С тобой навеки

— Всё равно? — с неверием переспрашивает Вигго.

Эйден медленно поворачивается, пригвождая его ледяным взглядом.

— Да, Вигго. Всё равно. Это и есть работа над отношениями. Это значит быть простым смертным. Однажды, когда ты свалишься со своего идиллического облачка на седьмом небе и упадёшь на землю, ты узнаешь, что любить кого-то — это нечто намного большее, чем читать любовные романы и обладать высоким эмоциональным интеллектом. И если честно, тогда я возьму себе пивка и буду наслаждаться каждой чёртовой минутой этого.

Рен присвистывает.

— Вау. Кажется, у Эйдена давненько накипело.

Оливер смотрит на Эйдена с безграничным восторгом.

— Мне хотелось бы снова пересмотреть этот момент на повторе.

— Возвращаемся к повестке дня, — выразительно напоминает Райдер.

— Точно, — Эйден откашливается, затем швыряет игрушечного кота в сторону Оливера. — Я веду вот к чему: то, что случилось с тобой и Руни — это нормально. Такое бывает. Вы были парой, которая пережила первую ссору, которая на деле являлась просто недопониманием. И теперь вы переживёте этот момент.

Я оглядываюсь по сторонам.

— Вы думаете, это сработает?

Вигго улыбается.

— Эм, ну да, Аксель. Практически уверен, что это сработает.

— Я согласен, — говорит Эйден и хлопает в ладоши. — Что ж, тогда моя работа здесь сделана. Прошу меня извинить, моя жена ждёт меня в нашей комнате с её рождественским подарком, и я надеюсь, что…

— Эй! — орём мы хором.

— Короче, — говорит он с улыбкой. — Я ухожу. Ты справишься, Акс.

Оливер задумчиво гладит игрушечного кота и говорит:

— Знаю, ты беспокоишься, потому что ничего от неё не слышал, и да, ты облажался, но и Руни тоже. Она не осталась и не попыталась поговорить. Она уехала. Может, она тоже пытается придумать, как она хочет извиниться.

— Хорошо подмечено, — говорит Райдер.

Вигго забирает у Оливера игрушечного кота и поправляет бантик-бабочку на его шее.

— Вот тебе идея. Ты реально хочешь запустить мяч в игру?

— Понеслось, — вздыхает Оливер. — Сейчас будет замысловатая бейсбольная метафора.

— Не сегодня, — отвечает Вигго, поворачиваясь ко мне лицом. — Я предлагаю тебе сесть на самолёт. Погнаться за ней. К чёрту нас всех. Мы никуда не денемся. Иди и завоюй свою девочку — то есть, женщину — и привези её обратно.

— Но я не хотел приглашать вас всех сюда просто для того, чтобы бросить.

Райдер корчит гримасу.

— Аксель. Мы будем сидеть тут, вылакаем чересчур много глинтвейна, поспорим из-за настолок, и мы останемся ровно там, где ты нас оставил. Поезжай. Если сам хочешь, конечно.

— Поддерживаю, — отзывается Оливер.

Я встаю, и моё тело переполняется решительной энергией.

— Ладно. Я сделаю это. Ну, хотя бы попробую. Сначала мне придётся найти место на рейс до Лос-Анджелеса за два дня до Рождества.

Вигго мечтательно вздыхает, прижимая кота к груди.

— Это будет эпично романтично. Я это чувствую.

Глава 31. Руни

Плейлист: Edith Whiskers — Home

Через двадцать четыре часа после возвращения в Лос-Анджелес я поняла, что мне нужно сделать. Моё тело ныло от грусти. Я не могла перестать плакать. Я чувствовала тошноту, и в кои-то веки виновата была не моя болезнь.

Я ненавидела то, как я уехала — с таким количеством боли и невысказанных слов между мной и Акселем, рыдая и обнимая Гарри и Скуггу, не зная, вдруг я вижу их в последний раз. Потому что Аксель не хотел меня, по крайней мере, не так, как я хотела его. Я была женщиной, на которой он женился ради выгоды и так невыгодно влюбился.

