Обмани меня

Глава 20. Полина

— У вас очень уютно, — произношу я, когда женщина проводит меня на кухню.

— Спасибо, — улыбается Светлана Ивановна и достает из холодильника мясо и картофель. — Мы всю жизнь с отцом Максима мечтали о собственном доме. Тогда это казалось чем-то несбыточным. Я работала воспитателем в детском саду, Андрей — механиком на заводе. Жили более чем скромно, откладывать ни на что не получалось. Себя бы прокормить, да ребенка к школе подготовить. А у нас ведь сын, вещи на мальчишках просто горят.

— Это точно, — я понимающе киваю. — Сама росла с братом и хорошо помню, как мама его ругала за порванные штаны.

— Вот и я об этом. Потом Максим помогать начал, как вырос. За любую работу хватался, — продолжает женщина. — Все легче стало. И ведь всего сам добивался. Злился, когда что-то не получалось, но продолжал упорно идти к своей цели. А уж когда этот участок нам подарил, я чуть рассудка не лишилась. Все не верила, что это теперь наше, отказывалась.

— Да, Максим Андреевич рассказывал. Давайте я помогу, — я тоже беру разделочную доску.

— Спасибо, — Светлана Ивановна передает мне миску с огурцами и тихонько смеется. — Непривычно как, что ты нашего балбеса по имени-отчеству называешь.

— Как иначе, — приподнимаю я уголки губ, — он мой начальник.

— Такая это ерунда, если честно, — задумчиво произносит она, затем открывает духовку и ставит туда запеканку. — Все эти ваши начальники-подчиненные. Ведь главное — что? Жить по совести и никогда не поступать вопреки своим убеждениям. К окружающим по-человечески относиться, не предавать. Чтобы, оглядываясь назад, не было стыдно за свои действия. Детей своих тому же учить. Как жаль, что понимание этого лишь с возрастом приходит, многих ошибок можно было бы избежать.

— Наверное, Вы правы, — пожимаю я плечами, продолжая нарезать овощи на салат.

— А родители твои, чем занимаются? — внезапно спрашивает Светлана Ивановна.

Мой нож резко соскальзывает с огурца, оставляя на моем пальце глубокий порез. В одно мгновение выступает кровь, алые капли падают на разделочную доску. Я шиплю от боли и подставляю руку под кран, включая холодную воду.

— Как же так, — хлопочет вокруг меня женщина. — Ведь просила же Андрея не точить так остро ножи.

— Не переживайте, — успокаиваю я ее. — Это просто моя неосторожность, тут нет чьей-либо вины. Моих родителей не стало, когда мне было шестнадцать, — неожиданно для самой себя произношу я, когда Светлана Ивановна начинает обрабатывать мне рану перекисью. — Мы ехали в аэропорт, и нам навстречу вылетел внедорожник. Как я узнала потом, у водителя той машины случился сердечный приступ. Да какая теперь разница? Я выжила, а они — нет… — проговариваю все это и резко замолкаю, не узнавая себя.

Я привыкла жить с этой болью и не люблю делиться ей с посторонними, но почему-то мне захотелось открыться этой женщине. Рассказать не для того, чтобы она меня пожалела, а затем, чтобы просто поняла меня, узнала чуть лучше, поделилась своим опытом и мудростью.

— Бедная моя девочка, — Светлана Ивановна отставляет в сторону антисептик и обнимает меня, притянув к себе. — Мне так жаль! Все мы в этой жизни всего лишь гости, и родители, к сожалению, не вечны. Так иногда случается, что они уходят слишком рано. Мне страшно представить, что тебе пришлось пережить, но вот что я тебе скажу, как мать: если бы твоим родителям нужно было принять решение — жить дальше или же отдать жизнь за своего ребенка, то поверь мне, они бы выбрали второй вариант. Не стоит винить себя за то, что ты осталась жива. Ты здесь, а это значит, что тебе был дан еще один шанс на то, чтобы прожить жизнь счастливо, и твои родители хотели бы этого больше всего на свете.

