"БОРТ 556"

Из-под надетого на голове золоченого, как корона венца, сверкающего большого на лбу бриллианта и черных изогнутых бровей сверкали теперь Джейн черные, как у колдуньи обворожительные глаза, неким глубинным как океанская бездонная бездна гипнотическим светом в полумраке с горящими и пылающими свечами в интимной обстановке каюты. Зрачки рабыни и танцовщицы востока Джейн от перевозбуждения расширились, как у дикой кошки и казалось, остекленели как у мертвеца. Они мне казались даже неподвижными. Как у кобры, что повинуясь музыке флейтиста заклинателя и своему танцу своего гибкого змеиного тела сама околдованная звуками музыки не в силах уползти и сопротивляться этому. А лишь танцевать и дергать своим чешуйчатым блестящим животом. Как моя Джейн.

На какую-то минуту мне стало даже сейчас не по себе.

Если бы я знал, что происходит со мной в те самые минут и вообще тогда. Где я нахожусь и с кем? Но, поверьте, лучше именно в такие минуты ничего вообще не знать.

А я, налил себе еще один большой стеклянный боках еще до самого верха крепленого итальянского вина и не заметил, как осушил и эту бутылку.

По большой трюмной гостиной большой каюте распространился аромат женского тела, заглушая аромат духов и прочие запахи. Он смешивался со всем, что витало в воздухе. Я вдыхал их и разогревался от этого сильнее.

Это все была моя Джейн. Она звала меня к себе. Но пока танцевала, была мне недоступна.

Но в следующую минуту, снова сменился сам ритм музыки.

Джейн, вся уже мокрая от текущего горячего по телу пота, лоснясь в пылающем свете свечей, смазанная, пальмовым втертым в ее загорелое почти черное женское тело маслом, скользкая и потрясающе красивая. Очень быстро встав на колени, а потом на свои ноги тут же опять закружилась передо мной, и вокруг большого тут стоящего столика, дивана и еще одного кожаного кресла. Описывая большой круг по большой кают кампании, ловко, не задевая в ней ничего. Снова диким бешенным волчком, кружась и развивая свою до золоченых плавок длинную шелковую легкую юбку вуаль. Сверкая голыми загорелыми бедрами своих ног, коленями и ляжками. Стуча снова каблучками шпилек своих золоченых на полненьких ногах туфлей по полу каюты и расстеленным коврам. Извиваясь животом и сотрясая сам спертый, ставший жарким удушливый с запахом любвеобильной женщины воздух в этой большой гостиной каюте своими трепыхающимися девичьими полненькими грудями. Обвешанная вся сверкающим золотом в огне пылающих расставленных восковых по всей каюте свечей, и оглашая громким звоном всю гостиную большую комнату нашей «Арабеллы» музыкальными круглыми металлическими чашечками сагатами. Тяжело натружено дыша и любовно стеная, моя любовница девочка Джейн, выписывая, кружась, целые круги, восьмерки и знаки бесконечности по всей каютной большой комнате. Пролетая большими виртуозными круговыми красивыми вращениями, словно парящий теперь с крыльями мотылек на своих золоченых сверкающий туфлях, то мимо меня, то вокруг заставленного фруктами и вином небольшого столика.

- И последнее, но не в последнюю очередь, любимый мой! – произнесла, уже притомившись, порядком, но уже громко Джейн, пролетая, как комета в беллидэнсе мимо меня. И расстегнув, кружась, сорвала с себя свой тот в монетах и бисере золоченый от танцевального восточного костюма тугой и поддерживающий трепыхающуюся женскую грудь лифчик.

Она, остановившись напротив меня. Быстро и глядя на меня игривыми черными влюбленными развратной сучки любовницы, очнувшимися от некоего гипнотического сна и транса глазами. Стянув с потных и загорелых девичьих молодых плечей его тонкие лямочки. Заманивая меня к себе, Джейн тотчас и следом, расстегнув на спине своими утонченными шаловливыми девичьими пальчиками какой-то там замочек. Освободила от него бултыхающуюся в нем, по сторонам, полненькую, почти черную, как у негритянки от плотного ровного загара с торчащими возбужденными твердыми черными сосками женскую трепыхающуюся уставшую от танцев и изможденную пленом узкого лифчика грудь. Обильно мокрую в ручейках текущего разгоряченного пота. От самой ее женской тоненькой шеи, из-под раскинутых во все стороны свивающихся мокрыми колечками черных длинных растрепанных и прилипших к почти черному, от ровного солнечного загара женскому телу волос.

