Загадочные края

Мужчине, видимо, наконец надоело, он неожиданно для Инги шагнул вперёд и атаковал, коротко и уверенно, так, чтоб выпад сложно было уловить. Она успела, пусть и с трудом, отскочила и, тяжело дыша, прислонилась к столбику, поддерживающему крышу галереи. Очень хотелось попросить передышки, но она этого не сделала. Из чистой гордости.

– Ладно. – Сорглан опустил оружие. – Неплохо. Ну согласен – для девочки это даже отлично. Ты в хорошей форме. Ожог не болит?

– Что же отличного? – задыхаясь, проговорила Инга. Ноги у неё подкашивались – Что хорошего?

– Ты недовольна? – удивился он. – Или ты в самом деле верила, что сможешь меня задеть?

– Нет, я понимаю, что вы могли бы убить меня самое большее со второго выпада.

– Не мог бы. Обезоружить и связать – мог, но не убить. Женщин я не убиваю. Никогда.

– Я гипотетически.

– Как?

– Н-н… В принципе.

– А-а… Да и так. Ты подвижна, возможно, мне пришлось бы за тобой погоняться. Так что не со второго.

– С третьего.

– Ха-ха-ха! Ну, ладно, похвалил, теперь буду указывать недостатки. Не понимаю, почему в поединке ты делаешь попытки бить по мечу, а не по мне? Разве ты мой меч стремишься убить? Мой меч тебе опасен только в моей руке. Следовательно, и цель твоя – я, а не клинок. Далее – что ты так цепляешься за рукоять? Это же не весло и не лопата. Это меч. Рука должна держать его легко, свободно, он должен порхать в ладони, быть слит с ней, но только… Как бы это объяснить…

– Органично.

– Как?

– Ну, то есть… Быть естественным продолжением руки.

– Во-от, понимаешь, а не делаешь. Надёжно, но легко. И ещё. Ты прекрасно двигаешься, но при этом постоянно находишься правым боком к противнику. Само по себе это может быть выигрышно, и даже очень, но ты не следишь за тем, чтоб прикрывать себе спину. Спина совсем не защищена, потому что ты постоянно отводишь меч влево. Но, впрочем, этим мы займёмся постепенно. Если не надоест. Ожог болит?

– Слегка.

– Надо трудить. А то так никогда и не перестанет болеть. И завтра с утра пробегись-ка вдоль ограды. Засиделась.

– Вдоль стены? Да я же свалюсь!

– Полежишь и дальше побежишь. Но лучше не падать. Ладно, иди. Поздно уже, солнце село.

Инге отвели небольшую комнатку на втором этаже неподалёку от покоев хозяйки. Чтоб согреть её в холодные дни, приходилось открывать дверь в соседнее помещение, где была небольшая печка, но в таком же положении находились обитатели остальных комнат на этаже – как правило семьи офицеров и лучших воинов Сорглана, наиболее приближённых к нему. Зато комнату она ни с кем не делила и смогла разместить там не только кровать, табурет и два сундучка, но и стол, за которым шила, плела из бисера и писала. Алклета отдала Инге небольшой гобелен с изображением восхода на море, чтоб можно было повесить на стену, да ещё она сама выпросила два льняных отреза – на окна. Штор здесь не знали, никто ими не пользовался, а ей без них было слишком неприютно. И холодно.

Подходящего меча в арсенале в самом деле не оказалось, и кузнец, для начала скроив презирающую физиономию, чуть позже взялся отковать клинок необходимого веса и размера. Получилось у него посредственно, однако Инга была довольна и такому. Мастера-оружейника можно было понять – на севере в основном пользовались прямыми и тяжёлыми мечами с широким лезвием длиной примерно в руку. Девушка же потребовала совсем узкий, длинный и лёгкий клинок с непривычным балансом по основанию гарды (опытным путём, перепробовав в руке десятки мечей, поняла, что так ей будет проще), да ещё и достаточно прочный, чтоб держал форму и не погнулся. Если бы не приказ господина, кузнец просто прогнал бы Ингу с её запросами.

Сорглан, взвесив в руке получившийся меч и помахав им немного, пожал плечами. И пообещал, что при случае можно будет поискать чего-нибудь более прочное и удобное на рынках Адильхейма или где-нибудь южнее. На первое время годился и такой.

