Объединитель

Глава 5

С этой мыслью нехотя размыкаю объятия и подхватываю с земли свои вещи. Пора возвращаться в город.

Время летит незаметно в хлопотах и заботах. Множество мелких задач, которые нужно решить, чтобы наладить нормальное существование всего города. Робин и так зашивается, пытаясь организовать ремонт разрушенных зданий, перемещение жителей в невредимые постройки, выдачу ресурсов нуждающимся и ещё целую кучу процессов, требующих внимания. Помочь ей и подхватить эту нагрузку было бы правильно.

Зимние сумерки опускаются на Фритаун, окутывая его пеленой снегопада. Несмотря на пережитые ужасы и людские потери, город постепенно оживает, наполняясь особой атмосферой. Сегодня Рождество — праздник, который мы были вынуждены пропустить из-за недавней кровавой битвы. Пропустили… но не забыли.

Иду по заснеженной улочке, ощущая, как морозный воздух покалывает ноздри. В нос ударяет аромат хвои и дымка от потрескивающих повсюду костров и готовящейся еды. Отовсюду слышатся оживлённые голоса, смех и обрывки рождественских песен. Люди стремятся отпраздновать нашу победу и, хотя бы ненадолго, забыть о пережитых ужасах.

Направляюсь к площади в центре Фритауна, где уже вовсю идёт веселье. Первым бросается в глаза огромная ель, возвышающаяся над толпой. Её пушистые лапы увешаны самодельными игрушками и разноцветными гирляндами. Рядом с деревом толпятся дети самых разных возрастов. Примечательно, что среди них полно отпрысков двух наших союзных инопланетных кланов. Неважно с какой они планеты, дети с восторгом разглядывают это великолепие, болтают, смеются и толкаются.

Сердце щемит от их радостных улыбок. Даже сейчас, посреди конца света, в детских глазах горят искорки счастья. Наверное, в этом и есть главный смысл Рождества — вновь пробудить в наших сердцах надежду.

Площадь освещают многочисленные костры, у которых греются люди. Кто-то передаёт по кругу бутыли с алкоголем, кто-то жарит на прутьях куски мяса, щедро приправляя их специями. Всюду слышны оживлённые разговоры вперемешку с шутками и подколками. Люди делятся историями о павших товарищах, вспоминая их подвиги и причуды.

Замечаю в толпе немало знакомых лиц. Тай и Гидеон о чём-то увлечённо спорят, размахивая кружками. Шерхан в обнимку с Аланой горланит какую-то разухабистую песню. Из чужих языков я различаю английский, испанский, русский, корейский, урду, и что-то похожее на польский. Языковые барьеры сейчас, кажется, совсем не имеют значения.

Людей сплотила беда, но видеть их такими — радостными и полными надежд — истинное счастье. Среди гуляющих полно наших инопланетных союзников. Оружейник Хаск с недоумением принюхивается к глинтвейну в своей кружке. Шестирукий механик Зигима демонстрирует собравшейся детворе какой-то гаджет, проецирующий голограммы в виде пейзажей неизвестной планеты. Те охают и ахают, обступив его. Даже затворник-француз Анри выбрался из своей берлоги, чтобы социализироваться.

— Мистер Егерь! — окликает меня чей-то звонкий голос.

Оборачиваюсь и вижу Эмму, апотекария, которая лучезарно улыбается, протягивая мне кружку с дымящимся глинтвейном.

— Присоединяйтесь! Сегодня такой чудесный вечер! Лучшее время забыть обо всех горестях.

— Спасибо, — принимаю напиток и делаю глоток обжигающе-терпкого напитка. — Ты права. Нужно уметь радоваться мгновению и помнить, за что мы боремся.

Чернокожая девушка согласно кивает и убегает к своим знакомым, которые что-то весело обсуждают неподалёку. А я неторопливо бреду сквозь ликующую толпу, то и дело ловя благодарные взгляды, тёплые улыбки и слова поздравлений.

«Счастливого Рождества, сэр!»

«Благослови вас бог, Егерь!»

«Спасибо за всё!»

