Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 44

— А теперь, Фролыч, у нас будет с тобой разговор! — многозначительно сказал Матвей, когда на столе стояло угощение.

— А что я? — насторожился кузнец.

— Сказывали ребята, — на тебя протокол составили?

— Ну, составили… — хмуро сознался кузнец.

— За что ты мастеру в зубы дал?

— Он знает, что за дело.

— Он-то знает, да мы не знаем! — вмешалась Дарья.

— А вам и знать ни к чему, — сердито ответил кузнец.

— Как же так?.. Ты свой брат, рабочий… — примирительно проговорил Матвей.

— А-а… чего там свой!..

Фролыч махнул рукой и хотел встать, но Даша удержала его за рукав.

— Ты не ершись, не ершись! Говори! — сказала она, подсаживаясь рядом.

— А что говорить? Что вы, сами не знаете? Дал в зубы? Ну и дал. И еще давать буду! Они нас штрафами допекают, а нам что остается? В ножки им кланяться?

— Один против хозяев пошел… Богатырь! — насмешливо сказал Матвей. — Посадят ведь.

— А пускай!

— А потом в Сибирь, — предупредила Даша.

— А что мне Сибирь? Мать родная! Там народ свой. Все мои други в Сибири. Вы здесь, как мыши, попрятались…

— Не горячись, молодец! Берите! — предложила Дарья и, подмигнув Матвею, первая взяла рюмку.

— Славить полагается! — заметил Матвей. — Запевай, Даша.

Дарья оглянулась на Костю, потом на дверь и тихо запела приятным задушевным голосом:

“Вихри враждебные веют над нами…”

Она ждала, что и мужчины подхватят, но Фролыч неожиданно поставил рюмку, выпрямился и, шумно вздохнув, процедил сквозь зубы:

— Эх! Не петь нам больше этой песни полным голосом!

— А почему не петь? — хитро прищурившись, спросил Матвей.

— Совсем задушат! Горло тисками зажали… Слово сказать нельзя, не то что песню.

— Ничего, запоем и на улице.

— Ты запоешь?

— Я!

— А ну пойди запой! Поди, поди! Выйди на улицу и запой!





— Что ж, я еще с ума не свихнулся.

— Тогда нечего и языком болтать.

— Ты свою злобу укроти, Фролыч, — ласково сказала Дарья. — Подальше спрячь. Время придет — выпустишь. Затем мы тебя и позвали… Ты человек настоящий, а по горячности губишь себя.

— Просто сказать “укроти”! Накипело тут…

— А ты думаешь, у нас не кипит? — грустно спросила она и тоже поставила рюмку.

— Вот что, друг, запомни! — спокойно и внушительно начал Матвей. — Не вышло у нас в прошлом году… Победа за царем осталась — это верно… А почему? Потому что долго раскачивались да раздумывали… Надо бы всем сразу… дружно. А в общем теперь умнее стали. Закалку мы получили хорошую В другой раз такой осечки не будет. В другой раз наша возьмет.

— В другой раз, — с горькой усмешкой повторил Фролыч. — Когда это будет-то?..

— Будет, — твердо сказал Матвей. — Ты слушай. Теперь надо снова силы собирать, а в одиночку, брат, воевать не годится. Дурость свою только показываешь. Кутырин только того и ждет, чтобы нас поодиночке выкорчевывать.

— А с Кутыриным у нас расчет впереди.

— Да ты что? Совсем соображать перестал? — сердито остановила его Дарья. — Плетет чего-то… Ты слушай. Он с тобой по поручению говорит.

— По поручению? — удивился Фролыч — Ну-у? Это другой коленкор, как говорится. Я ведь полагал, что вы просто так… от себя… Продолжай, друг…

— А что продолжать? Бунтовать, говорю, в одиночку не следует. Запомни. Общее наше дело, рабочее, подрываешь. Силы надо беречь…

— Молчать? — спросил Фролыч.

— Да, молчать. Пока самодержавие свирепствует… Ждать надо.

— Сидеть и ждать сложа руки? — перебил его Фролыч.

— Ни-ни… Не сложа руки. Силы будем собирать для новой битвы. Правду нашу народу понесем, но только с оглядкой… и без кулаков. С кулаками против винтовок не воюют. Без толку. Согласен ты?..

— Согласен, конечно… Вы на меня не обижайтесь. Накипело очень… Я ведь думал. Конец революции на веки вечные… С отчаяния…

— Вот! Давно бы так, — с удовлетворением проговорил Матвей и, переглянувшись с Дашей, кивнул головой. Через минуту торжественно и складно пели в три голоса, но так тихо, что даже Костя плохо разбирал слова.

“На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!.”

Когда Георгий Сергеевич, проводив гостя, вернулся в кабинет, он застал у камина Сережу. В сильном смущении мальчик вертел в руках какой-то предмет, но отец, слишком занятый собой, своими мыслями, не обратил на это внимания.

— Сережа, не пора ли спать? Времени много, — машинально сказал он, усаживаясь в кресло.

Приход пристава взволновал его не на шутку.

“Зачем он явился? Почему именно сюда, в первый день рождества? Откуда он знал, что Зотов у меня?” — размышлял он, и, чем больше думал, тем тревожнее становилось у него на душе. Отдельные выражения, интонация голоса, бегающий по сторонам взгляд Кутырина, его приторно-вежливое обращение казались ему неспроста. Он видел во всем этом какой-то другой смысл и пытался его разгадать.

Плохо скрытое ироническое отношение Ивана Ивановича, по поводу прихода пристава и его страхов, не только не успокоило, но даже наоборот, раздражало Камышина. “Хорошо говорить, когда он просидел все эти годы где-то там, — подумал он, но спохватился. Было известно, что пятый и шестой год Орлов находился в Петербурге, а значит, в самой гуще событий. — Но почему он уклоняется говорить на политические темы? Или он беспартийный? Трудно поверить! Оставаться сейчас в стороне от политической борьбы, не иметь убеждений — это значит быть обывателем, мещанином”. Георгий Сергеевич уважал людей с убеждениями, независимо от того, какого толка они были, и презирал остальных. Он любил спорить, доказывать, убеждать и в такие минуты любовался собой, своим голосом, красноречием, манерой держаться. “В партии можно и не числиться, — продолжал он размышлять, — но иметь убеждения необходимо. Кстати, выбор большой. “Союз Русского народа”, “Союз Михаила Архангела”, — начал он перечислять в уме известные ему партии и при этом невольно загибал пальцы, — монархисты, Совет объединенного дворянства, октябристы, кадеты, эсеры, народные социалисты, анархисты и, наконец, партия социал-демократов”. Были еще какие-то мелкие партии, о которых упоминалось в газетах, но ни программы их, ни задач он не знал. Камышин взглянул на сжатые кулаки и усмехнулся. “Пожалуй, надо бы еще один палец. Социал-демократическая рабочая партия раскололась, и нет никакого сомнения, что объединить их больше не удастся. А значит, две самостоятельные партии…”