Господин на удивление серьёзно и сурово подошёл к обучению девушки. Каждое утро он заставлял её бегать, потом – тренироваться с оружием, пока ещё держали ноги, и только тогда допускал до спарринга с кем-нибудь из старших воинов или занимался сам. Этим день не кончался, и Инге приходилось ещё упражняться с луком, пока перед глазами не начинали плясать зелёные круги.

Будто на измор брал.

– Ты совсем не даёшь девушке шить, – упрекнула как-то Сорглана Алклета.

– А ты думаешь только о себе, – парировал он. – Девчонка у тебя скоро в лавку врастёт. Она же молодая, ей надо двигаться. Пусть занимается, пока не надоест.

Конечно, хрупкость и тонкость фигуры Инги эти тренировки не могли изменить, но очень скоро, когда прошло первое потрясение от столь серьёзных нагрузок, и тело втянулось в установленный графом ритм (на самом деле, довольно щадящий, если сравнивать с молодыми ребятами, которые тоже тут тренировались), она почувствовала себя намного лучше. Шрам от ожога реже давал о себе знать, дыхание заметно выровнялось и наладилось. Бегала она, конечно, всё ещё плохо, но уже лучше, чем в самый первый день. Она была молода и быстро привыкала. И отказываться от тренировок не спешила.

Учась управляться с мечом, отыскивать, чувствовать уязвимые места противника и прикрывать свои, девушка, конечно, понимала, что ей никогда не сравняться с мужчинами, и ещё хорошо будет, если она научится биться вровень с самыми бестолковыми. Но ей надоело бояться. Меч давал ей ощущение уверенности, и это укрепляло душу. Легче было смотреть в завтра.

Всё, на что она надеялась – это спокойствие и уверенность в себе.

7

Раннее лето красиво почти в любом месте мира. Здесь же скалы, облитые свежей зеленью и цветами, скромными и очень милыми в своей скромности, леса, покрывающие нижнюю часть гор и межгорья, жёлтые побережья и море именно теперь даже тому, кто здесь не вырос, могли представиться уютными. Любителям роскоши и буйства природы, конечно, на севере особо не на что бросить глаз, но Инга, которая сама выросла в средней полосе, успела полюбить местную скудную прелесть. Особенно великолепно было море, в ясные дни такое синее, каким не бывает даже небо. Она очень любила смотреть на него с вершины какой-нибудь невысокой, доступной её неумелости скалы. Только вот пронизывающий ветер трудно было выносить. Всё-таки здесь бывало холодновато даже летом. Инга была только рада этому. Она не любила зной.

Леса кишели зверьём. Не говоря уж о белках, которых девушка видела и дома, ей повезло заметить и лису, и соболя (линяющего, правда), и горностая, и куницу, и таких пушных зверюшек, о которых ей не доводилось слышать. Они боялись человека, не подбегали близко, но вдалеке мелькали, дразнясь блестящими пушистыми боками. Как-то раз Инга наткнулась в чаще на оленя. Он объедал молодую поросль и сперва не обратил на девушку ни малейшего внимания, а она замерла, разглядывая его от копыт до кончиков рогов, ветвистых и, наверное, очень тяжёлых. Стояла неподвижно, дыша настолько беззвучно, насколько это было возможно, но он почуял и повернул величавую голову в её сторону. Они немного постояли, разглядывая друг друга с одинаковым любопытством, а потом олень спокойно развернулся к ней задом и пошёл в чащу. Наверное, он понял, что человек на него не охотится.

Насколько здешние леса богаты зверьём, Инга оценила и немного позже, когда Сорглан приказал слугам вытащить на солнце и перетряхнуть меха, предназначенные на продажу. Десятеро крепких мужиков таскали и разворачивали тюки с раннего утра и до самого полудня. Они заняли мехами весь двор, все примыкающие ко двору галереи и немного пространства за воротами. Инга пошла просто поглазеть, потому что её не звали помогать. Но зрелище того стоило. Меха почти всех мыслимых цветов, кроме разве что синего и зелёного, искрились на солнце вовсю, и только тогда девушка поняла, что такое настоящий мех, каким он должен быть и за что ценится.