Атем

— Да не затмит туман этого утра ваших светлых умов, — не поднимая глаз, обратился тот к смиренно сидящим зрителям. А я не смог сдержать смех.

— Я лучше сама уйду, — прошептала Дэниэль и принялась засовывать тетради обратно в рюкзак.

— Прости меня, больше не повторится. Обещаю, — тогда жестом показал я, что замкнул рот на воображаемый замок.

— На прошлой неделе мы познакомились с вами с наиболее значимым трудом Данте Алигьери. Трудом, не только внесшим вклад в мировую литературу, но и философию. А сегодня мы побеседуем с вами о поэзии шестнадцатых-семнадцатых веков, — заняв место за кафедрой, продолжил профессор. — «Весь мир — театр!» — застыла в воздухе его грациозно вскинутая рука, ознаменовав тем самым, что он ожидает услышать окончание изречения от «светлых умов».

— А люди в нём — актёры! — дружно отозвалась аудитория.

— Всё верно. Так сказал великий английский драматург Уильям Шекспир. А теперь я хочу услышать иное продолжение.

«А мы забыли текст своих ролей», «а мы — в буфете», «а сценарист давно умер [«Бог умер», или «Бог мёртв» — высказывание Ницше]», — посыпались отовсюду альтернативные окончания цитаты.

— Спасибо! — прервал профессор нескончаемый поток ответов. — Мне кажется, я даже слышал голос Ницше, — рассмеялся он. — Может, кто-нибудь из вас уже догадался, о чём сегодня мы с вами будем говорить?

И вновь гул голосов заполнил аудиторию. И только когда кто-то выкрикнул вариант «об иронии», профессор одобрительно кивнул и, улыбнувшись, произнёс:

— Весь мир — ирония! А мы в нём — сарказм!

Самозабвенно слушая о Шекспире, я не на шутку увлёкся лекцией. Даже не ожидал, что задержусь на столько. Когда же профессор включил проектор и вывел на экран страницы «Гамлета», попросив студентов отыскать там иронию и объяснить имплицитное, скрытое, значение фраз — я обнаружил, что забыл очки дома.

— Там всё слишком очевидно, тебе было бы неинтересно, — с искренним сожалением прошептала Дэни.

— Очень увлекательная лекция, — озвучил я свои мысли. — Теперь понимаю, почему такой ажиотаж.

— Яков единственный преподаватель, который начинает свои занятия в восемь утра — на час раньше положенного. Он разрешает всем желающим посещать их, конечно, речь только о студентах университета. Мы здесь немножко незаконно, — объяснила она, улыбнувшись. — А что ты изучал? — спросила, пока все были заняты обсуждением «Гамлета».

— Психологию.

— Хотел помогать людям? — насмешила меня её наивность.

— Ты как-то обмолвилась, говоря о своей специальности, что это лишь звучит интересно. Вот и тут так же — на самом деле ты идёшь за помощью себе.

Дэни глубокомысленно кивнула и продолжила слушать лекцию. Профессор Краус, по всей вероятности, не только превосходно знал свой предмет, но и был блистательным оратором: рассуждая о сложных вещах и умело подбирая простые слова, он делал любое объяснение доступным для понимания.

— Что ж, время неумолимо летит вперёд, — подытоживая длинный монолог, окинул он взглядом ряды своих учеников, — на ваших практических занятиях по стилистической интерпретации текста вы ещё познакомитесь с иронией как формой юмора. А пока… запишите задание на дом.

18

— Здесь вы, безусловно, правы, — кивнул профессор. — «Бойня номер пять» [«Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» — автобиографический роман Курта Воннегута о бомбардировке Дрездена во время Второй мировой войны] — прекрасный пример использования иронии тогда, когда даже горькая правда не смогла бы столь эмоционально описать всего ужаса военного времени. Времени, лишившегося лица человечности, — тяжело выдохнул он на последних словах. И я вспомнил рассказ Дэниэль о горькой судьбе Якова — осиротевшего еврейского мальчишки, которого позже усыновили Ганс и Мари Краус. «Вот идиот», — укоризненно прозвучал внутренний голос. Было же очевидно, что война затронула жизнь профессора Крауса в не меньшей степени, что и жизнь Воннегута, а я взял и завёл разговор об этом.

