"ВЛАСТЕЛИН НЕБА"

Эпилог: Властелин Неба

Его тело лежало в глубоком скальном разломе и ледовой глубокой подгорной трещине Бершрунге, пробив собой в головокружительном скоростном падении верхний как крышу снежный наст. Оно упало с Южной стороны вершины и все переломанное теперь лежало там на самом дне трещины среди льда, в изорванной альпинисткой одежде и в красном анораке. В белой каске, что не особо помогла при падении и ударах о черные камни в самом низу и у подножия горы, прокатившись по наклону мраморной стены и слетая с крутых ледовых и каменных обрывов.

И, кто его знает, может, он пролетел бы и дальше, ломая и выворачивая в своих суставах руки и ноги до самого ледника Южный Иныльчек, но путь оборвался в этой глубокой подгорной трещине.

Та многотонная льдина, как дорожный каток, размазывая, разрывая в клочья и разбрасывая по сторонам останки других альпинистов под собой по скально-ледовой Мраморной стене Хан-Тенгри, отбросила его от остальных в сторону, оборвав стометровую перильную веревку и обрывая вбитые в прочную гладкую скалу крючья. Его маятником отбросило в сторону. И он полетел вниз отдельно от всех, разбиваясь об острый натечный фирновый лед и такие же острые скалы.

Андрей Мотылев был в сознании и пытался остановить свое такое кошмарное в стремительном полете падение. Тормозя своими альпинистскими ботинками в острых заточенных стальных кошках. Но лишь до первого скального нависающего обрывистой огромной ступенью над другим уступом уступа.

Дальше пролетев в чистом падении почти полкилометра и после глухого кошмарного такого же удара о скалы и лед, он уже летел, кувыркаясь по- всякому, разбрасывая из лопнувшего от сильного удара о Мраморную стену Хан-Тенгри спиной, своего сорока килограммового рюкзака, свои все вещи. Два Айбсайля, веревки, карабины, скальные и ледовые крючья. Теплое белье и свернутую палатку. Все свое снаряжение, что тащил с собой на гору по всему склону горы, которые, также полетели вместе с ним вниз. Потеряв в таком полете свою кислородную маску и кислородный баллон.

Он не знает, что с другими. Упавшая ледовая многотонная полка оторвала его от других своих товарищей восходителей с привязанной длинной стометровой страховочной перильной веревки. И он теперь тут один. Он улетел с Южной стены Хана в сторону Южного Иныльчека. Пролетев по крутому длинному склону. И угодив в один из центральных внизу каменных заснеженных кулуаров стены, упал в глубокую подгорную трещину.

Один глаз заплыл черной гематомой, вместе с половиной окровавленного исцарапанного в порезах о жесткий снег и острый лед разбитого лица.

Боль он не ощущал. Боли не было. Вероятно, сломан сам в нескольких местах позвоночник и поражена вся нервная система во всем теле. Он не ощущает своих ног. Да и рук тоже. Он их не видит и не может ими пошевелить.

Страх и ужас пронзили его еще способное соображать, почему-то сознание.

Он одним своим еще видящим глазом видит вверху слабый утренний проникающий сюда вглубь ледовой трещины свет. И сам синий сейчас вертикальный лед, как морская теплая вода того далекого Черного моря, где он был в родительском по путевке на черноморский курорт Алушта, отпуске, когда-то. Теплый песок и морская вода, волны и прибой.

1975 год. Лето Черное море. Песчаный жаркий летний июльский пляж. Он с родителями.

Голые девчонки в красивых купальниках, играющие в волейбол на том песке. Он сам совсем еще молодой, лет пятнадцати. Рядом мама и папа. Тоже еще совсем молодые. Потом вспомнилась, почему-то далекая отсюда деревня Овсянка и город Камень на Оби. Река Обь, где был Андрей и гостил у своих бабушек и дедушек еще малолетним десятилетним ребенком. Вспомнил двоюродных всех сестер и братьев.

Сейчас бы он не смог объяснить, почему повел всех именно этим путем к спуску с вершины. Это был гибельный маршрут. Но на горе в такой ситуации любые пути гибельные. И выбирать не приходится. И то, что случилось там, невозможно описать и объяснить полноценно и здравым рассудком. Он, как и другие попал под влияние тех сил, что овладели уже давно им самим. Будут даже правы те, кто осудит его. Особенно те, кто ему уже не доверял и боялся с Андреем Мотылевым ходить в горы.

Пусть осудят. Пусть. Но так и должно было произойти и случиться. Такова судьба альпиниста. Его заберут горы. Как забрали других.

Пришло время покаяться. За все. За свою непутевую без семейную жизнь. За жизнь, фанатично посвященную одним горам.

Он закрыл свой единственный уцелевший левый глаз. И попытался сделать, хотя бы один глубокий грудью вздох. Ощущая сломанными ребрами груди и спины свои вздувшиеся хрипящие и наполняющиеся легочной жидкостью умирающие легкие.

Сердце еще вроде бы стучало. С редкими перерывами, но работало.

Он выплюнул сгусток ставшей черной красной крови на свою в изорванном таком же красном анораке альпиниста грудь. Лопнула печень и все остальные с ней внутри отбитые и покалеченные от ударов об острые камни органы.

Голова была разбитая почти вдребезги, но почему-то еще соображала. И это было прискорбно и печально. Все это было, куда теперь трагичней, если бы все было несколько иначе. Если бы Андрей умер сразу. Или был без сознания. Падение с такой высоты, на такой скорости.

Но он, все еще был, почему-то живым. Почему? И, это была его уже смертная последняя, как видно человеческая агония.

Стало светлее и стены трещины окрасились алыми всполохами солнечного проникающего сюда света. Стало, как-то даже теплей, хотя кругом был сверкающий холодный лед.

- Это конец – всплыло в его контуженной от сильных ударов в белой каске в теплой вязаной шапке голове – Конец, альпинист Андрей Мотылев.

Эту шапку вязала ему родная мама. Как и двойные, по его заказу рукавицы из овечьей шерсти на руках.

Вдруг перед глазами появилось лицо мамы. Потом лицо отца.

Они были живы и ждали с нетерпением приезда своего сына после этой горной очередной опасной командировки. Он звонил им по сотовому телефону из Киргизии. Потом последний раз уже здесь в Караколе пред заброской на Северный Иныльчек. Сотик был с ним. Только тут не было связи. Только рации и связь с базовым лагерем на леднике.

- Сынок, мальчик мой любимый – он услышал, вдруг знакомый его мужскому, несколько скупому, но очень доброму сердцу, голос своей матери.

- Ты где, Андрей? –прозвучал уже голос его отца.

- Мама – произнес ей в ответ Андрей Мотылев - Мама, моя любимая мама. Папа - он позвал к себе своего родного отца - Я здесь. Здесь я. Я живой.

Но, так ли было это?

Сверху свет внезапно загородила, какая-то черная тень. Он ощутил ее. Над собой. Кто-то стоял над ним и наклонившись к нему. Он открыл свой левый, замутненный с выступившей горькой слезинкой уцелевший глаз.