Страница 127 из 137
Тем не менее Цинна испытал чувство мстительного удовлетворения, когда именно он был избран старшим консулом, а Гай Марий – младшим. Затем наступили выборы преторов. Только шесть имен было названо на шесть должностей, но вновь форма была соблюдена, и можно было сказать, что выборы прошли законно. Теперь Рим имел соответствующее количество магистратов, даже если при этом недоставало кандидатов в магистраты. После этого Цинна мог сконцентрировать свои усилия на том, чтобы компенсировать ущерб последних нескольких месяцев, а этот ущерб и эти убытки Рим уже мог и не выдержать после долгой войны в Италии и утраты восточных провинций.
Подобно животному, загнанному в угол, оставшиеся дни декабря город сохранял бдительность, пока армии вокруг него перемещались и перераспределялись. Самниты вернулись в Эзернию и Нолу, причем жители последнего города тотчас заперлись в нем снова; Гай Марий любезно разрешил Аппию Клавдию Пульхру отбыть со своим старым легионом на осаду Нолы. Хотя этим легионом уже командовал Серторий, он без сожаления убедил их вернуться под командование человека, которого они презирали, и также без сожаления посмотрел им вслед, когда они отправились в Кампанию. Многие из ветеранов, которые приняли участие в походе, чтобы помочь своему старому полководцу, тоже вернулись по домам, включая и две когорты тех, кто приплыл из Церцины вместе с Марием, когда Марий услышал о походе Цинны.
Оставшись с одним легионом, Серторий продолжал находиться в лагере Марция, подобно коту, притворившемуся глубоко спящим. Он держался в стороне от Гая Мария, который предпочел сохранить свои пять тысяч отборных рабов и вольноотпущенников. «Что еще взбредет тебе в голову, ужасный старик? – спрашивал себя Серторий. – Ты намеренно отослал самых приличных людей прочь, а оставил при себе лишь тех, кто согласится учинить вместе с тобой любое зверство.»
Глава 7
Гай Марий наконец вступил в Рим под Новый год как его законно избранный консул, верхом на чистокровной белой лошади, одетый в тогу с пурпурной каймой, и с венком из дубовых листьев. Рядом с ним ехал раб Бургунд в прекрасных золоченых доспехах, опоясанный мечом, и на такой огромной бастарнийской лошади, что ее копыта своими размерами напоминали ведра. За ними шли пять тысяч рабов и вольноотпущенников, все в защитной коже и вооруженные мечами – не солдаты, но и не граждане.
Консул в седьмой раз! «Пророчество сбылось», – повторял про себя Гай Марий, пока ехал между стеной улыбающихся и плачущих людей. Что для него значило избрание старшим или младшим консулом, когда люди приветствовали его как героя так страстно? Разве их волновало, что он едет верхом, вместо того, чтобы идти пешком? Разве их волновало, что он едет из-за Тибра, а не из своего дома? Разве их волновало, что он не простоял ночь в храме Юпитера, наблюдая приметы? Да ни на йоту! Он был Гаем Марием и то, что требовалось для любого другого человека, было необязательно для него.
С неумолимостью двигаясь навстречу своей судьбе, он достиг нижней части римского форума и встретил там Луция Корнелия Цинну, поджидающего его во главе процессии, составленной из сенаторов и старейших патрициев. Бургунд помог Марию спуститься с его чистокровной белой лошади с минимальной суетой, привел в порядок складки его тоги и, когда Марий встал прямо напротив Цинны, занял место за его спиной.
– Давай, Луций Цинна, заканчивай! – громко и отрывисто потребовал Марий, продвигаясь вперед. – Я уже делал это шесть раз прежде, да и ты однажды, так что не будем превращать это в триумфальный парад!
– Минуточку! – воскликнул бывший претор Квинт Анхарий, выступая из толпы людей в тогах с пурпурной каймой, которые сопровождали Цинну, и встал напротив Мария: – Вы расположились в неправильном порядке, консулы. Ты, Гай Марий, являешься младшим консулом, а потому должен следовать после Луция Цинны, а не впереди него. Я также требую, чтобы ты освободил от присутствия этого огромного варварского животного нашу торжественную депутацию в храм Великого бога и приказал своей охране или оставить город, или разоружиться.
