, в которых южные дамы появляются при дворе?

– Я не знаю, в каких платьях южные дамы появляются при дворе. – Инга пожала плечами. На непозволительную резкость невольницы госпожа снова не обратила внимания.