Она швырнула тот лифчик, точно делая некий сексуальный мужчине вызов, мне под ноги.

Это было что-то похожее – «На, возьми меня. Я вся твоя. Овладей мной сейчас же, мой мужчина».

Музыка все еще играла, и стучали барабаны. Надрывалась воем своим и свистом восточная флейта. Но представление подходило уже к концу.

- Ну как я тебе, похожа на Тамалу Низин? - она мне произнесла опять, не сводя с меня очаровательных от наслаждения черных совратительных под черными бровями женских глаз, закатывая сексуального их под лоб, в сладостной любовной неге от страстного и дикого перевозбуждения. Громко постанывая и тяжело дыша, Джейн, вновь вся за извивалась, болтая специально по-цыгански по сторонам своей той совершенно голой девичьей молодой двадцатидевятилетней красавицы латиноамериканки южанки грудью. Сняв со своих изящных утонченных, но сильных девичьих пальчиков свои чашечки сагаты, и отбросив их прямо на пол и ковры, Джейн затрепыхала ими по сторонам перед моими восторженными и пьяными, очумевшими от ее танцев, крепленого вина, возбуждения и жажды любовных утех мужскими глазами.

Ее груди метались из стороны в сторону как у Горьковской цыганки Рады. Перед моими глазами торчащими черными своими возбужденными и готовыми к моим поцелуям сосками будущей матери моих детей.

Джейн обмолвилась, что в роду у них был цыгане. Вроде как бабка была из цыган. Вполне вероятно и возможно, это было на самом деле так. Плюс латинская кровь. Южная кровь. Горячая зажигательная просто смесь, готовая сжечь своей ревностью страстью и любовью все вокруг и погубить в том огне любви даже себя.

Ее глаза, похожие на глаза той цыганки Рады, просто сжигали меня своим обжигающим любовным коварным гипнотическим и жаждущим развратных таких же любовных утех огнем.

Цыганка Рада из повети Горького «Макар Чудра» и фильма, что я видел в ранней своей молодости, вот, кто была моя Джейн. Мое первое сравнение было тогда, когда я ее превый раз увидел более точным. Я даже угадал. Нет, не танцовщица живота египтянка Тамала Низин, нет. Эта моя латиноамериканка южных и возможно даже цыганских кровей. Джейн Морган была так на нее похожа. Несмотря на свой плотный ровный идеальный загар всего девичьего стройного гибкого, танцующего передо мной и извивающегося, как пустынная змея тела. Милого красивого с карими практически черными глазами под изогнутыми черными бровями личика.

Сейчас, украшенного, на голове золотым, как короной венцом со сверкающим большим на лбу бриллиантом. Черными, как смола вьющимися мокрыми колечками длинными почти до самой женской кругленькой ягодицами девичьей задницы волосами. Эти ее извивающиеся в танце в золоченых на запястьях браслетах загоревшие до угольной черноты голые руки. Под юбкой вуалью стройные безупречно красивые голые и такие же загоревшие идеально лоснящиеся сейчас, как и руки в пальмовой смазке ноги. Загоревшее, почти как у негритянки Джейн Морган тело. Ее узкая гибкая в талии спина. Трепыхающаяся передо мной и моими пьяными, околдованными этой красотой глазами полненькая с твердыми торчащими возбужденными и готовыми к сексу черными сосками загоревшая до угольной черноты женская грудь, шея и плечи. И ее выделывающий круги над золоченом в шуршащем бисере и звенящих монетах с круглым красивым пупком полненьких девичий живот. Все это была моя красавица и любовница Джейн, моя цыганка Рада. Что погубила своей неприступной любовью и себя и любимого цыгана Лойку Забара.