Загадочные края

Какая-то из девушек, Ингрид не разглядела, очень слышно вздохнула с облегчением. Дочь Сорглана сдержала улыбку, боясь оскорбить присутствующих, которым только что отказала.

– Вы угодны Великой Матери, – упорствовал граф, хотя тот же Холхеймский барон, к примеру, уже уступил, видимо, уважая в дочери Сорглана такую преданность мужу. – Вам не подобает прожить всю жизнь, ожидая мужчину, который наверняка не придёт, потому что погиб! Неужели воля самой Матери-Земли для вас не будет ничего значить?

– Вряд ли она будет отдавать мне приказ лично. – Ответ был дан невозмутимо.

– Воля Матери – это любовь, которая приходит к женщине.

– Если будет любовь, то это совсем другое дело. – Ингрид смотрела исподлобья. – Но, пока я люблю мужа, пусть его и нет со мной. Если полюблю другого, то, может статься, снова выйду замуж. Пока же… – Она отвернулась. – Извините.

...

– Мне очень жаль.

Ингрид, хоть и стояла спиной к двери, не только почувствовала, что кто-то пришёл, но и поняла, что это мать. Алклета подошла тихо, почти совсем беззвучно, словно боялась потревожить дочь, занятую своими мыслями. На самом деле Ингрид не была занята никакими особенными мыслями. Она вспоминала.

– Чего жаль? – тихо спросила графиня.

– Жаль, что так все получилось. Я разочаровала вас?

– Вовсе нет. Но… Неужели так велико твое нежелание выходить замуж? Или дело всё-таки в Кануте?

Она развернулась и посмотрела на мать и с любопытством, и с некоторой обидой.

– Но почему во всех моих поступках тебе чудится тень Канута? Поверь, я действую так, как хочу сама. В вопросе моего замужества мнение Канута интересует меня в последнюю очередь.

– Скажи. – Алклета собралась с духом. – Значит ли, что ты выдумала всю эту историю про мужа?

– Нет. – Дочь снова отвернулась и теперь рассматривала дальнюю неровную кромку леса. – Не значит. Я не привыкла лгать в таких вопросах.

– Значит, ты замужем?

– Да.

– Боже мой!.. Боже… Бедная моя девочка!

– Почему?

– Тебя с ним разлучили? – допытывалась мать. – Он теперь раб?

– Не знаю. Когда мы с ним сбежали из города, то отправились в леса, на берег большого озера, на север. Надеялись, что приткнёмся где-нибудь вместе, но сбились с дороги и попали в место, которое было нам незнакомо. Правда, берег того большого озера, по которому теперь частенько ходят ваши корабли, оказался рядом, а недалеко был проход в этот мир. Мы обо всём этом не знали. Муж отправился в ближайшую деревеньку, и ребёнка тоже взял с собой…

– Какого ребёнка?

– Нашего. – Глаза Ингрид блестели, словно налитые слезами, хоть она и не собиралась плакать. – Нашего сына.

– У тебя был сын?

– Был. Я тогда осталась на стоянке, перекладывала вещи. Вылетели из-за деревьев и скрутили меня. И увели на корабль. А потом продали в каком-то городе по вашу сторону. А что с мужем, не знаю. Они даже вещей не тронули, только топор забрали и котелок. Может, торопились?

– Бедная моя. – Алклета обняла дочь, прижала к себе. – Бедняга. Досталось тебе… Думаешь, они живы?

– Мама! – Ингрид взглянула матери в глаза, и слёзы все-таки брызнули. Вечно-то у неё глаза на мокром месте… – И ты ведь мать, ну скажи, забыла бы ты о своём ребёнке только потому, что не видела его почти три года?

– Я и о муже бы не забыла. Я тебя понимаю. Если даришь мужчине ребёнка, то как его забудешь?

– Да и если не даришь. Мам, ведь я его люблю! Как я могу предать пусть даже и его память, выйдя за другого? Это просто невозможно!

