Загадочные края

– Всё, что я знаю, входит в обычное образование наших женщин.

– Понятно тогда, почему все у нас так ценят террианок. Я сперва удивлялся, считал, что это временное увлечение тем, что ново. – Он усмехнулся и помотал головой. – Теперь понимаю. Ваши женщины воплощают в себе мечты большинства наших мужчин.

– А знаешь, в чём тут дело?

– В чём?

– Наши женщины умеют быть таинственными. Им в этом помогает и то, что они иномирянки. Мужчинам всегда нравится недосказанность в женщинах.

– Пожалуй, – медленно, словно оценивая произносимое, ответил Канут. – Но мне ты кажешься совершенством.

– Это не так. У меня уйма недостатков. Я приятна вот так, на некотором расстоянии. Но если я завожу с мужчиной близкие отношения, то требую его себе без остатка. Все его мысли, все его чувства. Всю его душу.

– Но это же естественно. Иначе и быть не может…

– Ты не прав. Ты просто не знаешь, что это такое. Представь себе, если твоя женщина читает твои мысли, если её невозможно обмануть даже в малости, если она понимает тебя лучше, чем ты сам способен понять себя.

– Ты так можешь? – Он разглядывал её с недоверием.

– А ты сам подумай, если в течение нескольких лет две души существуют едино. Женщины в большинстве своём привычны копаться в своих чувствах, и если они делают то же с душой своего мужчины, то быстро узнают его, как самих себя.

– Я никогда не думал об этом, – признался Канут. – Но, знаешь, мне не жалко будет отдать любимой свою душу. И я никогда не солгал бы ей, никогда бы ничего не скрыл. Зачем? Я мечтал бы быть с ней единым.

Ингрид отвела взгляд. Но и молодой человек ощутил некоторый неуют и, чтоб разрядить атмосферу, снял с седла и протянул сестре инфал.

– Сыграешь?

Она ухватилась за музыкальный инструмент, как за палочку-выручалочку, позволяющую спрятать глаза и не видеть в свою очередь его глаз. Жёсткая опора струн, уже не режущих загрубевшие подушечки пальцев, как всегда успокоила её, а мелодия, сама собой выбравшаяся из множества возможных, избавила от необходимости снова ощущать себя виноватой. Ингрид спела положенное ею на музыку знаменитое у неё на родине любовное стихотворение, а потом, поразмыслив, что-то шутливое. Канут посмеялся, но, когда она закончила, не просил повторить, а вместо этого схватил за запястье и предложил:

– Научи меня так танцевать.

– Тебя? – изумилась она. – Как?

– Ты называла какие-то танцы, которые надо танцевать вместе, я запомнил – джига, рил… А ещё ты могла бы научить меня так придумывать танцы, как ты. Мы бы придумывали вместе.

– Не знаю. – Она задумалась. – Я не умею учить.

– Ну, просто показываешь, а я повторяю. Считаешь, не смогу?

– Почему же. – Ингрид встала, уже захваченная идеей. – Ты прекрасно сражаешься, так что наверняка сможешь и танцевать. Но для того, что обучать тебя импровизировать, я должна буду обучить тебя вальсу, а я не уверена, что смогу. Но можно попробовать. Что же касается джиги, то это проще простого. Повторяй.

Шотландскую джигу Канут освоил мгновенно, что в общем неудивительно, потому как с момента своего появления она была рассчитана на самых неискушённых танцоров. А вот с вальсом оказалось сложнее, и весь остаток дня Ингрид, и сама-то знавшая только женскую специфику движений, пыталась объяснить ему, как надо двигаться. Канут старался, но ему очень мешало то, что контакт тел в этом танце оказался слишком тесным для него, и он постоянно отвлекался.

– Ладно, – произнесла наконец расстроенная Ингрид. – Потом попробуем ещё. Может, я всё-таки смогу тебе показать более понятно.

– Какой странный танец. Очень сложный.

– Так только вначале кажется. Опять же, вначале его очень тяжело танцевать. Зато как красиво со стороны, ты не представляешь. Понятное дело, не представляешь. Ты же не видел никогда.

Ингрид удалось добиться своего только через пару дней, когда она решила попробовать поучить брата под собственное пение, поскольку других возможностей обеспечить музыку у неё не было. Канут наконец понял, что от него требуется, и провёл сестру в вальсе через всю лесную полянку, на которой они уединились.