И снова я оказалась бл*дской ошибкой.

И тогда-то у меня случилось весьма немаленькое озарение: я очень долго пыталась доказать, что я не ошибка; а значит, моё детство, мои отношения с родителями, моё чувство идентичности и Аксель — всё это переплелось в совершенно запутанный комок.

Так что я достала ноутбук, открыла браузер, нашла веб-сайт, который я сто раз открывала и закрывала обратно, пока была в Вашингтоне. На сей раз я отыскала номер телефона. Я набрала его. И записалась на свой первый визит к психологу.

Теперь у меня за поясом уже три сессии. Да, благослови Господь Сью, потому что она трижды выделила мне время за последние шесть дней, ибо я в этом нуждалась. Мне нужно было поговорить о некоторых вещах (хотя я твердила себе, что они остались в прошлом, и лучше не вытаскивать их оттуда), поплакать об обидах, которые я никогда не позволяла себе прочувствовать. Я ещё никогда не проводила столько времени, погрузившись в печаль, и всё же, на удивление, я в порядке.

Ну, нет. Я не в порядке. Но я начинаю узнавать, что могу выживать и будучи не в порядке, и признавать, что я не в порядке — это необходимая часть жизни.

Так что вот она я, за день до кануна Рождества. Привела себя в порядок ровно настолько, чтобы держать в дрожащих руках распечатанное письмо от Акселя. Письмо, которое увидела буквально сегодня утром, когда наконец-то почувствовала себя морально готовой просмотреть свою почту.

Я неуверенно последовала его указаниям. Чувствуя, может, самую крохотную капельку надежды.

Потому что теперь я стою возле бутика-галереи в Санта-Монике — в том же районе, что и дом моего детства. Акс знал, что я планировала провести Рождество здесь.

«Шаг первый, — значилось в письме. — Приди к галерее в 10 утра».

Я смотрю на телефон. Ровно десять.

«Шаг второй. Постучи».

Подняв руку, я стучу. Я слышу стук каблуков, звук отпирающегося замка. Дверь распахивается, и я вижу стильно одетую женщину, которая делает шаг назад и улыбается.

— Вы гостья мистера Бергмана?

Моё сердце бешено стучит.

— Ээ. Да, думаю, да. Ну, в его письме… — сделав глубокий вдох, я успокаиваю себя. — Да. Я его гостья. Руни Салливан.

— Мисс Салливан, — произносит она. — Прошу сюда.

Она запирает за нами дверь, что логично, поскольку галерея работает с двенадцати до шести. Я отказываюсь от её предложения взять мою куртку, затем иду за ней по современному, открытому пространству из холодных белых стен и полов, сверкающих в мягком приглушённом освещении.

— Можете не торопиться, — говорит она на пороге, затем поворачивается и скрывается в коридоре, оставив меня одну.

Я оборачиваюсь через плечо, удивленная её внезапным уходом. Но потом любопытство берёт верх, и когда я поворачиваю за угол…

Весь воздух резко покидает мои лёгкие. Письмо вылетает из моей руки и мягко приземляется на пол.

У меня есть всего момент, после чего глаза застилает слезами, и я злюсь на саму себя, потому что теперь я не могу видеть два холста передо мной, массивные и смелые, единственные картины на всей стене галереи.

Я быстро вытираю глаза, и ко мне возвращается способность видеть.

На одном холсте тьма ночи меркнет, на другом она сгущается, и в обоих случаях она порождается из поразительной тонкой градации оттенков лазури, сапфира и индиго. Скользящие мазки туманно-лавандового просачиваются в насыщенно-сливовый. Спелый абрикосовый цвет расцветает в маслянистых цветах бархатцев. Словно объятия любовника, края светятся деликатными, буквально шепчущими мазками бледнейше-розового, оттенками мягкой кожи, носика котёнка и роскошных пионов.