– Я же сказала, что понимаю тебя. Я, сказать по правде, за себя-то рада, я так не хочу с тобой расставаться, отдавать тебя куда-то… Я же просто думала – ну как женщине без мужа? И Сорглан только рад будет. Но я надеюсь, ты всё же встретишь того, кого полюбишь. Нельзя же всю жизнь жить только воспоминаниями.

– Можно, мама, – глядя под ноги, возразила дочь. – Очень даже можно. Но я не буду себя заставлять. Если полюблю кого-нибудь, выйду за него. Только я не думаю, что так будет.

– Всё может быть, – возразила Алклета.

14

Осень шла к своему завершению, хотя до Самайна, который считался началом зимы, было ещё прилично времени. Но в семье Сорглана, как и в других благородных семьях северных областей, было принято справлять Самайн при дворе, чему была вполне понятная причина – только до Самайна можно было обогнуть мыс Вейд, вдававшийся глубоко в северные воды и быстро обледеневавший. А огибать его приходилось в любом случае, если корабль шёл на запад или направлялся к югу.

В поместье начались сборы, служанки паковали гардеробы графини и её дочери, одеяния графа можно было уложить куда быстрей, зато он всегда брал с собой доспехи и оружие, которым умел владеть, это добавляло головной боли его слуге и оруженосцу. Канут тоже стал собираться ко двору, и тут обнаружили, что у него нет практически ни одного приличного одеяния, а это уже была забота новой швеи Алклеты и самой Ингрид, поскольку у профессиональной портнихи оказалось туговато с идеями, и графская дочь сама придумывала и рисовала для брата одежды. По рисункам Нина (так звали соотечественницу Ингрид) шила без напряжения. Она немного отошла, перестала панически бояться местных и даже иногда смеялась. Улыбка у неё была очень приятная, ласковая; когда она улыбалась, на щеках играли ямочки. Только при Кануте она никогда не улыбалась и вообще, кажется, ненавидела его.

С тех пор как швейная машинка оказалась в рабочем состоянии, на одно одеяние, которое прежде требовало не одной недели, тратилось дня два-три, не больше, если не считать отделку. Нина нашила Ингрид платьев по её наброскам, одела графа, исправила те платья графини, в которых Ингрид что-либо напортачила, и теперь торопилась закончить наряды для того, кого так ненавидела, потому что при дворе не будет швейной машинки, так как не будет электричества, а кому охота делать лишнюю работу? Для него она не так усердствовала, как для Ингрид или Алклеты, к которым искренне привязалась, шила ровно настолько хорошо, чтоб не было нареканий. Кануту же было совершенно всё равно, чего на него напялят, потому что терпел нарядную одежду лишь ради приличий.

Большинство гостей тогда отбыли сразу после праздника, на следующий же день, кроме графа Ардаутского, который решил плыть ко двору императора вместе с Соргланом. Он неназойливо, со знанием дела ухаживал за Ингрид, и граф Бергденский вынужден был в разговоре с дочерью констатировать, что гость ею не на шутку увлёкся.

– Ну и что? – равнодушно спросила Ингрид. – Ты хочешь, чтоб я вышла за него замуж?

– А ты – хочешь?

– Нет.

На этом разговор был закончен и больше не возобновлялся.

Госпожа Алклета торопилась закончить дела в поместье, чтоб можно было спокойно отплыть, Сорглан тоже нажимал на работников, чтоб обмолоченный хлеб скорей свозили в амбары, хотя он оставлял на хозяйстве сына, Бранда, и вполне доверял ему. Но кому незнакомо это желание всё сделать самому? Граф любил сам приглядывать за хозяйством. А Ингрид заботилась в первую очередь о сборах, потому что нужно было уложить уйму вещей. Она брала с собой и Нину, и Хельга, а тот, отбирая детали, торопливо собирал маленький генератор, надеясь на месте приспособить его к чему-нибудь полезному.

– В конце концов, – сказал он, – почему бы твоему отцу не купить кого-нибудь, чтоб вертел небольшую турбинку, когда понадобится? Электричество же будет нужно не постоянно, уж как-нибудь обойдёмся без освещения, а?