— Если бы я знала, что их не станет так быстро, я бы столько им еще сказала, — бормочу я, уткнувшись носом ей в плечо.

— Скажи, моя хорошая, скажи обязательно, — гладит меня по волосам женщина. — Не держи в себе. Они всегда в твоем сердце и непременно услышат.

Ближе к вечеру мы размещаемся на кухне за большим столом. Ужин проходит в спокойной домашней атмосфере. Андрей Максимович рассказывает Светлане Ивановне о проведенной ревизии в гараже, я нарезаю хлеб и помогаю разложить по тарелкам запеканку, Новиков-младший лениво щелкает пультом от телевизора. Проведя день в компании мамы Максима Андреевича, я больше не ощущаю робости и перестаю чувствовать себя лишней. Наоборот, что-то теплое и давно забытое вдруг выплывает из глубин моего подсознания. Происходящее напоминает мне о вечерах, когда мы с родителями и братом собирались все вместе за ужином и делились событиями прошедшего дня. Мы смеялись над историями Кирилла о его однокурсниках, отбирали у папы книги, которые он так любил читать за столом, спорили, чья очередь мыть посуду.

— Сильнейший ливень сегодня обрушился на город и близлежащие районы, — прерывает мои воспоминания голос ведущего новостей, раздавшийся с экрана телевизора. — Буквально за пару часов выпала месячная норма осадков, есть подтопления в нескольких населенных пунктах. Порывы ветра достигают тридцати метров в секунду. Синоптики сообщают, что непогода продлится до завтрашнего утра.

Я взволнованно смотрю на Максима Андреевича. Шеф озабоченно трет лоб рукой и листает что-то в телефоне. Светлана Ивановна подходит к окну и озабоченно охает.

— Еще и град, вы только посмотрите! — восклицает она. — Что ж такое, все цветы мне побьет!

— Пишут, что на трассу сошел сель, — сообщает Максим Андреевич. — Дорога перекрыта.

— Как мы поедем? — тихо интересуюсь я.

— А смысл? — отвечает он, переводя на меня серьезный взгляд. — Выехать сейчас, чтобы попасть в пробку и простоять в ней до утра?

— Оставайтесь, — подает голос Андрей Максимович. — Поедете утром, когда гроза утихнет.

— Конечно, переночуете на втором этаже, — уговаривает меня Светлана Ивановна, увидев сомнение на моем лице. — Зачем вам на ночь глядя куда-то ехать?

— Но как же… Может быть, я уеду на электричке?

— До ближайшей станции двенадцать километров, — говорит отец семейства. — А в такую погоду туда разве что на лодке можно добраться.

Максим Андреевич внимательно следит за моей реакцией и ждет, что я решу. Я закусываю губу и подхожу к окну, рядом с которым все еще стоит его мать.

— Мое присутствие не причинит вам неудобств? — с беспокойством спрашиваю я женщину.

— Полиночка, о чем ты говоришь? — с укоризной смотрит на меня Светлана Ивановна. — Какие могут быть неудобства? Мы с Андреем Максимовичем только рады будем, если вы останетесь. У нас так редко бывают гости!

— Хорошо, — вздыхаю я. — Значит, остаемся.

— Пойдем, покажу тебе все, — произносит Максим Андреевич, когда его родители желают нам спокойной ночи и удаляются в свою спальню.

Мы поднимаемся по деревянной лестнице на второй этаж и оказываемся в небольшой аскетично обставленной комнате — окно, платяной шкаф с распашными дверцами, полутораспальная кровать, накрытая темно-синим покрывалом, и небольшая консоль на стене со стоящим на ней телевизором. Это все, что находится в комнате.

— Это моя спальня, — шеф обводит рукой помещение. — В ней я останавливаюсь, когда остаюсь у родителей на ночь.

Я вопросительно смотрю на него, не решаясь задать насущный вопрос о том, вместе ли нам предстоит тут спать.

— Располагайся здесь, — продолжает мужчина. — Я переночую в соседней комнате. Родители все не могут определиться, как ее обустроить, — добавляет он, усмехнувшись самому себе, — поэтому, пока что там стоит только диван.