Казалось, что Марий хочет ударить Анхария или приказать своему германскому гиганту отшвырнуть его прочь, однако старик лишь пожал плечами и занял место за Цинной. Раб Бургунд остался стоять рядом с ним, и Марий не отдал никакого приказания по поводу своей охраны.
– Что касается твоего первого требования, Квинт Анхарий, то ты соблюдаешь букву закона, – зло заметил Марий, – но что касается второго и третьего, то я не уступлю. Моя жизнь слишком часто подвергалась опасности в последнее время. И, кроме того, я немощен. А потому мой раб будет оставаться со мной. Мои охранники также останутся на форуме до окончания церемонии, чтобы после нее сопровождать меня.
Квинт Анхарий пытался было протестовать, но затем кивнул и вернулся на свое место; он был претором в тот же год, что и Сулла, а потому являлся закоренелым ненавистником Мария и гордился этим. Его не слишком волновало, позволить ли Марию возглавлять процессию впереди Цинны или нет, особенно после того, как до него дошло, что Цинна собирается стерпеть подобное оскорбление. Он понял это, когда вернулся на свое место и уловил жалобный призыв Цинны, после чего его возмущение возросло. Почему он должен участвовать в этих жалких стычках? Возвращайся скорей домой, Луций Сулла!
Сотня патрициев, возглавлявших процессию, к этому моменту уже достигла храма Сатурна прежде чем поняла, что оба консула и весь сенат все еще стоят на месте, видимо, увлеченные спором. Начало паломничества в храм Великого бога на Капитолии оказалось грубо нарушенным, что являлось плохой приметой. Никто, включая Цинну, не имел мужества обратить внимание собравшихся на то, что Гай Марий не провел ночь в этом храме, – а ведь это были обязаны делать все новые консулы. Цинна никому ничего не сказал о плотной черной тени какого-то перепончатого и когтистого существа, которое он видел летающим в тускло-сером небе во время своего ночного бдения.
Никогда еще в новогодний день консульская инаугурация не была проведена так быстро, как эта; даже та знаменитая, которую Марий хотел провести еще будучи одетым как триумфатор. Менее чем за короткие четыре дневных часа все было закончено: жертвоприношения, собрание сената внутри храма Великого бога и пир, который за этим последовал. Когда процессия спустилась из Капитолия, каждый ее участник увидел голову Гнея Октавия Рузона, все еще торчащую на копье на краю трибуны; исклеванное птицами лицо смотрело на храм Юпитера пустыми глазницами. Ужасный знак. Ужасный!
Появившись из переулка между храмом Сатурна и Капитолийским холмом, Гай Марий высмотрел Квинта Анхария впереди себя и поторопился догнать его.
Гай Марий положил свою руку на плечо Анхария, и бывший претор оглянулся, удивленное выражение на его лице сменилось откровенным отвращением, когда он увидел, кто приветствует его.
– Бургунд, твой меч, – спокойно сказал Марий.
Меч оказался в его правой руке прежде, чем он закончил говорить; его рука стремительно взметнулась вверх и опустилась вниз. Квинт Анхарий упал мертвым, его лицо было рассечено со лба до подбородка.
Никто не пытался протестовать, все словно окаменели. Но когда сенаторы и патриции опомнились, то кинулись врассыпную. Рабы и вольноотпущенники из легиона Мария, все еще находившиеся в нижней части форума, возбужденно бросились преследовать их в тот момент, когда старик щелкнул пальцами.
– Делайте, что хотите с этими cu
Пораженный ужасом, Цинна стоял и наблюдал, как рушится его мир, совершенно бессильный вмешаться. Его солдаты были или на пути домой или все еще находились в лагере на Ватиканской равнине; «бардаи» Мария – он называл так своих рабов потому, что многие из них происходили из далматской трибы иллирийцев – теперь владели Римом. И, обладая им, вели себя более безжалостно, чем сумасшедший пьяница с ненавистной ему женой. Мужчин убивали без всякой причины, женщин насиловали, детей резали, дома подвергались захвату и разграблению. Многое из этого делалось бессмысленно и беспричинно, но были и такие, которые, как и Марий, страстно желали видеть смерть или были просто счастливы, когда ее видели – эти самые «бардаи» были не настолько умны, чтобы проводить различия между двумя этими настроениями.