– Отпусти! – рассмеялась она. – Ну, молодец, молодец! Очень хорошо.

– Ты обещала поучить меня импровизациям.

– Боюсь, что пока не смогу. Как видишь, нужна музыка.

– Так напой!

– Пения недостаточно. В нашей музыке есть спецэффекты, которые очень сильно воздействуют на человека, вот они-то и вызывали во мне желание танцевать. Я их помню, но ты-то никогда ничего подобного не слышал. Следующему купцу я закажу привезти магнитофон. И кассеты. И вот тогда-то и можно будет.

– Но это долго!

– А ты умеешь терпеть?

Канут хмыкнул.

Если от работы и прогулок у Ингрид оставалось время, то она непременно заглядывала в мастерскую Хельга – небольшое помещение, выделенное ему на самом верхнем этаже главного дома, светлое и тёплое, что немаловажно, поскольку мужчина сильно мерз. Хельг разобрал и очистил всё, что тогда выбрал из большой груды, и теперь монтировал какую-то установку, которая должна была обеспечить поместье Сорглана электричеством. Работа шла медленно, потому что части необходимых элементов не оказалось вообще, кроме того, требовалась уйма всевозможных изолирующих материалов, а резины здесь, понятно, не производили. Какие-то детали он сумел найти в груде барахла, которое привезли ещё двое купцов, какие-то, объединив усилия с местным кузнецом, изготовил сам. Но что удивило Ингрид больше всего – в вещах, привезённых последним торговцем, они вдвоём обнаружили небольшой жидкокристаллический монитор. Хельг настоял купить его, хотя она и недоумевала, зачем.

– Он наверняка поломан и разлажен совершенно, – сказала она, сокрушенно разглядывая оборванные провода.

– Не обязательно. Его везли в коробке, да ещё и обернутым в тряпки, посмотри. А если он просто разлажен, то, возможно, я смогу его наладить. Мало ли…

– Ты уверен? Такая техника…

– Конечно, всё зависит от того, что именно разладилось, – поправился Хельг. – Но ты же понимаешь, что на свете всё бывает. В любом случае, детали, на которые я смогу его разобрать, могут мне пригодиться.

– Господи, да на какие детали можно разобрать жидкокристаллический монитор? – охнула Ингрид, однако купила. Сорглан тоже не возражал. Он и сам заинтересовался процессом изготовления «чужеземной технической штуки», как он выразился, гордясь новым освоенным словом.

Кроме того, Хельг обзавёлся несколькими бытовыми приборами и по мере надобности выковыривал из них те элементы, которые мог использовать в своей махине.

– Не волнуйся, – успокоил он. – Эти штуковины торговцы возят часто, их привлекает внешний дизайн. Я тебе их заново соберу. Может, конечно, работать будут немного похуже, но будут.

– А корпуса куда денем? Они не нужны, но не стоит их выбрасывать, наверное, и засорять тут всё вокруг…

– Всё пригодится. Вот он, тот самый изоляционный материал, которого мне не хватало. Надеюсь, мне удастся сделать всё правильно. Хотя, конечно, неплохо бы тебе прикупить опытного электрика.

– Это наверняка нужно ехать на большой рынок. Вряд ли нам на заказ завезут электрика. Они и не знают, кто это такой.

– Ладно, попробую справиться сам.

Делая заказы, Ингрид всякий раз приходилось объяснять не только как выглядит, какие особые приметы имеет и как называется заказанная вещь, но и как её надо везти. Немного выручало то, что она умела рисовать и могла изобразить предмет во всех подробностях, как, например, пришлось делать, растолковывая, что такое лампочки и патрон к ним. Ещё сложнее было растолковать, что такое компакт-диски и особенно – почему их нельзя извлекать из коробок. Жажда исследователя охватила её, и теперь она копалась в привозимых с Терры вещицах даже больше из чувства азарта. Так она откопала большой маникюрный набор, исправный (как определил Хельг) фен, красивую настольную лампу, аппарат для измерения давления со стетоскопом и сменной «грушей», сломанный эпилятор и уйму других вещиц, которые, по зрелому размышлению, нетрудно было пристроить к делу.