— А что вы думаете об иронии в современной музыке? — попытался я исправить свою оплошность.

— Иронии в музыке? — удивился он. — Ваш вопрос поставил меня в тупик.

— В современной музыке, — подчеркнул я.

— Знаете, я никогда не рассматривал эти слова во взаимосвязи. В современной музыке, — повторил он, усмехнувшись. — Признаться честно, я, как и многие в моём возрасте, далёк от современной музыки. У меня двое детей. Сын учится в университете Гамбурга, а вот дочь, — прервал он рассказ, для того чтобы замкнуть дверь аудитории, — дочь ещё в школе, — и направился вдоль по коридору, а я последовал за ним. — Ей четырнадцать, и она без умолку трещит об этой новой группе… Боже, дай памяти… какой-то там «отель».

— Должно быть, Токио Отель, — рассмеялся я. Да… волна помешательства охватила всю Германию, да куда там — всю Европу.

— Обязательно ознакомлюсь с их творчеством на предмет иронии. Это будет весьма любопытно, — как-то слишком серьёзно подошёл он к делу.

— Вот ваша дочь удивится-то…

— Может, я и её смогу увлечь анализом текстов песен любимой группы, — глубокомысленно хмыкнул он. — Что ж, буду рад вновь вас видеть на следующей лекции в среду.

— Почту за честь.

Остановившись у двери с табличкой «Кафедра теории литературы», мы пожали на прощание друг другу руки. И только в эту секунду я заметил, что, вероятно, в какой-то момент нашей с профессором полемики о Гамлете Дэни тихомолком покинула нас. Несмотря на то что библиотека находилась в здании напротив, времени зайти и нормально попрощаться у меня уже не было — нужно ехать в магазин Майера и согласовывать поставку оборудования для студии.

19

— И здесь ещё, пожалуйста, проверь, — подсунул мне очередную кипу бумаг Райнер, выполняющий обязанности управляющего магазином в отсутствие Ксавьера. — Это список на поставку для студии. Если всё верно — подпиши, и я утверждаю заказ. И да, звонил Майер. — Его загадочная интонация заставила меня оторваться от изучения длинных таблиц с наименованиями товаров и бесконечных столбцов с цифрами. — Он будет завтра утром.

— Тебя это так воодушевило? — Усталость, накопившаяся за долгий рабочий день, дала о себе знать, отчего вопрос прозвучал ненамеренно грубо.

— Нет, — категорично возразил он. — Имя Рольф Шмидт-Хольтц тебе о чём-нибудь говорит?

Естественно. Два последних альбома группы были записаны на лейбле [рекорд-лейбл (звукозаписывающая компания)— это своего рода компания, которая занимается производством, распространением и продвижением продукции лейбла. Также в задачи этой организации входят подписание контрактов с артистами, решение вопросов рекламы, звукозаписи, ну и конечная продажа аудио- / видеозаписей], которым владели Sony Music [Sony Music Entertainment — вторая по величине в мире звукозаписывающая компания. Входит в т. н. «Большую тройку». Принадлежит Sony, контролируется Sony Corporation of America. Компания объединяет более 200 лейблов, имеет представительства в 44 странах]. А с прошлого года Шмидт занимал должность генерального директора Sony — CEO, как принято нынче говорить. Главный офис Sony находился в Нью-Йорке, куда несколько дней назад и полетел Ксавьер, не сообщив о своих истинных намерениях ни слова. Два года он проработал на Supersonic Records, ещё два на GUN Records, его повышение было бы вполне логичным.

— Sony открывают очередной лейбл?

— Не знаю, — пожал Райнер плечами. — Мы созванивались утром, он, как обычно, был немногословен. Сказал, если увижу тебя, передать, что у него «хорошие новости».