Принимаю эти знаки внимания с вежливой улыбкой, стараясь подавить неловкость. До сих пор не привык к подобной реакции. Пускай в своих поступках я руководствуюсь принципами, а не расчётом на благодарность, и всё же чувствовать искреннюю признательность людей чертовски приятно.

Пробравшись сквозь веселящуюся толпу, оказываюсь у дальнего костра, возле которого греют озябшие руки парочка Штурмовиков. До меня долетают обрывки их разговора:

— Говорю тебе, Ник, в следующий раз мы их по стенке размажем! Грёбаные кселари пожалеют, что вообще сунулись к нам! — один из солдат, лихо посверкивая глазом, хлопает товарища по плечу.

— Знаю, братишка, знаю, — вторит ему Кобальт.

Понизив голос, он добавляет:

— Но всё равно жутко, сколько наших полегло в этой битве. Дэна вот угораздило…

На миг над костром повисает скорбное молчание.

— Надеюсь, старик Конрад и Егерь знают, что делают, — меланхолично завершает Базальт.

Я тоже на это надеюсь.

Бреду дальше, то и дело ловя краем уха похожие разговоры. Смесь грусти и облегчения, боль вперемешку с надеждой.

Главное, везде я слышу надежду, что когда-нибудь этот ад закончится. Что мы обязательно победим и вернём себе право на нормальную, мирную жизнь. Без страха и смерти, без нависшей над всеми нами тени проклятого Сопряжения.

Внезапно натыкаюсь взглядом на пару, уединившуюся в тени старого дуба на краю площади. Знакомый мне мужчина, прокурор Бекшно, опирается спиной о шершавый ствол, а девушка мягко гладит его по щеке, нашёптывая что-то утешающее.

Мужчина утыкается лицом ей в макушку, вдыхая запах волос, а плечи девушки мелко вздрагивают от беззвучных рыданий. Отворачиваюсь, не желая смущать их своим вниманием. То, что разворачивается сейчас между этими двумя — слишком интимно и хрупко, чтобы вторгаться туда посторонним.

Да, порой даже посреди праздника и всеобщего ликования люди нуждаются в уединении, чтобы в полной мере ощутить и разделить с кем-то свою скорбь, страхи и надежды. Чтобы излить друг другу душу без утайки. Ведь боль и радость идут рука об руку, две стороны одной медали.

С этими мыслями я останавливаюсь у ствола поваленного дерева чуть поодаль от гуляющей толпы и, сев на него верхом, окидываю взглядом собравшихся. Вот они — мой народ, моя ответственность. Израненные, измученные, но не сломленные. Всё ещё способные радоваться малому и надеяться на лучшее.

Наблюдая за людьми, которые поют, смеются и обнимаются сегодня, я вдруг с удивительной ясностью понимаю — оно того стоило. Каждая капля пролитой крови, каждая принесённая жертва. Каждая проклятая секунда, проведённая в сражениях, в шаге от смерти, в ожидании конца. Потому что все мы боролись за право на такие вот моменты единения и счастья. За возможность, пусть даже всего на один вечер, просто побыть людьми. Ощутить вкус жизни со всей её сладостью и горечью.

Простой парень из Ново-Архангельска не планировал становиться лидером общины. Не планировал вести за собой людей. Играть роль лидера и защитника. Жизнь его не спрашивала. Адаптируйся или умри. Что ж, я адаптировался и не планирую умирать.

Я буду драться за своих и за всё это и впредь. До последнего вздоха, до последнего удара сердца. Чтобы мои люди могли вновь и вновь обретать друг друга. Петь, танцевать, любить.

Быть живыми.

Быть свободными.

В просторном зале штаба, освещённого мерцающими свечами — искусственный свет слишком бьёт по глазам, собрались самые близкие друзья и соратники. Тай, Гидеон, Девора, Шерхан, Эрис, Соловей, Акна, Драгана и Ваалис. Все они сидят за длинным длинным столом, уставленным немудрёной снедью и выпивкой. Эстер, бабушка Ребекки, активно выставляет всё новые и новые домашние блюда.

— А вот и ковбой! — восклицает Эрис, салютуя мне кружкой. — Присаживайся, Егерь. Мы тут как раз собрались помянуть павших.