Страница 24 из 43
- «Моя девочка и крошка Джейн» - я думал сейчас –«Жива ли ты? Не убили ли уже тебя эти твари, пока я дрался здесь с твоим первым врагом?».
Дверь была закрыта, но не заперта. Тот, кто, видимо уходил отсюда, просто и не думал ее запирать. А зачем? Раз тут все кругом свои и никого постороннего нет. Жертва не сбежит после таких чудовищных издевательств и побоев. Да и бежать ей некуда с этой черной большой гангстерской бандитской яхты капитана Джей.Ти.Смита.
Я осторожно взялся за дверь каюты и тихо приоткрыл ее. Тихо и осторожно, прислушиваясь о том, что могло быть внутри каюты. Там была тишина, но горел свет. Но никого не было. Видимо, этот самый друг этой укокошенной только, что мною Рэйчел Минелли, вышел куда-то, пока мы бились с ней за дальним углом от этой каюты коридора. Вышел, может в туалет, может, просто решил отдохнуть на время. Может, еще куда. Но, каюта была пустая. В узкую щель это было видно. И я, приоткрыл дверь сильнее. Заглянул осторожно. И увидел мою Джейн. Это была точно она, привязанная к стулу со спинкой. Металлическому пыточному высокому на железных ножках стулу. Вся избитая и измученная. Но в сознании. Она увидела меня, подняв свои наполненные страданием девичьи черные как ночь напуганные глаза.
Она думала, что ее палач и мучитель вернулся, но…
Джейн заморгала ими. И по избитым ее руками врагов щекам полились горькие обильные слезы. Полненькие девичьи губки ее были опухшими от побоев, и в крови. И слева лицо опухло от ударов, и затек уже левый совсем, почти глаз.
Она была в том своем легком от акваланга безрукавом гидрокостюме, чт о был в тот момент ее пленения на Джейн, распахнутом, почти целиком. До гибкой талии моей двадцатидевятилетней красавицы девочки и пояса. Был виден Джейн голенький ее загорелый с пупком живот. А в полосатом купальника узком лифчике полненькая трепетная в тяжелом измученном дыхании грудь.
Замок на костюме был сорван.
На девичьем нежном загорелом теле, был видны следы издеательств этого убюдка Рика Сандерса. Ожоги от окурков сигарет и зажигалок.
Ее гидрокостюм акваланга был сильно порван, и приспущен на ее загорелых до черноты истерзанных двадцатидевятилетних молодых плечах. И по узкой девичьей спине тем плечам груди, свисали вниз мокрыми от пота вьющиеся колечками локонов растрепанные длинные черные Джейн волосы, Прикрывая мокрыми слипшимися сосульками ее избитое в крови миленькое девичье личико.
Руки Джейн были завернуты назад через высокую металлическую спинку этого крепкого пыточного стула. И там торчала длинная железная монтировка. На излом ее женских рук. Сами руки были привязаны сзади крепкой обычной тонкой веревкой поверх голых запястьев черных рук безрукавого порванного легкого ее гидрокостюма. Они тоже были в синяках, как и все ее девичье нежное тело. Маленькие девичьи тонкие изящные пальчики на руках Джейн посинели от туго затянутой в запястьях веревки.
- «Вот твари!» - подумал я – «Ломали ей руки!».
Я сам, словно ощутил эту саму жуткую боль. И осмотрел на Джейн внизу у стула связаныне ноги. В ее облегающем легком от акваланга прорезиненном костюме.
Девичьи красивые с загорелыми стоящими на полу босыми ступнями ножки, были вместе связаны и плотно сжаты коленями и прочно стянуты тоже веревкой. Одна к одной. Берами ляжами, голенями и икрами. Сверху донизу просто стянуты туго и болезненно. До самых моей девочки Джейн таких же красивых с маленькими пальчиками загорелых ступней. И прикручены к ножкам этого металлического пыточного стула.
Ее все женское двадцатидевятилетнее молодое нежное женское тело, любимой, было избито и истерзано этими ублюдками. Особенно досталось ее лицу. Оно было все в крови. И половина его отекла и опухла от побоев.
Я потрясенный увиденным всем этим ужасом, буквально влетел в эту паточную каюту.
Джейн была сейчас здесь одна. Ее бросили, видимо, пока я боролся с той убитой мною сучкой Рэйчел Минелли. И на некоторое, видимо, короткое время. Возможно, решая уже ее дальнейшую судьбу.
- Ушли перекурить, твари! – я потрясенный ужасом увиденного, промолвил вслух.
Она смотрела на меня и заулыбалась моему появлению радостно и счастливо перекошенным опухшим своим ротиком. Приоткрыв свои избитые алые девичьи губки.
Джейн еле произнесла мне - Володенька! - произнесла еле слышно она - Миленький мой! Живой! Миленький, Володенька! Любимый!
Она, пытаясь улыбаться, но разбитые в кровь губы, не давали ей это сделать. Джейн лишь простонала от боли. И отключилась.
Ее черноволосая избитая в кровь девичья голова, упала на ее девичью обрызганную кровью тяжело дышащую голую загоревшую до черноты полненькую грудь.
Я кинулся к ней. И начал ее быстро отвязывать, обрезая своим подводным острым ножом на руках и ногах веревки. И освобождая от этого проклятого пыточного железного стула.
Я отвязал любимую и взял на руки. Она пришла в себя.
- Володенька мой, любимый - она прошептала мне. И прижавшись губами к моей правой щеке, целовала меня, как сумасшедшая, нашептывая по-русски - Володенька, мой ненаглядный. Я знала, что ты живой. Знала, что не найдут тебя эти выродки. Я молчала. Я молчала. Я им не сказала ничего.
- Я знаю, моя драгоценная - я произнес Джейн и посмотрел на свои часы. Было 01:10 ночи. Минут через тридцать должна рвануть CI-4. И разнести здесь все в щепки. Всех этих морских ублюдков.
- Давай, бежим отсюда, Джейн, любимая моя - шептал я, ей тихо, целуя ее в полненькие избитые руками этих палачей девичьи губки.
Личико Джейн было в ссадинах и синяках. Она стонала от боли и мучений, то приходя в себя, то теряя сознание.
Она была еле живой. Вообще это было чудом, что она еще была живой. После таких кошмарных и чудовищных побоев.
- Руки болят, совсем затекли – произнесла мне тихо прижимаясь ко мне и моему лицу губами Джейн.
Она, приложила их к моему лицу. А их исцеловал своими губами. Джейн смотрела в мои синие страдальческие и жалостливые, как у преданной собаки глаза. Смотрела с безумной преданной любовью. Жертвенной любовью несчастной, зверски измученной ради этой преданной верной любви женщины.
- Сволочи! - прошипел я взбешенный, глядя на истерзанную всю мою Джейн - Что они с тобой сделали!
- Миленький мой - она шептала мне радостно и практически без акцента по-русски - Хороший мой - радовалась Джейн моему появлению.
Джейн была в состоянии болевого шока и только смотрела на меня влюбленными глазами и шептала как безумная, произнося мое имя как некое заклинание или словно молитву о любви и спасении.
- Любимая моя! - шептал я ласково, сдерживая дрожащий от гнева и сострадания голосом - Любимая, девочка моя! Моя ты куколка!
С глаз моих побежали горькие слезы. От боли и обиды. Даже та боль в правой ноге уже ничего для меня не значила, когда я увидел такое.